Смотри, людей еще полно на улице.
человек, который с собакой. Да видеть Володька его не мог. Я его сам еле
разглядел, а у меня зрение не ему чета. Сильно я разозлился, что Володька
вдруг стал командовать, а я ничего не могу сделать. Ругаться с ним сейчас
глупо - оба пропадем. И я должен тащиться за ним и слушать все эти его
школьные глупости. Но разваливаться мы сейчас не могли. Ну, просто никак не
могли. Я решил - черт с ним, потом разберемся, кто из нас должен
командовать. Но все-таки сказал:
Только не лезь, я с ним сам толковать буду. Чтобы все культурненько...
свете приборного щитка я видел, как у него тряслись руки. Рассуждать смелый
был. Очень тоскливо мне стало. Я и сам боялся, что все получится не так, как
задумали. Ведь говорил же Володьке, не торопись, не гони картину, давай
высмотрим таксиста. Надо старого брать. Слабее он, да и вообще старые сейчас
молодежи боятся. От одного только испуга старого паралик хватить может. Так
нет, вперся в первую попавшуюся машину. А теперь мы с ним навозимся. Он хоть
и сухопарый, а плечи у него будь здоров!
у него от страха запрыгали. - Давай, давай распоряжайся, потом посмотрим на
твои штанишки. Ладно, я погляжу, как и что. В крайнем случае у тебя
разрешения спрашивать не стану.
откинулся на спинку сиденья. Подумал, что хорошо бы было вырасти до такого
роста, как тень. Можно было бы поступить в сборную по баскетболу. Наверняка
бы взяли - без труда закладывал бы мячи в корзину, стал бы заслуженным
мастером. Зарплата у них громадная, а работы - никакой. За границу ездил бы
все время. Купил бы форд "тандерберд", прикатил в Паневежис. Поговорили бы
мы тогда с Нееле по-другому. Запрыгала бы тогда, наверное, забегала - ах,
Альбинка, ты такой необычный, на других непохожий, я тебя просто не
понимала!..
мне казалось, что, если бы он не захлопнул дверь, возможно, ничего бы и не
случилось. Ехал бы с открытой дверью. Не было бы этого металлического стука,
будто затвором щелкнули, и все это развернулось бы, наверное, по-другому. Но
он хлопнул дверью. И как будто эта дверь меня в спину толкнула - давай,
хватит трястись. Ведь Володька пошел со мной на дело только потому, что
знает: я ничего и никогда не боюсь. И мне все время ему надо это доказывать.
А я уже сильно устал от всего этого цирка. Потому что я часто делаю какие-то
мне самому непонятные вещи от испуга и отчаяния, а вовсе не от смелости. И
те истории, которые я ему рассказывал про себя, большей частью я придумал
или слышал от Ваньки Морозова. Глупо, что за мной волочится длинная тень
каких-то идиотских подвигов. Еще с самой школы. А совершал я их потому, что
уроков никогда не знал. Надо было и себе и другим создать эту легенду, чтобы
не думали, будто я просто малоумный дурачок, порочный, мол, я ребенок,
незаурядный объект воспитания. Я боялся, но шкодил, нахальничал с учителями
и от страха дрался со старшеклассниками. Самое смешное, что от дерзости и
наглости побеждал их. И учителям это, наверное, нравилось. На любом
педсовете про меня можно было сказать: "Это же Юронис - сами понимаете..."
И всем девчонкам родители запрещали дружить со мной: "Ты с ума сошла - это
же отпетый бандит!" Если бы Володька знал, что я часто плакал по ночам от
страха, он наверняка не пошел бы со мной на эту затею. А плакал я потому,
что совсем запутался, закрутился. Мне было очень страшно жить дальше. Ведь я
совсем ничего, ну, ничегошеньки не знал. Я писать-то еле-еле могу, хоть и
оставался трижды на второй год. Я очень долго мечтал зажить по-новому. Стать
знаменитым, как старший битл Джон Леннан. Или чемпион мира по автогонкам
Вольфганг фон Трип. Тогда бы все изменилось. Но для этого надо было сначала
уехать из проклятого Паневежиса. Там все для меня было постоянной болью и
унижением. Потому что в этом треклятом крошечном городишке не бывает ни от
кого секретов, и все живут как на ладошке друг у друга. А я уже весь
изоврался, все в моей жизни стало непрерывным враньем и липой, все в городе
знали, какой я плохой. Только никто не догадывался, что мне это ненавистно.
