подозрительно похоже на известный синдром... МДП. Я втолковывал себе, что
столь острая реакция на зрелище машин в церкви объясняется тем, что я
начитался записей Бельбо, которые удалось расшифровать с огромным трудом, и
которые, невзирая на мой труд, - бред.
место, немножко занудное, но не более того; коллекция безобиднейших трупов,
ты же знаешь, что такое музеи, никого еще не съела Джоконда, эта
уродина-гермафродит, хотя для снобов она и Медуза. И еще меньше шансов, что
тебя съест паровоз Ватта, его боялись только оссианические, неоготические
аристократы, и поэтому у машины такой межеумочный вид: функциональность с
коринфским шиком, рычаги с капителями, котлы с колоннадой, колеса с
порталами. Якопо Бельбо из своего непрекрасного далека норовил затащить меня
в мышеловку, погубившую его самого. Надо, сказал я себе, действовать по
науке. Вулканологи не сгорают, как Эмпедокл. Фрэзер не заблудился в
Немейском лесу. Ладно, приятель, значит, недаром тебя зовут Сэм Спейд4!
которой ты славно провел время, должна умереть, и прикончишь ее ты. Прощай,
Эмили, детка, это было прекрасно, но тебе незнакомо слово "любить".
парадная лестница уводила на следующие этажи.
макумба5 Века Просвещения - все здесь стояло не случайно, все было
результатом специальной символической стратагемы.
Лакану6:
положение, ищете такого положения в пространстве, при котором зеркало вас
отобразит, скажет: "вот ты, ты тут". И совершенно невозможно примириться с
тем, что зеркала Лавуазье, выпуклые, вогнутые и еще бог весть какие,
отказываются вести себя нормально, издеваются над вами; отступите на шаг - и
вы в поле зрения, шагнете хоть чуть-чуть - и теряете себя. Этот
катоптрический театрик создавался специально для разрушения вашей личности,
то есть вашего самоощущения в пространстве. Вам как будто внушают: вы не
только не Маятник, вы и не там, где Маятник. Появляется неуверенность не
только в себе, но и во всем прочем. Исчезают вполне реальные вещи, которые
вы видите рядом с собою. Разумеется, физика способна объяснить, что
происходит: вогнутое зеркало фокусирует лучи, исходящие от предмета - сейчас
этот предмет перегонный куб на медном чане, - а нормальное зеркало отражает
получаемые из вогнутого лучи таким образом, что собственно предмета,
очертаний его, в зеркале не видно, а ощущается нечто призрачное, мимолетное
и к тому же перевернутое вверх ногами, где-то в воздухе, вне зеркала.
Разумеется, стоит пошевелиться, и эффект пропадет. Взамен эффекта я увидел
себя во втором зеркале - вниз головой. Невыносимо.
времен арабского средневековья, с трактатов Альхацена изучена магия зеркал.
чтоб продемонстрировать: любое изогнутое стекло способно спровадить вас в
Воображаемость. Да и нормальное зеркало наводит дурной глаз - каждое утро за
бритьем мы глядим в глаза Двойнику, обреченному пожизненному левше.
недоговаривают, и следует в новом свете рассмотреть все попутное - витринки,
инструменты, приуроченные к зачаточной физике, к химии просветительства?
помойною крысой из-под скафандра: инопланетянин боится повредить глаза? Oh,
how delicate, doctor Lavoisier7 . Если вы хотите разработать кинетическую
теорию газа, зачем так тщательно воссоздаете эолипилу - краник на шарике,
который от нагрева вертится и выбрасывает пар? Вы знаете, что первая
эолипила была изобретена Героном8 во времена Гнозиса и что она находится в
основе говорящих статуй и прочих хитроумий египетских жрецов?
зловонных выблядках Демиурга? Переплетение стеклянных трубок, восходящих из
пузыревидного лона к перепутанным сосудам и сочленениям, - семенные пути на
узких вилочках-подпорах между двумя колбами, из одной в другую держит путь
призрачная жидкость, тонкие дренажи расширяются в пустоту... Гнилостное
брожение? Balneum Mariae9, сублимация меркурия, таинство совокупления,
сотворение Эликсира!
