АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ |
|
|
АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ |
|
|
|
Топтались, озираясь, наконец женщина появилась с тележкой-сумкой,
спросили у нее, где улица Тургенева, та призадумалась, потом сказала, что
это вроде надо пойти по этой вот улице прямо, а потом свернуть, а там
спросите, там скажут.
Пошли по указанной улице, свернули, но спросить не у кого было - та же
пустота. Решили двигаться наугад, - до первого живого человека.
В конце одной из улиц увидели дым, пошли на дым.
Под деревьями, напротив строящегося большого дома, сидели мужчины,
кругом возле костра, сказка про двенадцать месяцев. Они пили вино, а на
водопроводной трубе, как на вертеле, над костром жарилась целая свиная туша.
- Не знаете, где тут улица Тургенева? - спросил Сергей.
Ответил человек с приятными и умными глазами, черными, иноземными, как
и у всех остальных. Но ответил не прямо. Он ответил так. Он повернулся к
одному своему товарищу и спросил его:
- Рохад, ты не знаешь, где улица Тургенева?
- Нет, - сказал Рохад.
Тогда человек повернулся к другому и спросил его не спеша:
- Геран, ты не знаешь, где улица Тургенева?
- Нет, - сказал Геран.
- Вот видишь! - удивленно воскликнул человек. - Даже они не знают!
Все сдержанно рассмеялись - чему-то своему, что они знали про Рохада и
Герана. Рассмеялись и Рохад с Гераном, потому что мужчины должны уметь
смеяться доброй шутке над собой, понимая ее отличие от обиды и оскорбления.
- Зачем вам улица Тургенева? - спросил приятный человек.- Садитесь с
нами. Вино пьем, мясо будет. Угощайтесь!
- Спасибо, - сказал Сергей.
Это слово было понято как согласие. Повинуясь знаку своего главного,
Рохад и Геран поднесли Сергею и Нюре по стакану вина. Они налили его из
больших бутылей. Наверное, это было домашнее вино. Сергею хотелось бы видеть
и назвать его рубиновым или сапфировым, хотя он не уверен был, что сапфир
красного цвета, но цвет вина, к сожалению Сергея, напоминал ему всего лишь
цвет разбавленной марганцовки.
Запах же и вкус были замечательные.
- Тост! - сказал черноокий человек.
Все взяли стаканы.
Человек задумчиво, глядя сквозь вино на костер, сказал:
Трудами изнурен, хочу уснуть,
Блаженный отдых обрести в постели.
Но только лягу, вновь пускаюсь в путь -
В своих мечтах - к одной и той же цели.
Мои мечты и чувства в сотый раз
Идут к тебе дорогой пилигрима,
И, не смыкая утомленных глаз,
Я вижу тьму, что и слепому зрима.
Усердным взором сердца и ума
Во тьме тебя ищу, лишенный зренья.
И кажется великолепной тьма,
Когда в нее ты входишь светлой тенью.
Мне от любви покоя не найти.
И днем и ночью - я всегда в пути.
После паузы он произнес:
- Будьте же всегда в пути, друзья мои, как автор этих прелестных слов
товарищ Вильям Шекспир, кроме как к любви - нет дороги. Ваше здоровье!
Друзья его глядели на него с уважением и любовью, выпили не спеша - и
до дна каждый.
Выпили до дна и Сергей с Нюрой, поблагодарили и пошли дальше.
Уже начало темнеть, когда они наконец отыскали эту улицу Тургенева.
И они нашли дом родственницы, где хмурый мужик, чего-то прибивая и не
оставляя своего занятия, ответил сердито, что хозяйка им этот поганый дом
два года назад продала за бешеные деньги и уехала к чертям собачьим. Куда? Я
вам не адресное бюро.
- Ты не адресное бюро. Ты говнюк, - сказала Нюра.
Мужик опустил руки и изумленно спросил:
- Это почему же?
- По-человечески разговаривать надо с людьми, - объяснила Нюра.
- Ты думаешь, если ты баба, я не могу тебя охреначить молотком вот по
баш-ке? - задал вопрос мужик.
- Можешь, - обнадежила его Нюра.
- Еще как могу, - подтвердил мужик. - Катитесь отсюдова!
Они медленно пошли.
- На вокзал? - спросил Сергей.
- Подумаем.
- А что думать?
Нюра не ответила.
Она смотрела на одинокого приближающегося.
