Чтение 3–й страницы книги ~Новеллы~

- Что же вы думали? Что все люди слепы и никто этого не заметит? Могу
себе представить, как вы исполняли свои обязанности с такими мыслями и с
такими нравственными правилами. И вам я доверила воспитание своих доче-
рей, своих девочек! Ведь вы их совсем забросили!..

Фрейлейн, видимо, что-то возражает. Но она говорит слишком тихо, и
дети ничего не могут разобрать.

- Отговорки, отговорки! У легкомысленной женщины всегда наготове от-
говорки. Отдается первому встречному, ни о чем не думая. А там - что бог
даст. И такая хочет быть воспитательницей, берется воспитывать девочек!
Просто наглость! Надеюсь, вы не рассчитываете, что я вас и дальше - буду
держать в своем доме?

Дети подслушивают у двери. Они дрожат от страха; они ничего не пони-
мают, но их приводит в ужас негодующий голос матери; а теперь они слышат
в ответ тихие, безудержные рыдания фрейлейн. По щекам у них текут слезы,
но голос матери становится еще более грозным.

- Это все, что вы умеете - проливать слезы. Меня вы этим не возьмете.
К таким женщинам у меня нет жалости. Что с вами теперь будет, меня со-
вершенно не касается. Вы сами знаете, к кому вам нужно обратиться, я вас
даже не спрашиваю об этом. Я знаю только одно: после того, как вы так
низко пренебрегли своим долгом, вы и дня не останетесь в моем доме.

В ответ - только рыдания, отчаянные, безутешные рыдания, от которых
девочек за дверью трясет как в лихорадке. Никогда они не слышали такого
плача. И смутно они чувствуют: кто так плачет, не может быть виноватым.
Мать умолкла и, видимо, ждет. Потом она холодно говорит:

- Вот все, что я хотела вам сказать. Уложите сегодня свои вещи и
завтра утром приходите за жалованьем. Прощайте!

Дети отскакивают от дверей и спасаются в свою комнату. Что это было?
Будто молния ударила в двух шагах от них. Они стоят бледные, трепещущие.
Впервые перед ними приоткрылась действительность. И впервые они осмели-
ваются восстать против родителей.

- Это подло со стороны мамы так говорить с ней! - бросает старшая,
кусая губы.

Младшую еще пугает дерзость сестры. - Но мы ведь даже не знаем, что
она сделала, - лепечет она жалобно.

- Наверное, ничего дурного. Фрейлейн не сделает ничего дурного. Мама
ее не знает!

- А как она плакала! Мне стало так страшно.

- Да, это было ужасно. Но как мама на нее кричала! Это было подло,
слышишь, подло!

Она топает ногой. Слезы застилают ей глаза. Но вот входит фрейлейн.
Она выглядит очень усталой.

- Дети, я занята сегодня после обеда. Вы побудете одни, хорошо? На
вас ведь можно положиться? А вечером я к вам приду.

Она уходит, не замечая волнения девочек.

- Ты видела, какие у нее заплаканные глаза? Я не понимаю, как мама
могла с" ней так обойтись.

- Бедная фрейлейн!

Опять прозвучали эти слова, полные сострадания н слез. Девочки подав-
лены и растеряны. Входит мать и спрашивает, не хотят ли они покататься с
ней. Они отказываются. Мать внушает им страх. И они возмущены, что им
ничего не говорят об уходе фрейлейн. Они предпочитают остаться одни. Как
две ласточки в тесной клетке, они снуют взад и вперед, задыхаясь в душ-
ной атмосфере лжи и замалчивания. Они раздумывают, не пойти ли им к
фрейлейн - спросить ее, уговорить остаться, сказать ей, что мама не пра-
ва. Но они боятся обидеть ее. И потом им стыдно: все, что они знают, они
ведь подслушали и выследили. Нужно представляться глупыми, такими же
глупыми, какими они были две-три недели тому назад. Они остаются одни, и
весь нескончаемо долгий день они размышляют, плачут, а в ушах неотступно
звучат два страшных голоса - злобная, бессердечная отповедь матери и от-
чаянные рыдания фрейлейн.

Вечером фрейлейн мельком заглядывает в детскую и говорит им "спокой-
ной ночи". Девочки волнуются; им жаль, что она уходит, хочется что-ни-
будь еще сказать ей. Но вот, уже подойдя к двери, фрейлейн вдруг сама
оборачивается - как будто остановленная их немым желанием, - на глазах у
нее слезы. Она обнимает девочек, те плачут навзрыд; фрейлейн еще раз це-
лует их и быстро уходит.

Дети горько рыдают. Они чувствуют, что это было прощание.

- Мы ее больше не увидим! - говорит одна сквозь слезы. - Вот посмот-
ришь - когда мы завтра придем из школы, ее уже не будет.

- Может быть, мы когда-нибудь навестим ее. Тогда она, наверное, пока-
жет нам своего ребенка.

- Да, она такая добрая.

