кривить рот и издавать отрывистые звуки, сотрясаясь при этом всем телом.
лицом к врагам и замерла так, сжав свои маленькие кулачки, побледневшая ее
нижняя губа заметно подрагивала.
спустя мгновенье перевел долговязый:
конце концов ему удалось все-таки выдавить из себя. - Я никуда с вами не
пойду. Я не могу... я не могу оставить семью...
захрипел:
так, Иван Петрович, а... ну, как можно то... ах ты!
секунды! Рьяз... два...
ударил его в челюсть прикладом. Треснули зубы, рот разом наполнился теплой
кровью и острой болью. От следующего удара, вбившегося в грудь, он упал,
одновременно с этим разорвал воздух выстрел, а за ним еще один, и закричал
кто-то - толи зверь, то ли человек, пронзительно и страшно.
волосам и по окровавленному лицу, а выше подмигивало среди трепещущей листвы
и ярких россыпей вишен августовское солнце.
подниматься и все время опадал вниз в темную яму; перед глазами весь мир
кружился и плыл в стремительном, безумном водовороте.
передернулся, пополз на этот крик...
убитого Хвата Марью, выкручивал ее черные плотные локоны, а другой рукой
крутил у ее виска автоматное дуло. Он сильно, со злостью вжимал стальное
дуло в кожу - Иван видел, как собиралась она там в синие бугорки, когда
проворачивал он в очередной раз дуло и маленькая, ослепительно яркая на
бледной коже струйка заструилась стремительно вниз по щеке. Марья, когда
увидела, что Иван поднялся, сжала зубы и не издавала больше ни звука.
выстрел и дернулся с рвущимся звуком кусок изуродованной плоти, бывший на
рассвете псом Хватом - Карапуз перевел свой браунинг на сидящую беззвучно и
мелко трясущуюся Иру - на глаза девочки набежала мутная пленка, похоже, она
ничего уже не видела и не понимала.
зубов и захрипел, - Я иду... иду...
карапузу. Тот выстрелил еще раз в Хвата и пнул его ногой, словно бы проверяя
- быть может, пес еще посмел остаться живым?
упала на траву, но тут же на карачках поползла к беззвучно сидящей Ире.
Обхватила ее... Девочка взглянула на залитое кровью лицо матери и стала
кричать, и все кричала и кричала - заходилась в вопле, как маленький
раненный зверек и никак не могла остановиться.
долговязый слова карапуза, а Ивана подхватили и поставили на ноги. Затем,
толкая в спину прикладами, вывели на улицу. А рядом все суетился Свирид: он
то забегал на несколько шагов вперед, то на несколько шагов отступал и
дрожащий быстрый голос его дребезжал, казалось, со всех сторон:
тогда будет хорошо, и семью они твою не тронут, только ты, это, Иван, по
сторонам поменьше смотри... Слушай, а как ты калитку то открывал - нет, ну
она же закрытая была, а ты стал ее дергать - вот потеха! Иван...
железной массе.
притаился где-то, ожидая, когда прекратиться это безумие и вновь на улицах
Цветаева воцарится тишина. В густой, расползающейся пыли они прошли шагов
двадцать и тогда Иван увидел истекающее кровью тело человека... все здесь
было залито его кровью, она глубоко въелась в землю и была черна. Этот ведь
был дед Михей, сосед Ивана - часто разговаривали они вместе...
потому что не надо их сердить... да, Иван... слушай, у тебя кровь еще идет,
дочушка то твоя, как перепугалась...
громче разносился в набухающем пылью воздухе страшный вой... Ивана, как
только услышал он эти страшные, наползающие друг на друга адские вопли,
пробрала, несмотря на жару и духоту, холодная дрожь.
их привел, ты должен знать, что там... ты... - голос его задрожал и
сорвался. Свирид рывком освободил свою руку и опустив глаза дрожащим,
надорванным голосом запричитал:
спрашиваешь - ну не знаю... а-а!! Иван Петрович, ну не спрашивай меня, что
там, ну пожалуйста, ну не спрашивай, а, Иван Петрович?!
