что требует хоть какого-то объяснения: непонятно, КТО нас разрешил, почему
мы такие смелые и почему вообще функционируем - с административной точки
зрения наш журнал невозможен, не должен существовать...
подобного журнала я украл у покойного академика Эн, именем которого назван
этот проспект. Еще до войны он хотел создать журнал, в котором
целенаправленно выискивались бы побочные эффекты любого научного проекта
или открытия - то есть, оборотные стороны всех наших медалей.
потому что в том деревянном домике в начале проспекта, где приколочена
бронзовая мемориальная доска с его непохожим профилем, академик Эн за свой
длинный язык был на целый год подвергнут домашнему аресту - применялась и
такая мера. Перед домиком стоял часовой с примкнутым штыком, а академик Эн
плевал из форточки в свой невозделанный огород - нельзя выходить, и баста!
Полгода нам в этот домик выписывали пропуска, и мы, доставляя на подпись
арестованному начальнику разные секретные бумаги, иногда рисковали жизнью
- часовые тоже бывали разные: однажды один слабонервный оглушительно
выстрелил в воздух, приказал мне лечь лицом прямо в лужу и держал в такой
позе, как врага народа без пропуска, до тех пор, пока не прибежал
разводящий. В конце концов всем это так надоело - и часовым, и начальству,
и нам, и академику Эн, - что ему разрешили под охраной ходить на работу.
Потом охрана сама собой куда-то пропала, а еще позже за выдающиеся
оборонные результаты академика Эн представили к высокой правительственной
награде. В знак примирения нарком вооружений выпил с ним чаю у меня на
кухне... пили-то мы коньяк, но жена думала, что чай.
- научную критику во что бы то ни стало и невзирая на лица. Я хотел
назвать его "Журнал научной инквизиции", но внучка отговорила: "Не смеши,
дед, козу и Госкомиздат".
форточку.
старикашка в смушковом пирожке уже растворился среди берез, и я никогда
уже не узнаю, кем он был, этот мой современник, - профессором университета
или приемщиком заготовительной конторы?
назывался "Путь к коммунизму") тянется по лесу без единого поворота
километров двенадцать до самого Печенежкинского водохранилища, но ковылять
мне осталось совсем немного... во-он к тому двухэтажному зданию с
псевдоколоннами, где в полуподвальной трехкомнатной квартире разместилась
редакция "Науки и мысли". За эту квартиру я выиграл целую Грюнвальдскую
битву у одного доцента-парапсихолога по имени Леонард Христианович Гланц.
Даже имя запомнил. В то время он защитил кандидатскую диссертацию на стыке
биологии, медицины и оккультных наук, и ему таки разрешили продолжать и
совершенствовать этот бред за государственный счет. Но я встал на его
пути! Конечно, я выглядел ретроградом, но только не в собственных глазах.
Даже Татьяна просила меня за Гланца - дудки! Не знаю, как насчет телепатии
и биополя, но энергии в этом худеньком человечке была пропасть, какая-то
бездонная прорва килокалорий... Короче, я сумел выиграть квартирную битву
с Гланцем и горжусь этой победой не меньше, чем всеми своими научными
достижениями, - если бы не я, то "Наука и мысль" ютилась бы сейчас не в
сыром подвале, а где-нибудь на ледяном чердаке. Впрочем, дело там было не
в квартире, а в принципах... не люблю шарлатанов, пусть даже чистосердечно
заблуждающихся... Но о своих принципах я давно уже перестал
распространяться.
буквами. Ее давно пора сменить - под воздействием жары и морозов три
последние буквы исчезли, и сейчас вывеска читается так:
создал наш главный художник Ашот Сахалтуев, и на балансе редакции она не
числится - когда один раз в году из издательской "бугайтерии" (так говорит
Татьяна) к нам приезжают какие-то хмурые бугаи для ревизии столов, стульев
и пишущих машинок, то на вывеску они не обращают внимания. Это важно: на
нее уже планировались покушения. Все тот же Леонард Христианович Гланц, в
сущности безобидный человек, проиграв битву за трехкомнатную квартиру,
грозился силой своего биополя выдрать при свидетелях нашу вывеску из
кирпичной стены вместе с шурупами и деревянными пробками и доказать тем
самым наличие присутствия.
