беспокойное время. Признаюсь, я достаточно старомоден, чтобы бояться
вмешательства в семейную жизнь. Но я достаточно либерален, чтобы уважать
древние обычаи ислама, как уважаю древние обычаи христианства. Опасно
поднимать вопрос, по своей или по чужой воле покинули эти женщины
родительский кров. Не могу себе представить вопроса, который был бы чреват
более вредными последствиями. Я надеюсь, что выражу и ваши мысли, если
скажу, что мы должны всеми силами оберегать устои семьи и брака,
господствующие в Оттоманской империи.
и обвел всех огненным взором;
листок, надев очки, которые сразу состарили его, и прочел про себя второй
пункт. Вот что написал для него представитель Германии, непохожий на немца:
китайцы. Грекам теперь доверять нельзя".
установления, как мусульманская семья, сохранились в неприкосновенности. Ни
мы вовсе не хотим общественного застоя. Мы не считаем, что великие традиции
ислама могут обеспечить сами по себе все потребности Ближнего Востока.
Однако, господа, я спрошу вас со всей серьезностью: неужели мы так
тщеславны, чтобы думать, что Ближнему Востоку может помочь лишь Ближний
Запад? Если нужны новые идеи, если нужна новая кровь, не естественней ли
обратиться к живым и плодоносным цивилизациям, в которых таится истинно
восточный кладезь? Да простит мне мой друг Оман-паша, но Азия в Европе
всегда была Азией воинствующей. Неужели мы не увидим здесь Азии миролюбивой?
Вот почему я считаю, что в мраморных карьерах Итаки должны работать китайцы.
Чтобы успокоиться, он положил руку на стол и молча глядел на дипломатов. Его
придавила тяжелая беспомощность физической силы. Он мог бросить их в море,
но чего он добьется? Пришлют других дипломатов, защищающих неправду, а тот,
кто защищает правду, будет ни на что не годен. В бешенстве тряс он могучее
дерево, не прерывая лорда Айвивуда, который уже прочел третий пункт
("Оман-паша требует уничтожения виноградников") и произносил в это время
знаменитую речь, которую вы можете найти во многих хрестоматиях. Он уже
зашел за середину, когда Дэлрой успокоился настолько, что стал вникать в
смысл его слов.
жесту, которым арабский мистик много столетий назад отвел от наших уст чашу?
ядовитую прелесть вина? В нашу эпоху люди все глубже понимают, что разные
религии таят разные сокровища; что каждая из них может поделиться тайной;
что вера вере передает речь, народ народу - знание. Да простит меня
Оман-паша, но я полагаю, что наши западные народы помогли исламу понять
ценность мира и порядка. Не вправе ли мы сказать, что ислам одарит нас миром
в тысячах домов и побудит стряхнуть наваждение, исказившее и окрасившее
безумием добродетели Запада? На моей родине уже прекратились оргии,
вносившие ужас в жизнь знатных семейств. Законодатели делают все больше,
чтобы спасти англичан от позорных уз всеразрушающего зелья. Пророк из Мекки
собирает жатву; и как нельзя более уместно предоставить его прославленному
воину судьбу итакских виноградников. Этот счастливый день избавит Восток от
войны. Запад - от вина. Благородный правитель, принимающий нас, чтобы
протянуть нам масличную ветвь, еще более славную, чем его шпага, может
испытывать чувство утраты, которое мы разделим; но я почти не сомневаюсь,
что рано или поздно он сам одобрит это решение. Напомню вам, что юг знаменит
не только виноградной лозою. Есть священное дерево, не запятнанное памятью
зла, кровью Орфея. Мы уедем отсюда, ведь все проходит в мире,
Как пали Тир и Ниневия',
нас будут взирать на это место, ибо три оливы вознесли свои ветви в вечном
благословении над скромным островком, подарившим миру мир.
могучая грудь вздымалась от натуги. Камешек, лежавший у корней оливы,
сдвинулся с места и поскакал, как кузнечик. Потом изогнутые корни стали
вылезать из земли, словно лапы проснувшегося дракона.