радуг, переброшенных от атанора к атанору, выходящих из одного перегонного
куба и в другой куб впадающих. А крошечные очки, миниатюрная клепсидра,
малюсенький электроскоп, линза, лабораторный ножик, похожий на клинописную
литеру, лопаточка с рычагом-выхлопом, стеклянное лезвие, тигелек в три
сантиметра из огнеупорной глины, чтоб плодить в нем гомункулов росточком с
гнома, неразличимых размеров матка для микроклонирования, ларцы красного
дерева, полные белых пакетиков, похожих на облатки в деревенской аптеке,
завернутых в линованный пергамент с неразборчивыми надписями, и в этих
пакетиках - минералогические образчики, так обычно говорится, а на самом
деле - обрывок Василидовой плащаницы, ковчежец с крайней плотью Гермеса
Трисмегиста, длинный, тонкий молоточек мебельного обойщика, которому
назначено отстучать сигнал к стремительному дню Страшного Суда, аукцион
квинтэссенций для публики Малого Народа Эльфов Авалона, замысловатейший
приборчик для опытов по сгоранию масел: стеклянные шары, сращенные, как
лепестки четырехлистника, и соединенные с другими четырехлистниками,
связанными между собой золотыми трубками, и четырехлистники с трубками из
хрусталя и с медными цилиндрами, под которыми - очень далеко внизу - еще
другой цилиндр из стекла и золота, и новые трубки, опять свисающие вниз, и
от них отростки, железы, мошонки, гланды, гребни... И это химия нового
времени? И за это надо было гильотинировать изобретателя, притом что вроде
бы материя не образуется и не исчезает? Или все-таки его убили, чтоб он не
мог никому рассказать то, что старался высказать в завуалированном виде,
подобно быстрому разумом Невтону, который в свою очередь больше всего
интересовался каббалой и ее качественными эссенциями?
резюме остального музея, насмешка над самоуверенной и жесткой
рациональностью нового времени, шепоток иных тайн. Якопо Бельбо был прав,
Разум был крив.
гарантированных гарантий. Но я помнил из лекций Алье, что тайна пирамид
раскрывается, только если вести расчеты не в метрах, а в локтях. Вот
арифметические машины, по виду - триумфы количественности, на самом же деле
Нотарикона, к учению раввинов, рассеянных по городам и весям Европы.
откровения. Я проникал в сердцевину тайного текста, представленного в форме
Театра Разума, хорошо, успеется, я еще обследую от закрытия до полуночи эти
экспонаты, которые в мутных заходящих лучах восстанавливают свой подлинный
облик - образов, а не орудий.
электричества, все равно за их витринами не удалось бы мне укрыться. Чем
лучше я постигал или угадывал смысл этих вещей, тем большая тоска меня
охватывала, поскольку я не успевал найти укрытие, чтобы ночью присутствовать
при проявлении их таинственных характеров. Теперь я мчался, как загнанный -
вслед за мною, как зверь, летела стрелка часов, чудовищно рос счет; земля
неотвратимо обращалась, время перло вперед, и меня вот-вот должны были
отсюда выгнать.
дорогостоящим и сложным чудесам современной техники там находилась и
выставка примитивного стекла, известного еще финикийцам? Зала подходила под
определение "с миру по нитке": китайский фарфор и вазы-андрогины Лалика,
керамика, майолика, фаянс, муранское стекло, а в глубине, в гигантских
размеров витрине, в натуральную величину и в трех измерениях, лев, убивающий
змею. Формально присутствие этого экспоната оправдывалось, скорее всего,
тем, что группа целиком была выполнена из стеклянной пасты, но
эмблематический смысл коренился, надо думать, в ином... Я попытался
вспомнить, где я уже видел эти фигуры. Потом я вспомнил. Демиург,
отвратительное порождение Софии, первый из архонтов, Ильдабаот,
ответственный за этот мир и за его основные недостатки, имел именно этот
облик - змеи и льва, - и очи его испускали огненный свет. Можно
предположить, что и весь Консерваторий является символический отображением
мерзкого процесса, при котором от полноты первопринципа - Маятника - и от
сиятельности Плеромы10, от эона к эону, по мере расщепления Огдоада, все
переходит к космическому царству, в котором торжествует Зло. Однако в этом
случае и змея и лев свидетельствовали, что мое хождение по музею - инициация
- к сожалению, а rebours11 - было окончено, и вскоре мне предстояло увидеть
мир не каким он должен быть, а какой он есть.
вход в будку Перископа. Я поднялся в нее и увидел большую стеклянную
пластину, как бы экран командного пульта, на котором расплывалось
изображение, крайне нечеткое, города с высоты. Вслед за этим я понял, что
изображение передается с другого экрана, расположенного у меня над головой,
куда оно поступает в зеркальном виде, и этот второй экран - окуляр
допотопного перископа, слаженного, в сущности говоря, из двух кожухов,
совмещенных под прямым углом, из которых более длинный вытягивался, как
труба, из будки и продолжался у меня над головой и за спиною, доходя до
верхнего окошка, из которого, за счет внутренней игры линз, позволявшей
очень широкоугольный обзор, и ловились картины внешней жизни. Я прикинул, на
сколько метров мне пришлось подниматься в будку, и пришел к выводу, что при
помощи перископа мы смотрим как бы сквозь верхние витражи абсиды Сен-Мартена
- как бы вися на маятнике: мир глазами повешенного. Я постарался