поднялся шум, ропот - они все думали, что я хитрю.
недовольства. Дверь распахнулась, и с лошади, остановившейся прямо в
проеме, сошел Первый Маг. Вернее не сошел, а прямо упал, и только узда
помогла ему удержаться на ногах.
прийти. Зная все то, что я знаю, это можно было понять - наверное, и на
меня повлияло общее настроение, и чужая враждебность притупила мои, прежде
тонкие, чувства.
это-то я почувствовал - насколько он не ко двору.
изорвана в клочья и окровавлена, лицо потемнело и осунулось, щеки
ввалились, и лишь глаза горели судорожным огнем. Я так и не узнал, кто его
ранил, сколько дней он провел в седле и скольких коней загнал. Никто не
сделал ни шагу ему навстречу, не помог, не поддержал - и он, шатаясь, с
большим трудом пошел через тронный зал. В полной тишине, один на один с
эхом, дробились, множились и затихали шарканья его стоптанных сапог. Он
шел прямо ко мне, не глядя ни на кого больше.
узнал, что прежде я ошибался - знак врага мы приняли за предупреждение
друга... Мы сами себе готовили гибель...
были неважны. Он с трудом стоял на ногах. Он тяжело дышал, опершись о
подлокотник моего кресла.
тоже поймешь... Только ты... Но там - на склоне Синей Горы... Этот
перстень поможет тебе. Только ничего не бойся, иди смело - никто тебя не
остановит. Ты справишься, ты победишь... Только ты можешь хоть что-то
поправить...
Мира, на указательном пальце и, склонив голову, затих.
Только никто не понял, в какой. Зал, затаив дыхание, слушал, что же он
скажет еще. Но он больше ничего не сказал. Вообще ничего. Он умер, сжимая
мою руку, склонив голову к моим коленям.
бархатом, украшенным гирляндами черных роз, шел весь королевский двор,
весь Совет Мудрецов с Главным Стратегом во главе. Словно в замедленном
механическом балете, воины отдавали умершему честь. Стреляли пушки, под
колеса катафалка дети бросали цветы. Главный Стратег произнес речь, какой
еще не слышали в Королевстве Юм - весь двор восхищался его красноречием.
Вот только никто не плакал - все было сурово, торжественно и молчаливо.
Похоже, Первого Мага похоронили уже давно, и весь этот величественный
ритуал был только запоздалой формальностью, как расстановка точек над "i"
в давно написанном и уже изрядно подзабытом тексте.
воля Первого Мага должна быть исполнена, и, пока он король, последнее
слово останется за ним; возразить никто не посмел. Шли молча, говорить
было не о чем, да и не было привычки. На привале мои братья и сестры
продолжали тренироваться, совершенствоваться в своих искусствах, повышать
мастерство... Я же без особой цели бродил по безлюдной лесной округе.
растущей травы и текущей воды, прикидывал пути облаков на небе, пробовал
упругие и мягкие струи ветра, разглядывал солнечные блики на камнях и
листьях. Не знаю, что уж думали обо мне. Мне это было давно безразлично -
зная то, что я знал, легко быть спокойным. Вскоре мне стало казаться, что
прогулки эти не так уж случайны и бессмысленны, что кто-то все время
подталкивает меня - ведет, едва заметно подсказывает, что делать. Я
перестал просто созерцать. Если было светло, я расставлял мольберт - я
растирал краски на палитре, смешивал цвета, наносил на холст, подбирая
оттенки в тон теплу солнечного света и прохладе глубокой заводи. Если уже
смеркалось, я доставал флейту - я извлекал из нее тихие звуки и
прислушивался к ним, стремясь передать тональность луны и коронованных ею
облаков, стараясь не помешать идиллии сверчков и ночных птиц. Я сидел
часами. Иногда мне казалось, что от меня к окружающим предметам -
вылизанным ли светом или упрятанным темнотой - тянутся невидимые нити, и я
нахожусь среди них, в центре их переплетения, словно, пошевелись я, и это
движенье отзовется где-нибудь в непостижимой дали падением камня или
всплеском морской волны, а дуновение ветра или крик испуганной невесть кем
птицы способны изменить мое состояние, пустить сердце биться сильнее или,
наоборот, заставить замереть, заставить неожиданно загрустить или
обрадоваться... Моменты такие случались все чаще. Я научился приводить
себя в подобное состояние по желанию. Гораздо позже, уже здесь, в хижине
на склоне Синей Горы, я понял, что именно это состояние и называется
мудростью...