медицины профессор Степаняк-Енисейский (Татьяна называет его попросту
"Степан") совсем недавно кулуарно (Танька говорит "коло урны") обещался
разбить нашу вывеску кирпичом. Эта угроза в самом деле представляет
опасность... но об этом хомо сапиенсе мне сейчас не хочется ни говорить,
ни думать.
она читается тоже со смыслом. "НАУКА И МЫ" - мне так даже больше нравится.
Павлик, обеспокоенный тем, что я так долго разглядываю эту стекляшку.
но все же интересно было бы узнать, как мой шофер добивается расположения
прекрасного пола? За что они его поят, кормят и спать укладывают? Я
однажды спросил его: "За что они тебя так?..", но Павлик загадочно
ухмыльнулся и ответил: "Это длинная былина про одного кобелина..."
тремя низкими полуподвальными комнатами и темной прихожей. Ашот Сахалтуев
к юбилею обклеил прихожую белыми журнальными обложками, от первой до
последней набравшимися за сколько-то там лет. Сегодня я подпишу в печать
очередной, апрельский номер. Начиная журнал, Ашот долго объяснял мне,
почему обложка должна быть непременно белой, но я уже подзабыл в чем там
дело... возможно, специально для обклеивания прихожих под обои.
художественного оформления, и мне ничего не остается делать, как
подписывать в печать его собственные иллюстрации и картинки его дружков -
художников ультрасовременного направления, которых Ашот приглашает
сотрудничать. В Печенежки реалистов не заманишь, и к нам попер авангард...
или как он сегодня называется... андеграунд? Пусть. Читателям, в общем,
этот дизайн нравится, хотя иногда наши иллюстрации смахивают на бред
сумасшедшего, а иногда - на обычное озорство: то возьмут, нарисуют к
серьезной проблемной статье о безотходном производстве натуральный ночной
горшок с натуральным дерьмом... то изобразят еще чего похуже... Из-за этих
картинок у нас время от времени случаются неприятности - директор нашего
издательства товарищ Моргал однажды написал на сигнальном экземпляре
красным фломастером простую и ясную резолюцию:
редакции этаким паролем - в пылу какого-нибудь никчемного спора чьей-то
гордыни с чьим-то гонором, кто-нибудь третий почешет за ухом карандашом и
глубокомысленно изречет, нажимая на звук "О":
Очередной заскок, не могу оторваться. Наконец с трудом передвигаю взгляд в
угол на чьи-то средневековые потертые лыжи с тропическими бамбуковыми
палками.
редакцию.
них сегодня подготовка в набор майского номера. Из большой комнаты, где
двенадцать письменных столов и суета сует, доносится голос Ашота. Он о
чем-то спорит с завотделом Дроздовым, в которого когда-то была влюблена
моя внучка. (Там был целый роман - правда, дешевый и на плохой бумаге, как
в "Роман-газете", - но об этом молчок!) Вслушиваюсь. Ашот и Дроздов
пытаются совместить очередную статью с иллюстрацией, но у них ничего не
выходит. Статья под названием "Зубная боль профессора
Степаняка-Енисейского" должна бракосочетаться с картинкой, где изображена
громадная кариесная челюсть.
баритона Дроздова начинают вибрировать лыжи. - Пусть текст будет хоть
вверх ногами, главное, чтобы картинка влезла. Где я тебе сокращу восемь
строк? Где, покажи? У меня все строки смысловые, рабочие. Как несущие
балки. Выдерни хоть одну - и статья развалится. Понял? Почему я должен
сокращать текст? Сократи свои зубы!
Шилова Юлия
Маркелов Олег
Прозоров Александр
Шилова Юлия
Самойлова Елена
Шилова Юлия