Лены: "А мешки взяли? Не бегите через дорогу! Attention, дети,
attention",-- Наташка и фандеевская Валя, шестиклассница,
покидали дом в тридцать минут девятого. Под их прыжками
содрогалась лестница. Дмитриев проскальзывал в ванную,
запирался, через три минуты легкий стук прерывал его
размышления: "Виктор Георгиевич, сегодня пятница, у меня
стирка, я вас умоляю -- побыстрее!" Это был голос соседки
Ира-иды Васильевны, с которой теща Дмитриева не разговаривала,
Лена была в холодных отношениях, но Дмитриев старался быть
корректен, оберегая свою объективность и независимость.
"Хорошо-- отвечал он сквозь шум воды.-- Будет сделано!" Он
быстро брился, включив газовую колонку и полоская кисточку под
горячей струей, потом мыл лицо над старым, пожелтевшим, с
обитым краем умывальником -- его давно полагалось сменить, но
Фандеевым один черт, над каким умывальником мыться, а Ираида
Васильевна жалела деньги -- и вскоре, слегка насвистывая, с
газетами в руке, которые он успевал на пути из ванной по
коридору достать из ящика, возвращался в комнату. Стол еще был
загроможден посудой после недавней еды Наташки и Лены. Теперь
торопилась Лена, она уходила на десять минут позже Наташки, и
утреннее обслуживание Дмитриева принимала на себя теща.
Дмитриеву это не особенно нравилось, теща тоже ухаживала за
зятем без энтузиазма -- это была ее маленькая утренняя жертва,
один из тех незаметных подвигов, из которых и состоит вся жизнь
таких тружениц, таких самозабвенных натур, как Вера Лазаревна.
что ей некогда, а на самом деле у нее вполне хватило бы времени
приготовить ему завтрак, но она нарочно уступала эту миссию
матери: как бы затем, чтобы Дмитриев был чем-то, пускай
незначительным, пускай на минуту, теще обязан. Она даже могла
шепнуть ему на ухо: "Не забудь поблагодарить маму!" Он
благодарил. Он видел все эти уловки по регулированию семейных
связей и в зависимости от настроения то не обращал на них
внимания, то тихо раздражался. На тихое раздражение Вера
Лазаревна всегда ответствовала по-своему -- нежнейшим
ехидством. "Как быстро-то Виктор Георгиевич освободил ванную!
Вот молодец! -- улыбаясь, говорила она и влажным кухонным
полотенцем вытирала на клеенке местечко для Дмитриева.-- Что
значит -- соседка попросила..." Лена решительно пресекала: "При
чем тут соседка? Витя всегда моется быстро".-- "Я и говорю,
молодец, молодец, по-военному..."
полнилась светом, отраженным от залитого солнцем
бело-кирпичного торца противоположного дома, и голоса Веры
Лазаревны не было слышно. В первый миг, едва разлепив глаза,
Дмитриев бессознательно -- из-за солнца и света -- ощутил
радость, но уже в следующую секунду все вспомнилось, синева
смеркла, за окном установился безнадежно ясный и холодный
осенний день. До завтрака ни он, ни Лена не сказали друг другу
ни слова. Но после того, как Дмитриев позвонил Ксении Федоровне
-- он звонил сестре Лоре в Павлиново, где сейчас мать жила, и
Ксения Федоровна бодрым голосом рассказала, что вчера поздно
заезжал Исидор Маркович, нашел состояние хорошим, давление в
норме, советовал с первым снегом поехать в какой-нибудь
подмосковный санаторий, затем следовали вопросы насчет
Наташкиных дел, как ее глаза, исправила ли тройку по физике,
дают ли ей морковку сырую тертую -- самое полезное питание для
глаз, и что слышно с командировкой Дмитриева,-- он испытал
внезапное облегчение, точно отлив боли от головы. Вдруг
показалось, что все, может, и обойдется. Бывают же ошибки,
самые невероятные ошибки. И с этой ничтожной радостью и
минутной надеждой он пришел после телефонного разговора в
комнату -- Наташка уже убежала, а Лена поспешно что-то шила,
наполовину одетая, в юбке и в черной нижней рубашке, с голыми
плечами -- и, проходя мимо Лены, он легонько шлепнул ее пониже
спины и спросил дружелюбно: -- Ну-с, как настроение?
сухо отвечают на его дружелюбие.-- Это отчего же?