Приближающийся приблизился и приостановился, ожидая вопроса.
Длинноволосый, высокий, задумчивый, лет сорока. Работник умственного труда,
ясное дело. Может, писатель даже. Раз уж тут писательский поселок. Тот, с
молотком, может, тоже писатель. Может, детский. Я скворечню прибиваю, птиц
на лето поджидаю, прилетайте, птицы, к нам, я вам вдоволь корму дам.
- Как лучше к станции пройти? - спросила Нюра.
- Прямо по дороге, потом направо.
- Мы тут к родственнице приехали. А она уехала, оказывается. Больше в
Москве нет никого. Ерунда какая-то. И поздно уже. И жрать охота. Пустите
переночевать. Платить нечем, денег нет.
- А у кого они есть, - улыбнулся работник умственного труда. -
Пойдемте.
Идти оказалось десять шагов.
- Танюша, у нас гости! - добрым голосом закричал добрый человек, входя
в сени деревянного дома, открывая дверь в дом и жестом приглашая гостей
осчастливить.
Вышла женщина лет тридцати, черноволосая, с первого взгляда на цыганку
похожая, тонкая, в джинсах и маечке; Сергей уважал женщин, которые дома не в
халатах.
- И хорошо, что гости, - сказала она.
Сергей, пока раздевались-разувались, объяснил, что они муж и жена, что
приехали к родственнице, долго плутали, замерзли, а она, оказывается... вы
извините, мы рано утром...
- Нет проблем, - коротко заключил добрый человек. - И давайте
знакомиться. И - ужинать.
¶4§
а тут тепло и сыро особенно с ранья
тут березка и рябина это родина моя
куст ракиты над рекою кто-то виснет на суку
и кукушечка кукует ему вечное ку-ку
- Тихо у вас, - говорила Нюра. Она без стеснения ела и пила вино, не
заботилась, чтобы поддерживать разговор, а когда захотелось произнести
слова, то сказала о том, о чем думала, а думала она, что хорошо было бы жить
здесь. И она сказала об этом: - Тихо у вас.
- Уж с городом не сравнить, - сказала шестилетняя Катя, дочь. - В
городе и шум, и смог, в городе я просто задыхаюсь!
- Неужели? - удивилась Таня.
- Она права, в городе после такого воздуха тяжело, - сказал добрый
человек по имени Матвей и с фамилией Архангельский. А у жены его была
почему-то другая фамилия - Антонова.
Они так и представились:
- Матвей Архангельский.
- Татьяна Антонова.
Тогда представились и Сергей с Нюрой.
- Сергей Иванов, - представился Сергей.
- Лена Твердижопко, - представилась Нюра. Усмехнулась. - Шутка не
удалась. Извините. Балабанкина. На этот раз не шутка. Ленка Балабанкина.
Кличка Нюра. Когда как. По настроению.
- Сегодня какое настроение? - спросил Матвей.
- Ленка. Сегодня я жрать хочу, согреться, спать хочу. Ленка Балабанкина
хочет жрать и спать. Ленка.
После ужина пошли в комнату с дощатыми стенами и книжными полками по
стенам - и пианино у одной из стен, на пианино кипы нот. Трудовой
инструмент, значит, не мебель, значит, и не баловство. Расселись, помолчали.
Телевизора не было.
- Хотите, сыграю? - спросила Таня у Нюры-Лены. Та благосклонно кивнула.
Таня стала играть.
- Выпить бы еще, - сказала Нюра.
- Только водка, - извинился Матвей.
- Годится.
Матвей принес и поставил на дощатый самодельный стол водку, стаканы и
блюдо с яблоками. Нюра налила себе полстакана, выпила. Потом еще полстакана,
но сразу пить не стала, взяла яблоко, села в уголок, слушала игру Тани,
отпивала водку, хрустела яблоком.
Сергей смотрел на играющую Таню и слушающую Нюру и размышлял: странно,
две женщины - совершенно разные, а так похожи, чем-то внутренним,
неуловимым... Им идет быть подругами, старшей и младшей, при этом ясно, что
они никогда, ни при каких обстоятельствах не станут подругами, а если б они
были сестры, то меж ними была бы вечная вражда-любовь...
Музыки было как раз в меру, чтобы не утомить даже тех, кто классику не
Страницы: 1 2 [ 3 ] 4 5 6 7 8 9 10 11 12
|
|