- Бедная фрейлейн! - Горестные слова звучат, как вздох о своей
собственной судьбе.

- Как же мы теперь будем без нее?

- Я никогда не полюблю другую фрейлейн.

- Я тоже.

- Ни одна не будет так добра к нам. И потом...

Она не решается договорить. Но с тех пор как они знают про ее ребен-
ка, безотчетное женское чутье подсказывает им, что их фрейлейн достойна
особенной любви и уважения. Обе беспрестанно думают об этом, и теперь
уже не с прежним детским любопытством, но с умилением и глубоким со-
чувствием.

- Знаешь что, - говорит одна из них, - мы...

- Что?

- Знаешь, мне бы хотелось порадовать чем-нибудь фрейлейн. Пусть она
знает, что мы ее любим и что мы не такие, как мама. Хочешь?

- Как ты можешь спрашивать!

- Я подумала, - она ведь очень любит белую гвоздику. Давай завтра ут-
ром, перед школой, купим цветы и поставим ей в комнату.

- Когда поставим?

- В обед.

- Ее, наверное, уже не будет. Знаешь, я лучше сбегаю рано-рано и при-
несу потихоньку, чтобы никто не видел. И мы поставим их к ней в комнату.

- Хорошо. И встанем пораньше.

Они достают копилки и честно высыпают на стол все деньги. Теперь они
повеселели, их радует мысль, что они еще смогут выразить фрейлейн свою
немую, преданную любовь.

Они встают чуть свет, с душистыми, свежими гвоздиками в дрожащих ру-
ках они стучатся в дверь к фрейлейн; но ответа нет. Решив, что фрейлейн
еще спит, они входят на цыпочках. Комната пуста, постель не смята. Вещи
разбросаны в беспорядке, на темной скатерти белеют письма.

Дети пугаются. Что случилось?

- Я пойду к маме, - решительно заявляет старшая. И без малейшего
страха, с мрачным выражением глаз, она появляется перед матерью и спра-
шивает в упор: - Где наша фрейлейн?

- Она, вероятно, у себя в комнате, - отвечает мать, с удивлением гля-
дя на дочь.

- В комнате ее нет, постель не смята. Она, должно быть, ушла еще вче-
ра вечером. Почему нам ничего не сказали?

Мать даже не замечает сердитого, вызывающего тона вопроса. Она поб-
леднела, идет к отцу, тот быстро скрывается в комнате фрейлейн.

Он долго не выходит оттуда. Девочка гневными глазами следит за ма-
терью, которая, по-видимому, сильно взволнована и не решается встре-
титься с нею взглядом.

Отец возвращается. Он очень бледен, у него в руках письмо. Он уводит
мать в комнату фрейлейн, там они шепчутся о чем-то. Дети стоят за
дверью, но подслушивать не решаются. Они боятся отца: таким они его еще
никогда не видали.

Мать выходит из комнаты с заплаканными глазами, очень расстроенная.
Дети, испуганные и смятенные, невольно подбегают к ней с вопросами. Но
она резко останавливает их:

- Идите в школу, вы опоздаете.

И девочки покорно уходят. Как во сне, сидят они на уроках четыре,
пять часов, но не слышат ни слова. Потом опрометью бегут домой.

Там все по-старому, только чувствуется, что всех угнетает одна страш-
ная мысль. Никто ничего не говорит, но все, даже прислуга, глядят как-то
странно. Мать идет девочкам навстречу. Она, видимо, приготовилась к раз-
говору с ними.

- Дети, - начинает она, - ваша фрейлейн больше не вернется, она...

Слова застревают у нее в горле. Сверкающие глаза девочек так грозно
впились ей в лицо, что она не осмеливается солгать. Она отворачивается и
торопливо уходит, спасается бегством в свою комнату.

После обеда вдруг появляется Отто. Его вызвали, для него оставлено
письмо. Он тоже бледен. Растерянно озирается. Никто с ним не заговарива-
ет. Все избегают его. Он видит забившихся в угол девочек и хочет с ними
поздороваться.

- Не подходи ко мне! - говорит одна, содрогаясь от отвращения. Другая
плюет перед ним на пол. Смущенный, оробевший, он слоняется по комнатам.
Потом исчезает.

Никто не разговаривает с детьми. Они сами тоже хранят молчание. Блед-
ные, испуганные, они бродят из комнаты в комнату; встречаясь, смотрят
друг на друга заплаканными глазами и не говорят ни слова. Они знают те-
перь все. Они знают, что им лгали, что все люди могут быть дурными и
подлыми. Родителей они больше не любят, они потеряли веру в них. Они
знают, что никому нельзя доверять. Теперь вся чудовищная тяжесть жизни
ляжет на их хрупкие плечи. Из веселого уюта детства они как будто упали
в пропасть. Они еще не могут постигнуть всего ужаса происшедшего, но
мысли их прикованы к нему и грозят задушить их. На щеках у них выступили
красные пятна, глаза злые, настороженные. Они ежатся, точно от холода,