-- Твоя мама?
Лазаревной?
уж тебе не говорила вчера, но сегодня утром позвонила...
Какие-то мозговые спазмы.
глядя на себя высокомерно. Кофточка была с короткими рукавами,
что было некрасиво -- руки у Лены вверху толсты, летний загар
сошел, белеет кожа в мелких пупырышках. Ей надо носить только
длинные рукава, но сказать ей об этом было бы неосмотрительно.
Какая выдержка -- ни звука о своем вчерашнем предложении!
Может, ей стало стыдно, но скорее тут была некоторая амбиция:
ее обвинили в бестактности, в отсутствии чуткости, как раз в
тех качествах, которые ей самой особенно неприятны в людях, и
она проглотила эту несправедливость и даже просила прощения и
как-то унижалась. Но теперь она будет молчать. Зачем всегда
ходить в плохих? Нет уж, теперь станете просить -- не
допроситесь. К тому же ей не до того, она озабочена болезнью
матери (Дмитриев готов был отвечать ста рублями против рубля за
то, что у тещи ее обычная мигрень). Господи, как он научился
читать вслепую в этой книге! Не успел Дмитриев насладиться
последней мыслью, полной самодовольства, как Лена ошеломила
его. Совершенно буднично и мирно она сказала:
Федоровной. Просто предупреди, что Маркушевичи могут смотреть
ее комнату, и надо взять ключ.
если поедешь сегодня в Павлиново, не забудь, возьми ключ у
Ксении Федоровны. Кефир, пожалуйста, поставь в холодильник, а
хлеб -- в мешочек. А то всегда оставляешь, и он сохнет. Пока!
входная дверь. Загудел лифт. Дмитриеву что-то Хотелось сказать,
какая-то мысль, неясно-тревожная, возникала на пороге сознания,
но так и не возникла, и он, сделав два шага вслед за Леной,
постоял в коридоре И вернулся в комнату.
вышел к троллейбусной остановке, сеялся мелкий дождь и было
холодно. Все последние дни дождило. Конечно, Исидор Маркович
прав -- он опытнейший врач; старый воробей, его приглашают на
консультации в другие города -- надо вывозить мать за город, но
не в такую же гриппозную сырость. Но если он советует
подмосковный санаторий, значит, не видит близких угроз -- вот
же что! И Дмитриев второй раз за сегодняшнее утро с робостью
подумал о том, что, может быть, все и обойдется. Они
обменяются, получат хорошую отдельную квартиру, будут жить
вместе. И чем скорее обменяются, тем лучше. Для самочувствия
матери. Свершится ее мечта. Это и есть психотерапия, лечение
души! Нет, Лена бывает иногда очень мудра, интуитивно,
по-женски -- ее вдруг осеняет. Ведь тут, возможно, единственное
и гениальное средство, которое спасет жизнь. Когда хирурги
бессильны, вступают в действие иные силы... И это то, чего не
может добыть ни один профессор, никто, никто, никто!
троллейбусной остановке под моросящим дождем и потом,
пробираясь внутрь вагона среди мокрых плащей, толкающих по
колену портфелей, пальто, пахнущих сырым сукном, и об этом же
он думал, сбегая по грязным, скользким от нанесенной тысячами
ног дождевой мокряди, ступеням метро, и стоя в короткой очереди
в кассу, чтобы разменять пятиалтынный на пятаки, и снова сбегая
по ступеням еще ниже, и бросая пятак в щель автомата, и
быстрыми шагами идя по перрону вперед, чтобы сесть в четвертый
вагон, который остановится как раз напротив арки, ведущей к
лестнице на переход. И все о том же -- когда шаркающая толпа
несла его по длинному коридору, где был спертый воздух и всегда
пахло сырым алебастром, и когда он стоял на эскалаторе,
втискивался в вагон, рассматривал пассажиров, шляпы, портфели,
куски газет, папки из хлорвинила, обмякшие утренние лица,
старух с хозяйственными сумками на коленях, едущих за покупками
в центр,-- у любого из этих людей мог быть спасительный
вариант. Дмитриев готов был крикнуть на весь вагон: "А кому
нужна хорошая двадцатиметровая?.."
без пяти пересек переулок и, обогнув стоявшие возле подъезда
автомобили, вошел в дверь, рядом с которой висела под стеклом
черная таблица "ГИНЕГА".