захватам, активной работе коленей и локтей, судья, мосластый педагог, как
настоящий дарвинист, относится вполне терпимо. И это называется, дает народу
поиграть.
белыми головками, идти не далеко, в Дьяково, два километра туда, два
обратно.
нужник, что погружаются за сантиметром сантиметр, и не сегодня, завтра
утонут в волнах крапивы и ивняка, сидят, кросс пережившие, перехитрившие
второкурсницы. Спортачей, с ревом вытаптывающих поляну на той стороне,
девицы презирают, но уже вовсю орудуют крандашами и помадой, готовясь к
танцам.
на неплохой гитаре, преподаватель бородатый строительной механики, еще
только возвращается с реки. Подобный флагу, вспухшему от гордости за родину,
его надувной матрас башкою тычется в траву. Впрочем, дневной прозрачности
небес уже грядет на смену серенькая муть вечернего рассеяния.
под балдохинчиком. Коляска, корни, ямочки преодолевая, скрипит,
раскачивается, но малышу это не мешает. Внизу завибрировала рельса, кто-то
кого-то обыграл в футбол, о чем и сообщает миру.
под деревянными стропилами прохладно, хорошо пахнет и тянет на некрашенные
доски сцены лечь и помечтать. Когда же непропеченый ком луны появляется в
незагустевшем, синеть лишь только начинающем вечернем киселе, внутри
зажигается свет и темный, таинственный амбар становится тесной,
малоприглядной конурой.
усилитель, правый он забирает себе, а в разгем левого втыкает шнур гитарки
его партнер Андрей Боровский, проверенный рядовой институтской
самодеятельности. Умеет он не много, но с ритма не собьется никогда, что и
необходимо, и достаточно.
жеванье-переваривание непрекращающееся, прорабская колыбельная, сидишь в
вагончике, и кажется, когда все на ходу, все движется, ворчит и хрюкает, нет
повода кому-то влететь с хлебалом перекошенным от холода и сквернословья.
профиль мужа, капельки пота путь намечают бакенбардам на его щеках, колечки
чуба припечатались ко лбу. Вечер течет и номера становятся все длиннее и
длиннее, пять, семь, десять минут никто не может остановиться. Органисту
апплодируют, кричат "уау", заморский символ "ви" из пальцев строят и родное
"ять", но для него все это лишь необусловленная ритмом смена форм теней,
как-будто лажа легкая, но руки на черно-белое ложатся и все налаживается.
остальные.
Коля Котов.
он будет реагировать на крики:
драгоценный. Мокрый и взгерошенный Леша заходит в комнату, горит ночник,
Люба читает, Митя спит.
пикируют кровососущие. Бочонок оцинкованный на крыше, резервуар с прогретым
содержимым, как в полдень не хамит, в глаза развязно не светит и панибратски
не бликует. По-дружески подмигивает, не больше, под каждый шаг правой ноги.
фонариком четыре, Леша пробовал подходить не со стороны футбольного поля, а
путем окольным вдоль ограды, он пытался не сразу включать воду, а какое-то
время стоять, медленно остывая у шиферной стены, но это происходит всегда и
неизменно, как только начинают сыпаться из лейки капли, кто-то быстрый и
легкий встает из травы, по деревянной решетке настила проскальзывает в
улитку пенала и ныряет в теплые струи.
заставляют отворачиваться или краснеть нелепо? Может быть это бесенок из
деревни, или же ведьма из дьяковского геофизического лагеря?
сегодня они будут просто спать, так всегда бывает после танцев, музыка
забирает у него все, освобождает, очищает и делает нежным.
с животным. Вчера из столицы оно притащило мягкие валики переспелого брюха и
сразу же начало обильно потеть. Начальник кондиционеров, вентиляторов,
озонаторов и прочей хитрой электрической нечести, призванной, но не
способной, в восемь ноль-семь уже вышел от, дымясь чесоточной злобой влажого
и липкого. Свадебное железо мостов готово было кукурузой посыпаться из
сломанного служебной осатанелостью рта.
без фюзеляжа в сливочных струях востока. Счастливая эскадрилья.
но ухо обжечь готова.
не может утопить в дюнах своих песок. Вопрос лишь, какую форму принимает
стихийное бедствие отгуляв - рулона, гармошки или змейки? Ах, ну конечно,
ужиком, гадючкой заползла синеватая лента с рассыпухой полуразложившейся
кириллицы под коричневые коленкоровые лопухи папки "к докладу".
между суставами, кажется прыснет каплями кипящего жира, если согнется. И
угадит, испачкает чудесное Анино новое платье, шелк в голубых и розовых
облаках июньского рассвета.
безрассудство и ветер?
под зад.
вешалка носа начальника гаража и рыжие сороконожки бровей сочинского
управляющего Гиви Александровича.
елисейских в утешение. Всю без остатка магию прованского искусства
экстрагированья - людям.
искрой дорожки, хрусталь. Литье стволов, ажурной ковки листья, капустные
головки жирных гвоздик. Лена, суета ресниц над розовыми папильотками азалии,
растенье щедро награждается водой "боржоми" из богемского стакана. Вчера
патрон, галантный хват, ее возил отведать рыбку из альпийских рек, к нам
прилетающую на самолетах. Ну, что там, расскажи, красавица, за кеглями
колонн, в какие чудные пределы путь преграждает боец румяный со шлангом не в
том месте?
серый его не выпускает. Это за спиной, все вместе, нетерпение и недержание.
хочется надеть на карандаш, залить чернилами и подавать, украсив шариками
ластиков и веточками гнутых скрепок. Заметит или отхлебнет не глядя, а если
обратит внимание, то хочется узнать на что, цвет, запах жижи заинтересует,
или наконец-то солнечный перламутр маникюра?
сколько же она весит с одним единственным застрявшим в ней глотательным
рефлексом.
обгединения, рекомендованы для применения в перископах, устройствах
переферического наблюдения и артиллерийских буссолях.
полимера, лапка холодного зажима, - сегодня до четырех выправить и мне в
трех экземплярах.
Роллинс Джеймс
Андреев Николай
Лукин Евгений
Белов Вольф
Журавлев Владимир
Афанасьев Роман