Чтение 3–й страницы книги ~Поэт~

Видный эстонский поэт, он жил недалеко от театра, ведя гостей к себе
домой, позволил смелую шутку, над которой хохотали даже московские на-
чальники, правда соразмеряя свой хохот с хохотом главного начальника.

Показав рукой на мусор, валявшийся на тротуаре, кстати, по российским
меркам, вполне умеренно, этот эстонский поэт сказал:

- Эстонцы дураки. Они ждут, когда кончится советская власть, чтобы
потом убрать мусор на улицах.

Шутка, конечно, прозвучала двусмысленно, но интонация была такова,
что советская власть никогда не кончится. И потому начальство хохотало.

Но вот мы сегодня свидетели того, что советская власть в самом деле
кончилась. Так что эстонцы в своих терпеливых ожиданиях оказались не та-
кими уж дураками. Правда, надо сказать, что и мусора с тех пор скопилось
порядочно.

Все было бы прекрасно, если бы не особенность местного национального
обычая, о котором не знало не только начальство, но и наш весьма эруди-
рованный поэт.

Оказывается, в лучших домах Таллина принято сначала ужинать в столо-
вой, разумеется с напитками, а потом переходить в другую комнату, где
гостей уже строго испытывают на чистом алкоголе, без всяких закусок. Та-
кая эстонская рулетка.

Но об этом из наших никто не знал. Никто не знал, что надо пить за
первым столом, учитывая для равновесия предстоящий стол. Но о нем зара-
нее никто ничего не сообщил. Поэтому наши начальники выложились за пер-
вым столом. Они действовали, как штангист, у которого единственный под-
ход к снаряду.

Так вот, когда гостей перевели в другую комнату и усадили за второй
стол, они были так пьяны, что чувствовали себя совершенно трезвыми. И
они продолжали крепко пить. Тем более, что кто-то из них высказал остро-
умную догадку: согласно причудливым местным обычаям, предстоит еще один
стол - в третьей комнате, где будут подавать уже одни закуски, а напит-
ков не будет.

Так что старались пить и в счет третьего застолья.

- Сколько же у него комнат, если на каждое застолье выделяется по
комнате! - удивлялись московские гости.

Алкоголь, как известно, ускоряет движение времени. И наши начальники
дружески, перебивая друг друга, стали ласково рассказывать о том, что
Сталина в ближайшее время реабилитируют. Им, видимо, казалось, что эс-
тонцы сильно соскучились по Сталину, и они в благодарность за гостепри-
имство решили их взбодрить. Однако хозяева и другие прибалтийские гости
смущенно молчали. Но не промолчал наш аполитичный поэт.

- Значит, осуждение Сталина на Двадцатом съезде было аферой Хрущева?
- громко, как всегда, спросил он с раздражающим оттенком глобального
академизма.

- Нет, аферы не было, - отвечал главный начальник, глядя на нашего
поэта и взглядом охотно соглашаясь с ним, что лично Хрущев, конечно,
аферист, но об этом нельзя говорить при эстонцах, так как они еще не об-
ладают достаточной политической гибкостью. Но наш поэт ничего в этом
многозначительном взгляде не уловил. Он только уловил его слова.

- Выходит, реабилитация Сталина - афера? - спросил он в согласии с
логикой, но в полном противоречии с диалектикой. Теперь он спросил с еще
более раздражающим оттенком еще более глобального академизма.

И что тут началось! Начальники взвились!

- Мальчишка! Дурак! Астраханский эстет! Кулацкое отродье!

- Что ты можешь знать о великих заслугах товарища Сталина, киприот
недоделанный! - в отчаянье выкрикнул один из начальников, забыв, что
астраханский эстет никак не совмещается с киприотом, даже недоделанным.

Скандал! Скандал! Скандал! Выражая неподдельную ярость, начальники
кричали на него, одновременно не забывая поглядывать друг на друга, что-
бы обнаружить в ком-нибудь слабость выражения этой ярости. Поэтому ника-
кой слабости никто не проявлял.

Эстонцы и остальные прибалты молча слушали, как бы изучая особенность
славянского спора между собой, которая, оказывается, заключается в том,
что все бьют одного.

Потом начальники повскакали с мест и стали дружно одеваться, гневно
вбрасывая руки в рукава плащей, как шашки в ножны после кавалерийской
атаки.

Они уходили, демонстративно отмахнувшись от третьего застолья, кото-
рое, впрочем, сами же и выдумали. Все заспешили в гостиницу, и бедный
наш поэт, понурившись, последовал за ними.

Самый маленький начальник, занимавший тот же номер, что и наш поэт,
неожиданно наотрез отказался от своего места, ссылаясь на то, что больше
не может дышать с нашим поэтом одним воздухом, отравленным его дыханьем.
Однако по случаю заполненности гостиницы и, вероятно, невозможности дос-
тать противогаз в столь поздний час ему предложили рискнуть и занять
свою кровать. Ночью, временами вскакивая на постели и что-то быстро ло-
поча, он, не просыпаясь, во сне продолжал искренне симулировать возмуще-
ние. В те времена искренне симулировать возмущение могли многие, но что-
бы во сне искренне симулировать возмущение - и тогда было величайшей
редкостью. Пусть психологи будущего изучают этот феномен.

