Чтение 3–й страницы книги ~Возлюбить духа~

корабль стремительно врастал в нежную, зеленую кожу планеты. Командир
прошелся по коридорам, заглянул в шахты, еще раз придирчиво осмотрел трюмы
и отсеки. Вроде ничего не упустили, голые панели, обрывки проводов, да
мусор хрустит под ногами.

- Эй, Руг Прент, ты здесь?

Щурясь, он выбрался наружу и увидел у люка нервную фигурку Ванды в
несуразно подобранном комбинезоне.

- Что стряслось, миссис? Вы бы держались подальше от этой рухляди,
она прилично фонит. - С женщинами ему приходилось нелегко. До сих пор он
привык задавать этому путаному и загадочному полу всего один вопрос:
"Сколько ты стоишь до утра?" Нынче круг общения расширился, и Руг всякий
раз пыхтел, когда требовалось растолковать вертлявозадым компаньонкам, что
надо делать, и к какому сроку управиться.

Женщина покраснела, в зубах ее нервно бился стебелек.

- Если это свидание, миссис, то некстати, у меня полно дел.

Она вспыхнула пуще и пунцовые щеки мигом взмокли.

- Прент! Меня трижды насиловали за последнюю неделю, вы просто
обязаны вступиться! Я вся в синяках и не успеваю зашивать белье. Уже дочь
сторонится меня, ей неловко...

Руг тяжко вздохнул и принялся вытирать руки пучком травы, тщательно
обследуя каждый палец. Потом долго обстукивал башмаком оплавленный бортик
люка. Желваки на скулах вздымались, словно бицепсы. Ванда вдоволь
навсхлипывалась и решилась наконец поднять голову, но чем огромней
мужчина, тем он беспомощней в делах тонких и сочувственных.

- Когда ты просила милостыню в доках Аль-Хауза, у тебя еще оставался
выбор, Ванда. Сегодня его нет. Стоит одному из нас упрятать поглубже в
койку женское мясо и заурчать над добычей, как мигом запахнет паленым.

- Что же мне делать, если я так не могу?

Лицо Прента посуровело, а кончики губ язвительно выгнулись.

- Помнится, твой муж никогда не выслушивал таких слов. Он прежде
давил на гашетку, а потом уж разбирался, кто угодил под его пушки -
непутевая шаланда мелкого контрабандиста или незадачливый купчина,
сбившийся с курса. Наверное, не случайно так паскудно обошлись с его
вдовой: у милосердия есть своя цена, как и у всего. С людишками надо
ладить, Ванда, как и с людьми...

Прошлым ее не поддеть - понял Прент - там все окаменело, срослось.

- Не тащи с мертвых тапочки, Руг Прент, что мне делать сейчас?

- Расслабься и наслаждайся.

- Я наложу на себя руки.

- Зря. Вспомни закон: через десять лет мы уже не будем числиться в
розыске. Через десять лет амнистия полагается всем уголовникам и бродягам.
Мы продержимся! Здесь нет хищников, похоже, нет и болезней. Вряд ли сюда
ступала нога человека или гуманоида, иначе пульсировал бы радиобуй. Мы
удальцы, крутые парни, и за десять лет откроем кучу жил, намоем груды
золота, самоцветов, разведаем выходы минералов. Через десять лет, Ванда,
ты станешь не просто богатой дамой, а... феерически богатой, если я не дал
маху с этим словечком. Целая-целехонькая планета на тринадцать человек -
это много, это очень много!

- Я умру!

- Нет, ты не умрешь. Ты неглупая и справная баба - ты расслабишься.
Будешь стряпать и обстирывать нас, подставлять передок в очередь, а через
десять лет в твоем унитазе будут плавать золотые рыбки, и парочка
отставных принцев будет надевать на твои ножки по утрам шелковые чулки.
Твоя девчонка, наверняка, влюбится в юного Олафа, молодость есть
молодость, им просто некуда деваться, и через десять лет блистательная
пара вырулит в свадебное путешествие на роскошной трехпалубной яхте с
фотонным двигателем.

- Я!..

- Расслабься, Ванда, расслабься, ребята знают меру.

- Я буду рожать! - в бешенстве затопала ногами Ванда.

Прент растерянно потер щетинистый подбородок, во взгляде его
теплилось лукавство пополам с нежностью.

- Тут надо подраскинуть мозгами, знаешь, пока не доходило... С одной
стороны - лишний рот, но с другой: люди помирают, им потребна замена...

- Но ребенку нужен отец! - почти умоляюще воскликнула Ванда,
подступая медленно, почти крадучись.

- Вот с чем-чем, а с отцами у ребятишек проблем не будет, -
ухмыльнулся Руг и опешил, когда маленькие кулачки обрушились на его
мускулистую грудь. - Эй-эй-эй, полегче, ты, забияка - нарвешься в
четвертый раз!..

Договорить он не успел, к тому же крупные капли дождя загнали их в
густые заросли растения, похожего на бамбук, но утыканного у сочлений
мясистыми листьями лопуха.

- Ты ошалела! - выдохнул Руг в склонившееся лицо, исполненное
откровенной неги. Ванда в упоении извивалась на нем, от мокрых тел веяло
жаром.