котором жил какой-то теперь забытый дворянский род, в память о нем остался
только старый портрет пылящийся где-то в складском помещении. С портрета
этого взирала задумчиво большими, светлыми глазами увенчанными пышными
бровями, миловидная барышня лет восемнадцати в летнем платье. За спиной ее
застыли на века, раскачивающиеся на качелях дети и дальше за небольшим
парком со скамеечками и озерцом - окруженная полями и перелесками дремала
деревенька, разросшаяся впоследствии в Цветаев.
пыльном, дребезжащем от гусениц воздухе страшные вопли, вспомнился Ивану
взгляд той, давно уже умершей барышни. Он был внимателен и покоен этот
взгляд, и в то же время, сострадание и еще только зарождающаяся любовь
обнялись и лились мягко из ее широко открытых глаз...
небольшой, обсаженный у нового забора тополями дворик.
это и кричал с надеждой: "Нет, этого не может быть, это лишь кошмарный сон,
который исчезнет сейчас! Ведь есть на свете тот волшебный месяц, который
сегодня ночью к нам в окно заглядывал, а если он есть, если солнце есть и
облака и звезды есть - то разве может быть и то, что я сейчас вижу? Разве
возможно такое? Нет, конечно - это пройдет сейчас, вот подует ветерок и
сдует все это, и проснусь я дома и день будет тихий, светлый и солнечный,
пойдем мы с Марьей и с детьми к речке купаться да рыбу ловить, а этого всего
нет, этого просто не может быть!"
когда-то молодая барышня, теперь было пыльно, душно и сильно пахло кровью и
еще чем-то тошнотворным, горелым. Несколько фашистских грузовиков дребезжали
у крыльца, а в самом дворике копошилось множество солдат. Здесь были и
раненные немцы: эти окровавленные, небрежно завернутые кули человеческой
плоти лежали и извивались во множестве на носилках. Некоторые кричали...
Ивана словно ударил кто-то со страшной силой в глаза, когда увидел он, как
один из них - обмотанный с ног до головы в почерневшие, издающие рвотный
смрад ткани, стал весь вздрагивать и хрипеть и как-то неестественно,
уродливо подпрыгивать всем телом, а потом руки его потянулись к лицу, и он
чудовищными рывками стал сдирать с лица потемневшие, издающие смрад ткани.
Под ними обнаружилось черное, прожженное насквозь, уже гниющее мясо - и все
тело этого мученика, по видимому представляло собой такую рану... К нему
подбежал и склонился какой-то другой солдат и, сев перед ним на колени, стал
звать по имени: - Ханс, Ханс... - и говорить что-то, глотая слезы - в речи
его часто слышалось какое-то женское имя - видно имя девушки этого,
потерявшего уже рассудок, быть может, способного еще надеяться на смерть.
много и не раненных, или легко раненных солдат.
состояния озверения?! Они, измученные долгими боями, жарой, постоянным
страхом смерти, гибелью друзей; они, по суди дела состоящие из одних
напряженных до предела, терзаемых нервов, теперь выпускали все накопленное
за эти месяцы на тех, кого они ненавидели, кто был, по их мнению причиной,
всего их нечеловеческого, чудовищного существования. Здесь, в больнице,
оставалось несколько десятков раненных русских солдат, которых не было
возможности эвакуировать с отступающей в спешке армией. Их должны были
выдать за мирных жителей, но, видно, нашелся какой-то предатель... и
теперь...
хотели. Кого-то, кому повезло больше, застрелили сразу, других же... Это их
адские вопли услышал Иван еще с улицы.
искаженным, дрожащим и даже возраста его не определить, настолько искажено
лицо. За ним топчутся два фашиста с раскрасневшимися, искаженными злобой и
болью лицами. В руках они держат винтовки со штыками и этими вот штыками
протыкают ноги этого человека. Острая сталь глубоко входит в развороченное
мясо, и густая кровавая полоса отмечает проделанный им путь. Вот один из
солдат высоко поднял винтовку и со всех силы вонзил штык в коленную
Ларссон Стиг
Корнев Павел
Никитин Юрий
Витковский Евгений
Флинт Эрик
Посняков Андрей