После этого скандала книга нашего поэта на несколько лет потеряла да-
же отдаленный шанс быть изданной. Отсутствие более жестких санкций было
вызвано тем, что Сталина и в самом деле не реабилитировали. Говорят, об
этом взмолилось руководство европейских компартий.

- Я остановил реабилитацию Сталина! - позже грохотал наш поэт. По его
словам, этот скандал проник в западную печать и Кремль вынужден был дать
слово, что реабилитации не будет, потому что наиболее талантливая часть
России против. Ну что ты ему скажешь!

...Однако мне поднадоело комментировать его жизнь. Я передаю ему сло-
во.

Думаю, он это сделает лучше.

ОЗИМАЯ КУКУРУЗА В юности, знаешь, меня по знакомству устроили рабо-
тать в центральную молодежную газету. Скажем так, чтобы никого не оби-
жать. Полгода я жил припеваючи и пропиваючи свой гонорар. Я писал рецен-
зии на книги, в основном иностранных авторов, отвечал на письма читате-
лей. Я работал в отделе культуры.

Единственная трудность, которую я не сразу одолел, - это эпистоляр-
ное, а главное, личное общение с графоманами. Самое упорное и злобное
племя людей.

Стоило мне в письме такому человеку дать легкие указания на тяжелые
недостатки его стихов или рассказов и пожелать ему в дальнейшем творчес-
ких удач, как он разражался целым трактатом критики на мою критику и по-
сылал этот трактат на имя главного редактора. Тот, разумеется не читая
трактата, но стремясь к спокойной жизни, становился на его сторону и
учил меня быть поласковей с молодыми авторами.

Еще упорней они бывали в личном общении, переходя от сентиментального
предложения устроить загородный пикничок с шашлыком к прямым угрозам по-
жаловаться в ЦК комсомола или даже партии. Кошмар.

Один из них купил меня на эти шашлыки, за что я потом сполна распла-
тился. Он писал рассказы, и я чувствовал в них некоторое мерцание талан-
та и возился с ними, пытаясь довести их до печатного уровня. Но пока не
удавалось. Кстати, при этом он был удивительно одарен в практической об-
ласти, зарабатывал достаточно много денег и уже тогда имел свою машину.

Согласие мое на шашлычный пленэр объяснялось еще тем, что мы оба жили
в одном и том же подмосковном районе. Было удобно встретиться.

- Приведи с собой кого-нибудь из редакции, - щедро предложил он, -
будет веселее.

Я предложил заведующему отделом приехать ко мне на шашлычный пикник,
устроенный одним начинающим автором.

- Что ты, что ты! - всплеснул тот руками. - Я не поеду! Потом от него
не отделаешься, прилипнет. И тебе не советую прикасаться к этому шашлы-
ку!

Но я прикоснулся. До сих пор удивляюсь мудрости и прозорливости этого
человека, а ведь он не намного был старше меня.

В назначенный день этот автор приехал на своей машине, с шашлыками,
водкой и певцом, исполнявшим собственные песни. Мы развели костер и под-
жарили шашлыки. Потом пили водку, закусывая дымным мясом, и слушали пев-
ца. Певец оказался не только талантливым, но и высококультурным челове-
ком, и я про себя удивился, что его свело с моим автором, которому
сильно не хватало этой самой культуры, и он ее, кряхтя, заменял
упорством. Неужели только возможность выпить? Одним словом, мы хорошо
посидели.

После этого рассказы моего автора довольно густо посыпались на меня,
и каждый раз мне казалось, что в них что-то есть, и я рылся в них в по-
исках неведомого призрака таланта, но никак не мог довести их до печат-
ного уровня.

Потом он перестал приходить, но, оказывается, затаил на меня обиду.
Он, видимо, никак не мог понять, что, даже если бы я по доброжела-
тельности пропустил его рассказ, другие работники редакции его непремен-
но остановили бы. И я, чтобы не морочить ему голову, сам возвращал ему
его творения, тем самым обращая его дальнобойную злобу на самого себя.
Но этого я тогда не понимал.

Прошли годы и годы! Наступило новое время, вакханалия свободы, но при
этом надо сказать, что мои книги стали печатать в России и за границей.
Я стал известным поэтом не только в узких кругах, как было раньше.

И вдруг этот автор, про которого я давно забыл, уже красиво поседев-
ший, уже на новенькой машине, приезжает ко мне и дарит мне свою первую
книгу. При этом усиленно зазывает меня выпить с ним хорошего грузинского
вина, которое у него в багажнике, или, в крайнем случае, взять в подарок
несколько бутылок.

Мистика! Какая-то божественная сила меня удержала! То ли смутное вос-