меня. Я ее телесность почувствовал через куртку, кое-какие мысли, вернее,
эмоции посторонние зароились. Но прикрывать даму собственным телом от
бандитского клина не стал, а, напротив, оповестил службу любителей
здорового быта, то есть РУВД. Там мне грубым и заспанным голосом велели не
рыпаться, ничего не трогать, не пытаться что-либо спрятать. Однако мчались
резкие люди из органов сорок минут, или, может, решили еще покемарить. Я
после своего звонка в отведенное мне время рыпаться не стал, правда,
перетащил Нину в холл, чтоб была под присмотром, а сам в свою будку-рубку
- готовить к приезду следователей собственную версию. Однако, несмотря на
все потуги версия не слепилась. Была, конечно, слабая зацепка. Файнбергу
что-то померещилось в уголке. Ну, если бы там злодейская морда торчала и
прицеливалась, то доктору было бы незачем вглядываться и щуриться. Тут уж
тикай или ори. Файнберг мог высматривать только что-нибудь небольшое,
веселое, вроде крысы. Я ведь встретился в коридоре с кусочками дряни,
похожей на крысиное дерьмо.
задним, самым сильным умом сообразил, что вначале стоило сюда начальника
бюро высвистать. Он бывший "органист" и повадки этой стаи знает. Вместо
того, чтоб вынюхивать след подлеца или хотя бы с Ниной лялякать, внучки
Феликса Железного за меня взялись. Револьвер попросили посмотреть, а когда
надо было отдавать, фигу сальную показали. Про бюро мое всякие
низкопробные параши пускали, дескать, это нажопник для мафии и дельцов. Я
все стерпел; так сказать, не ответил плевком на плевок. По их тяжелым
мутным взглядам понял, что обшаривать углы и щели, выуживая мокрушника, им
будет скучно. Капитальным людям довольно, что я у них в кармане, раскрутят
меня на своем "чертовом колесе", и дело в шляпе. Оттого и вопросы дешевые
задавали. Злобничал ли на ученого из-за Нины, балуемся ли мы втроем
бухалом, травкой и оргией, есть ли у меня царские монеты, не добывал ли
мой соперник золото из электронных плат. Я оборонялся тем, что раз
пятьдесят предложил прокрутить видеозаписи со всех камер, особенно с той,
которая мне в затылок пялится. Но мусора видеозаписью заинтересовались,
лишь когда старший группы капитан Белорыбов отплясал над трупом и
познакомился с ним поближе через компьютер МВД. К несчастью для тела
выяснились его фамилия-имя-отчество, а также другие обстоятельства личной
жизни. Поступившие справки отнюдь не украсили Файнберга в глазах
Белорыбова. Напротив, капитан стал виртуозно импровизировать на тему
безродного космополита, меняющего одну родину на другую для увеличения
"парнуса". По наличию иудейских словечек во владении следователя, я сразу
догадался, что, в первую очередь, он специалист по гражданам с выдающимися
носами типа "шнобель". Я, конечно, печалиться не стал, когда Белорыбов
отвалил от меня в другую сторону, но не удержался, вякнул. Мол, было бы
неплохо для всех, если бы Файнберг гонялся за хрустами, а не за туманом.
Капитан быстро, как эхо, поинтересовался, в кого у меня такие черные
маслянистые глазки. Я спокойно его выпады отфутболил: мои глаза-бусинки от
татаровьев злых и братьев-мусульман. Капитан, съев "пилюлю", сразу
успокоился, такие специалисты мусульман уважают, они вообще к любой силе с
почтением относятся. Наконец, добряк Белорыбов совсем угомонился,
примирительно сказал, что на сей раз голову спасти не удалось, да и
умчался сотоварищи и трупом пострадавшего. Увы, уцелей Файнберг с
небольшой раной, капитан Белорыбов поколдовал бы над
Уголовно-процессуальным кодексом, превращая потерпевшего в подсудимого, за
статьей дело не встало бы. Как же ты не почувствовал, док, какие на тебя
любители здесь найдутся?
раз к ним сходил. Даже наган отдали в пакетике, а я им взамен конфет
подарил. Я все газеты изучал, торопился к открытию киоска, так же, как
морячок, всплывший из подводного плавания, в ресторан. Хотел узнать,
чиркнули ли где-нибудь про колпак или смертельные клинья. Но вместо того,
чтоб об этом страдать, газетки давились разным фуфлом. "Консервные"
листки, то есть консервативные издания вызывали сладкий зуд своими ужасами
и катастрофами, заговорами и заклинаниями, поэмами про колдунов Абрамычей
и святителей с безупречными фамилиями. А "каловые" газеты - те, что от
радикалов кормятся - радовали меня расхристанными дамочками, которые у них
по всем страничкам снуют, бегающими по морям-волнам яхтами, красивыми
зубами, смачно кусающими пеструю яркую жвачку, да инструкциями по
изготовлению сотен тысяч и миллионов за месяц-другой. Потратился я на
бумажную продукцию, хотя привык денег зря не расходовать - все на коньяк и
водку - а что узнал в итоге? Что все землетрясения от греховодниц в
кружевных панталонах. Что с затеями да идеями нынче не миллион сколотишь,
а попадешь в плотные слои руководящих "консервов", таких, как Дуев, где
высохнешь и упадешь в кучу мусора пожухлым листиком.
