я интересовался. Собственно, это и натолкнуло меня на идею. Вы
окажитесь за тысячи верст от остальных людей, вне их влияния. Что
услышите вы? Как поведете себя? Какими будете после года, проведенного
там? Вам, отец Афанасий, выпало исследовать область не менее, а, может
быть, более интересную, чем новый континент, и я с особенным
нетерпением буду ждать вашего возвращения.
обращение рассеяло иллюзию. В глазах священника он был не ученым, не
исследователем, а Государем, и забывать этого не следовало. Может
быть, позже, но прежде надо съесть не пуд, а хотя бы фунт соли вместе,
как с Александром Васильевичем.
положение:
он иссек собственный аппендикс, показав пример самообладания и
твердости духа.
Антарктической экспедиции.
моя заслуга, поучитесь у Бурденко, и вы сможете то же.
себя за неуместный вопрос. Но отцу Афанасию отвечать на него было не
впервой.
стороны видно плохо. Чуть было не упустил время. Сама же операция...
Жить хотелось.
ценит то, что дано ему по праву рождения, и только угроза потери
заставляет осознать, как многого он может лишиться. И тогда открываешь
в себе новые силы.
священник тоже осознал невольную двусмысленность сказанного и
запнулся. А все-таки непохоже это на случайную обмолвку. Такой молодец
три раза обдумает, прежде чем скажет, тем более - самому государю.
Алексей. Все, поговорили. Поняв, что аудиенция закончилась, оба
полярника откланялись. У двери адмирал замешкался, и Алексей понял,
что Александру Васильевичу хочет поговорить наедине.
благодарно взглянул на него.
откровенно, Государь?
друзья - а у вас много друзей, поверьте, - готовы всемерно поддержать
э-э... более активную позицию Вашего величества.
хотите, чтобы я развязал гражданскую войну? Мало нам германской?
Рождества. Коминтерн готов заключить мирный договор, весьма выгодный
России. Если этого захочет наше правительство.
Величество, может быть отдан приказ двинуть корабли к берегам Америки.
конечно, аппетит отменный, но - Америка?
долго. А когда страна воюет, управлять ей куда проще, чем мирной. Даже
не управлять - командовать.
хватит. Адмирал, наверное, разочарован. Как всем хочется действия!
Заговоры, перевороты, потрясения. Сразу и вдруг.
показалась пустячной. Детская забава. А он так гордился ею - настоял
чтобы полностью, до копейки она была оплачена из его собственных
средств, составлял программу исследований, подбирал - с помощью
адмирала - людей.
и несомненные - о, совершенно! - враги.
кто? Кто стрельнул в спину? Бердников, Сашка Коленьков, Азаров? Каждый
ненавидел его люто, как, впрочем, и он их.
ощупывать себя. Лишь с третьего раза ладонь окрасилась кровью, где-то
у лопатки. А спереди ничего не было. Застряла внутри.
стреляет, а эти... Он выругался, полегчало - обманно, на куцый щенячий
хвост, но он воспользовался и этой малостью, пригнувшись, перебежал
под защиту кустов, хотя, наверное, тех сдуло, на выстрел вот-вот
придет кто из офицеров, стреляли нынче редко, затишье, но опаска
лишней не бывает, особенно здесь.
зацепила, дернула и поволокла. Он закусил губу, пытаясь ее обороть, да
толку...
приговаривал один, из соседней роты, Гаврилов, что ли, перевязывая
поверх гимнастерки серым полевым бинтом. Он терпел, куда ж деваться,
да еще подпоручик облегчительный укол сам сделал, из собственной
офицерской аптечки, не пожалел, про уколы эти много слухов ходили, он
думал - врут все, болтают, но помогло почти сразу - боль закрылась,
угасла.
сторону спиралей. - Не трогаем их, а они...
опомнился: одно дело - от врага пострадать, совсем другое - от своих.
Ничего, с этими он сам посчитается, понадобиться пособить - есть кому.
За дружка своего, самострельщика, поквитаться хотят, ладно, ждите.
- скомандовал прапорщик.
вшей, которым Гаврилов обсыпался знатно. Ефрейтор же порошка этого не
переносил, начинало зудиться, покрываться волдырями тело, и ему
специально разрешили раз в неделю ходить в баню соседнего полка, где
работала вошебойка.
пункт. Стоял он, укрытый пригорком, верстах в трех, и, дойдя до места,
ефрейтор висел на Гаврилове. Тот лишь уговаривал терпеть, и почти нес
его, обхватив рукой за пояс.
смешно, столько прошагал сам, а в перевязочную, тут же, рядом -
понесут. Солдата принялись расспрашивать, что да как, ефрейтор
прислушивался, готовый поправить, но Гаврилов говорил правильно, мол,
на глазах их благородия подпоручика Семенова ранила ефрейтора
германская пуля. К словам солдата не придирались, да и как придерешься
- рана в спину самострелом быть не могла никак.
чистая, в бане-то он и стирался при каждой возможности, потом чем-то
холодным мазали спину, холодным и пахучим особым медицинским запахом.
Он лежал на перевязочном столе на животе, голову держал набок, так
велели, и думал: признают ранение легким или тяжелым. Если тяжелым, то
могут дать большой отпуск или даже демобилизовать подчистую, одно
легкое ранение у него уже было.
Отечество, и за ранение хозяйству должно выйти послабление, по указу.
В полку был солдат, четырежды легко ранен, так налог ему снизили
наполовину, как за убитого. Он не четырежды, но все ж бабе облегчение.
ворочает в ней инструментом (ефрейтор мельком видел - блестящий,
красивый) а боли не было. Потом позвали другого доктора, который зубы
дергал, вместе они еще немного тревожили рану, а потом опять помазали
холодным, приложили ваты и заклеили марлей сверху, так, во всяком
случае, он понял.
почти к лицу, видны были крупные поры и пот на лбу и висках. Тоже
работенка - латать раненых. Не под пулями, но...