добрался до Синей Горы. Так же спокойно мы поднялись по ее отлогому
склону, минуя деревья и камни. Необычайное предстало нашему взору, лишь
только мы преодолели перевал. Вся долина, такая красивая некогда,
открывавшаяся прежде всякому, смотрящему вниз с хребта Синей Горы, ныне
была сокрыта от глаз. Вся она была заполнена темной, почти непрозрачной
субстанцией: не то дымом, не то какой-то мутью, не то еще чем-то
непонятным, чему нет ни названия, ни объяснения. Шагов около шестисот не
доставала она до вершины хребта. Наши кони вошли в эту муть по колено и
стали, как вкопанные. Никакие силы не могли заставить их двинуться дальше.
Поняв это, мы спешились, побродили вокруг испуганных коней и вернулись
назад на хребет. Там - прямо на перевале - мы и разбили свой лагерь.
Поставили кругом семь шатров, а в центре устроили коновязь и развели
костер.
на место.
никто не спал. Все ждали нападения, но никто так и не отметил вниманием
наш лагерь. Словно бы все в мире было спокойно, словно и не растеклось в
шестистах шагах от нас море темной мути; как прежде, перекликались ночные
птицы и звенели цикады, как прежде лили с небес свой неяркий свет звезды.
И только мы беспокойно искали подвоха в каждой минуте тишины.
обычаю, мои братья и сестры посвятили его тренировкам. Самая старшая из
сестер - Камилла - работала с огнем: высекала пальцами пламя, разжигала и
гасила его. Напряженным жаром веяло от нее. Огонь следовал за нею повсюду,
как верный пес, вьющийся у ног; сотнями языков он лизал ее руки не
причиняя вреда. А стоило ей того захотеть, и он взвивался к небу столбом.
Недаром ей был присвоен титул Повелительницы Огня.
подземные струи. Прямо на склоне горы он создавал волны и потоки, замедлял
и ускорял их течение, а сам при этом оставался сухим. От него веяло
сыростью и прохладой и, казалось, что вода клокочет у его ног. Это и не
удивительно, ведь он носил титул Властелина Вод.
природой.
бурой чащи выходили волки; барсы, неуловимые, как тени камней, спускались
с отвесных круч; из глубоких берлог, грузные и неотвратимые, как темные
годы, поднимались невыспавшиеся медведи; туры, лоси и буйволы, опустив
венценосные головы, спешили к ней по горному склону. По ее знаку дуб,
росший на склоне, опускал свои могучие ветви, лесной орешник хлестал
упругими прутьями, а тростник подставлял острые края листьев.
просыпались в ее волосах. Движениями бровей она затягивала небо тучами,
строя из них замки и баррикады, взглядом заставляла лавины сходить с
ближайших скал. Снег, дождь и град верно служили ей.
изобретенного к тому времени. Он без промаха метал ножи, дротики, копья;
тренировался с клинками. Сталь, так любившая его руки, двигалась, вилась,
металась в них, готовая обрести реальную твердость, вес и форму оружия,
едва коснувшись плоти врага. Он ведь по достоинству носит титул Владыки
Стали.
для боя не требовалось ничего, кроме собственного тела. Как он был
прекрасен, мой младший брат, прямо на глазах превращавшийся в безупречную
машину смерти. Он рассыпал удары с такой скоростью, что трудно было
заметить сами движения - казалось, что тело его только слегка колышется, а
толстые бревна, на которых он тренировался, разлетаются в щепки сами
собой, по непонятной причине. Да, это был истинный Мастер Своего Тела -
первый среди нас, неоспоримый глава нашего отряда, призванного встретить и
остановить то, что позднее певцы прозвали Темным Демоном, а мыслители
нарекли Воплощением Зла, впервые пришедшего в этот мир...
братьев и сестер. Весь день я не мог избавиться от ощущения, что ничего
страшного не происходит, что все по-старому, все нормально. На душе было
спокойно и пусто. Я чувствовал, как где-то в непостижимой дали падают
камни и плещутся морские волны, как дует ветер и кричат, испуганные
кем-то, птицы. И все это отзывалось во мне и наполняло почему-то покоем и
мудростью.
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Флинт Эрик
Володихин Дмитрий
Роллинс Джеймс
Кервуд Оливер Дж.