исключением того, что обошлось без людских потерь. Я револьвер перед собой
положил, все дрессировался, цапая его и наводя на лампочки. Боеготовность
росла, мишеней хватало и, должно быть, не только у меня. Этим вечером
целая кодла коптела, как я выведал, над жидкостными МГД-генераторами. Я,
конечно, донимал эмгэдэшников своими звоночками, все ли еще живы-здоровы?
Они мне отвечали, скрипя челюстями, как мелкому надоеде, вроде комара: а
ваше здоровье? животик не болит, в попке не свербит? Кстати, такое
поведение было вполне оправдано. Они не знали, что случилось с Файнбергом.
Сочным рассказом я мог бы сделать их грустнее, но Белорыбов решил иначе, и
мой пахан в бюро с ним согласился. Застрессованную же Нину послали
колотить по клавишам в какую-то особую комнатку и в час дня неумолимо
спроваживали домой. При неизбежной встрече со мной на вахте она словно
слышала "хенде хох" и, взметнув пропуск, сразу шарахалась вперед. Кажется,
капитан Белорыбов ей что-то напел про меня невдохновляющее. А я бы, между
прочим, пообщался бы с ней бед-на-бед, конечно, по истечении траура.
Правда, в отличие от доктора Файнберга, я вряд ли способен пробудить
какие-либо радужные надежды или мечты о светлом будущем. Стороннему
наблюдателю с первого взгляда на меня бросается в глаза, что я не стану
богатым, умным и красивым даже при хорошей рекламе и поддержке прессы.
Именно поэтому красавицы бегут от меня, как от зверя. А впрочем, посади
рядом со мной любого эрудита-лауреата и пусти нас играть. Например, кто
больше слов назовет из трех букв. Я себя аутсайдером в этом деле не
считаю. Могу еще в "балду" и в "города" посражаться. Я в конце армейской
службы, когда напряженка уже отошла в былое и думы, все изучал толковый
словарь и географический атлас. Другая литература в ротной канцелярии не
водилась.
прямоходящего, он же хомо эректус (извините за выражение), до человека
почти-разумного. Даже стал мучительно думать. Чтоб поменьше мучиться,
делал себе местную анестезию в виде стаканчика столичной. В результате
такое умозаключение получилось. Раз Файнберг, гражданин с прибабахом и
приветом, тем не менее стал нужен кому-то в совершенно молчаливом виде,
значит был намного глубже, чем всем казалось. Выходит, и в его лепете
блистали умственные перлы, которые один Гаврилов третьим глазом смутно
различал. Может, док рассекретил кого-то, кто должен был явиться в конце
траектории изменения, вдруг эволюционная машина разоблачила некоего
грядущего жлоба? И колпак был не случаен, не за мной он приглядывал, а
охотился за Файнбергом. Однако связь между колпаком и основной уликой -
крысиным дерьмом - не прощупывалась. Это и довело меня в итоге до тяжелого
расстройства желудка. Ведь для стимуляции работы мозга пришлось налегать
на сахар, содержащийся в домашних наливках и заводских портвейнах. Поэтому
на третьем дежурстве, успокоив душу и тело фталазолом, делал я безыдейные
наброски к рекламным роликам.
Грозный, Петр Великий, Лев Толстой и еще какой-то джигит с конем. Через
девять месяцев у Наташи родится сынок. Знаменитый вопрос: кто виноват? В
виде ответа на диване одной из ста комнат лежит без сапог счастливый отец
Лев Толстой. Вот единственный из посетителей девичьей светелки, кто бежал
на улице от пирожков государственного жиртреста "Мясо-Сила", зато умял
пирог с капустой торгового дома "Зеленые братья". Дурь, конечно, но есть в
ней и внушение, и контрпропаганда.
удивлением оборачивается и, крякнув, разрубает догоняющего очкарика от
головы до седла. "Я ж хотел быть ближе к народу", - говорит пострадавший и
делится на две половинки. "Ты бы, мать твою, какой-нибудь знак подал", -
огорчается честный рубака. Хотите на место интеллигента? Если нет, то быть
ближе к народу вам позволит чеснок торгового дома "Зеленые братья"! Его
запах говорит о вашем присутствии и духовном родстве на расстоянии до
двадцати метров.
ученого Веселкина, специалиста по жидкостным МГД-генераторам. Он сегодня
единственный пузырек из той пены, что в прошлый раз обтекала гранит науки.
Не вдруг вспомнил, а после того, как мелкая тень шмыгнула по холлу.
Как-нибудь догадался, что это оптический обман и объегоривание, как в тот
раз, когда я принял Петра Филимоновича за Раиса Абдурахмановича, хотя два
совершенно различных мордоворота. Но все равно эта тень пробудила всякие
подозрения, которые, может, еще с пещерных времен в моих генах застряли.
Стал я упорно добиваться разговора с ученым Веселкиным. Набираю номер раз,
другой. Не откликается. У меня, конечно, уже дурные картинки в голове
ожили, поползли. Браню я невротика, то есть себя. Ведь мог бородатый
всхрапнуть часок, вылеживая думы, а то и бросить якорь в павильоне грез
(как обозначали сортир китайцы). Бесполезно звякнул я в последний раз и
Лукьяненко Сергей
Андреев Николай
Березин Федор
Якубенко Николай
Мороз Александра
Маккэфри Энн