дерево и осеняя всех его огромной тенью. - Она славнее моей шпаги, - с
трудом прибавил он. - Да и тяжелее.
на немца, поднял руку, когда на него упала тень. Сейчас он вскочил и
отшатнулся, увидев, что дикий ирландец вырывает второй ствол. Этот вылез
легче. Прежде чем бросить его в воду, король постоял немного, словно
жонглировал башней.
турецкий паша сидел неподвижно и глядел спокойно. Дэлрой вырвал третье
дерево и выбросил, оставив остров голым.
- Теперь я уйду. Сегодня я видел то, что хуже смерти. Это называют миром.
единственной жизни, достойной зваться благом. Куда вы едете?
к английскому королю?
стоит за яблонями в Пэбблсвике, где Юл течет меж деревьев. Боюсь, что мы с
вами там не встретимся.
направился к своей лодке, не взглянув на дипломатов.
из Пэмпов пришла в голову безумная мысль назвать своего ребенка Хэмфри. Но
именно эту нелепость совершили родители кабатчика, и близкие друзья могли
называть их сына Хэмпом, а старый турок с зеленым зонтом - Пэмфом. Кабатчик
выносил это стоически, ибо человек он был сдержанный.
низкорослыми, изогнутыми, просоленными яблонями. Перед кабаком была большая
лужайка, сразу за ней шел крутой откос, по которому извилистая тропка резко
спускалась в таинственную чащу более высоких деревьев. Мистер Пэмп стоял под
самой вывеской; вывеска же стояла в траве и представляла собой высокий белый
шест с квадратной белой доскою, украшенной причудливым синим кораблем,
похожим на детский рисунок, к которому преданный отчизне кабатчик пририсовал
красной краской непомерно большой георгиевский крест.
охотничьи гетры. Он и впрямь чистил сейчас и заряжал двустволку,
изобретенную или хотя бы усовершенствованную им самим, которая казалась
нелепой в сравнении с современным оружием, но стреляла прекрасно. Подобно
многорукому Бриарею, Пэмп делал все, и все делал сам, причем создания его
были чуть-чуть иными, чем у других людей. Кроме того, он был хитер, как Пан
или браконьер, и знал повадки птиц и рыб, свойства листьев и ягод. Голова
его была набита полуосознанными преданиями и говорил он весьма занятно, хотя
и не совсем ясно, ибо не сомневался, что собеседник знает и местность, и
слухи, и поверья так же хорошо, как он. Самые поразительные вещи он сообщал
совершенно бесстрастно, и казалось, что лицо его выточено из дерева.
Темно-каштановые бакенбарды придавали ему сходство со спортсменом прошлого
века. Улыбался он криво и угрюмо, но взгляд его карих глаз был добр и мягок.
Хэмфри Пэмп воплотил в себе самую суть Англии.
положил ружье на стол с некоторой поспешностью и шагнул вперед, с
необычайным оживлением вытирая руки. За яблонями, на фоне моря, появилась
высокая, тоненькая девушка в медном платье и большой шляпе. Лицо под шляпой
было серьезным и прекрасным, хотя и довольно смуглым. Девушка пожала
кабатчику руку он с величайшей учтивостью подал ей стул и назвал ее "леди
Джоан".
совсем молодыми, мы были здесь счастливы. Наверное, вы редко видите наших
старых друзей.
Айвивуд стал настоящим пастором с тех пор, как пошел в гору. Он закрывает
пивные направо и налево. А мистера Чарлза услали в Австралию за то, что он
напился и упал на похоронах. Ничего не скажешь, крепко; но у покойницы был
ужасный характер.
этом ирландце, капитане Дэлрое?
на море. - В конце концов, он вправе протестовать, если о ней плохо говорят!
кабатчик. - Капитан Даусон сказал, что зеленое - цвет ирландских изменников,
и Дэлрой его выкрасил. Конечно, искушение большое, я красил забор, тут
стояло ведро, но на его служебных делах это отразилось очень плохо.
рассмеялась. - Она должна стать деревенской легендой. Я никогда еще такой не
Контровский Владимир
Афанасьев Роман
Круз Андрей
Корнев Павел
Лондон Джек
Майер Стефани