- Дурачок ты, Прент! - простонала в ответ женщина. - Когда тебя
насилуют, все остается невыплесканным...

Возвращаясь домой и плутая в узловатой двухметровой траве, где иные
цветочные бутоны тянули на капустную голову, они говорили о том, что с
переходом к новому солнцу дни стали длиннее, но жара убывает, и, похоже,
зима все же будет суровой. Надо не мешкая припасать те съедобные коренья и
орехи, что удалось разведать, и не тянуть с монтажом ветряка с
генератором. Утолив страсть, они вновь стали озабоченными и до чертиков
хозяйственными.

Холода не спешили сковывать землю и воды, однако лес неотвратимо
желтел, в буйных кронах, вознесенных на стометровую высоту, появились
проплешины, травы жухли, и фантасмагорические лужайки стали напоминать
сеновалы. Увядание было столь медленным и изощренным, что навевало мысли о
сладострастии бытия. Купол надежно обогревался цезиевым реактором,
электроэнергии хватало, один раз в неделю колонисты ели мясную кашу, еще
через день - рыбный суп из концентратов и через два дня - какао и пироги.
Но уже вошла в рацион сушеная кора, вкусом напоминающая галеты,
кисло-сладкие клубни красного картофеля, орехи черные, бирюзовые и
сахаристо-белые; само собой - роскошный десерт из фруктов, которые
колонисты по привычке называли кокосами, яблоками и апельсинами, смотря по
сходству. В общем, зимовье протекало в сытости и благополучии, и лишь
глухая тоска и зуд, вызванный бездельем, изредка порождали вспышки гнева и
беспричинной агрессивности. К счастью, дальше зуботычин и размахиваний
тесаками не заходило - буяны неизменно натыкались на увесистые кулаки Руга
Прента, холодную решимость Дика Чепаниса и неторопливые ухватки Яна
Кошеля. Правда, однажды Чанг и Ульвич успели затеять поножовщину, но
обошлось пустяковыми царапинами. Руг, Дик и Ян подоспели вовремя - этой
тройке были неведомы ни хандра, ни буза, ни дикое желание раствориться в
дурманных сивушных парах.

Ванда каждый вечер читала Ольге и Олафу одну из немногих книг,
которые вынесли из ракетоплана. Наверное, прежний хозяин брал в каботажные
рейсы сына или дочь, потому что все книги были детскими, сказки, волшебные
истории, мифы. Когда Ванда занималась по хозяйству, ее подменяла донья
Эстебана, однако ее молитвенник особым успехом не пользовался: мужчины
предпочитали резаться в карты, Мати ворчала, что ни разочку ей не перепало
в жизни от этого Бога ни пары монет или какого шмотья, а Олаф засыпал.
Преданную слушательницу донья Эстебана находила лишь в Ольге. Девочка
внимала библейским притчам с благоговением и, перекрестившись, говорила с
кроткой улыбкой: - Как хорошо, что Бог есть во всем и везде, не страшно
жить...

А потом в одну прекрасную ночь прозвучали, подобно трубам
архангельским раскаты грома и, вновь, на горизонте появились два солнца.

Потоки талой воды захлестнули низины, вода не успевала схлынуть, а
сквозь нее уже пробивались нетерпеливые зеленые стрелы цветов и злаков.
Буквально на глазах набухали и лопались почки, выбрасывая роскошные
побеги, и ароматы соцветий нежно смешивались с первыми токами горячего
воздуха, заставляя трепетать ноздри.

Истинная благодать - погреться на солнышке после долгих зимних
вечеров, заполненных нудными прикидками о предстоящих старательских
вылазках и беззлобной руганью, истинное наслаждение вновь полной грудью
вдыхать весенний воздух. Колонисты расселись на мохнатых валунах подиума и
тешили себя прибаутками и напитком из местных кофейных зерен, в который
Руг велел капнуть чуточку бренди. Небо переливалось нежнейшими оттенками
желтого и розового вперемешку с бирюзой и полупрозрачной синью, в горах
грохотали грозы, и то здесь, то там вставали гигантские радуги,
недолговечные и неестественно великолепные.

- Табак на исходе, - буркнул Царфис, раскуривая трубочку. - Я высушил
несколько листков осенью и, кажется, угадал с одним папоротником, он
кое-где встречается на опушках.

- Ты угадал не только с табаком, - заметила Мати, попыхивая
самокруткой, - я обнюхала твой гербарий и, представь себе, наткнулась на
запах лаврового листа, укропа и чеснока. А несколько стебельков - вылитый
сельдерей.

- Табачок, пряности - значит, не пропадем, йо-хо-хо!

- Эх, не худо бы завести живность - и местечко хоть куда.

- Да-а, в эти речушки запустить форель, а в леса куропаток, фазанов,
да зайчат с пекари - у-у-м-м, пальчики оближешь!

- Десять лет ни гу-гу, зато потом врубим на полную катушку радиобуй и
застолбим планету по всем правилам. Если не будем сидеть сиднем, сложа
ручки - сможем выплатить уставной капиталец и получим Надежду в полную
собственность на 99 лет.

- Нечего поучать, Юдж! Может на чьей заднице и водятся мозоли, а у
нас они не сходят с ладоней. Вот, раскрутимся...

- Размечтались! - фыркнула Ванда, прижимая к груди русую головку