И я бы хотел жить по-другому, но только .не так противно-скучно, как они
все. Потому что любой человек живет на земле очень мало, и жить должен ярко
и интересно. А у нас в городке никто, наверное, не живет так, как живут в
кинофильмах. И чтобы жить красиво, нужно много денег. Столько денег, что во
всем нашем городке нет. Поэтому надо было уехать туда, где тебя никто не
знает и где есть много денег. Но в этом большом и интересном мире все деньги
были не наши. А заработать мы их не хотели и не могли. Для этого надо много
времени и много всяких знаний, которых у нас тоже не было. Да и невозможно
столько денег просто заработать. И вообще, у нас было шестьдесят три рубля и
наши планы. Поэтому я взял с собой ножи. Я знал, что скоро наши шестьдесят
три рубля кончатся и деньги надо будет у кого-то отнять. Вот и получилось
так, что деньги вчера кончились. И сейчас нам нужно отнять эти деньги у
таксиста.
невидаль. Не в этом дело. Просто надо же когда-нибудь начинать. Рано или
поздно, раз мы решили. Вот это, видно, самое трудное - , начать.
Испробовать себя и свои ножи. Главное - первый шаг. Вроде как с вышки
первый раз в воду прыгнуть. Страшно, руки-ноги дрожат, но ты уже взобрался
на вышку, все смотрят, и не прыгнуть нельзя. Позор до смерти. Сердце
замирает, совсем останавливается, в ушах - шум какой-то, но ты заставляешь
непослушные ноги оттолкнуться от настила и летишь вниз, в пропасть... Надо
заставить себя сделать этот один-единственный шаг. Надо быть смелым,
отчаянным, злым - не таким, как все остальные людишки. Неважно, что у него
денег мало, потом мы добудем больше...
судьба. Она все знает, и от нее все равно никуда не уйдешь. Да и не искать
же специально плохого человека, чтобы отнять у него деньги. Люди ведь не
ходят с этикетками на пузе: "Хороший человек", "Средний человек", "Совсем
паскудный человечишка". Да и неизвестно еще, что за птица наш таксист -
может быть, он и есть распоследний негодяй, только маскируется. Во всяком
случае, не надо было ему хлопать дверью. От этого стука у меня что-то в
мозгу щелкнуло, и я точно понял, что пятиться назад теперь уже глупо. Не
захлопни он дверь, может быть, все еще как-то разрядилось бы. Не знаю, может
быть. Но ведь машины не ездят по улицам с открытыми дверцами...
ставшую очень маленькой спину Володьки и чувствовал, как ему сейчас
невыносимо страшно. И от этого сам пугался еще больше. А ведь я знал
наверняка, что нас не поймают. Вернее, просто прогнал эту мысль. Не думая
больше о том, что есть милиция, что может встрянуть кто-то из прохожих.
Щелкнуло что-то у меня в голове, когда таксист захлопнул дверь. Я знал, что
назад вертеть не придется.
спросил, как проехать на Трудовую. В шелестящей тишине ночи быстро
тараторила дикторша: "Корреспондент ТАСС Евгений Кобе-лев передает из
Ханоя..." Опять про войну. Я бы хотел побывать на войне. Там все проще. Там
сразу все ясно - кто чего стоит. На самые тяжелые места бросали штрафные
батальоны. Я бы мог себя там показать. Не то. что Володька, дурак, сам
попросился, чтобы отчислили из военного училища. Эх, даже родиться мне не
повезло - через четыре года после войны вылупился. Чепуха это, что в жизни
всегда найдется место для подвига. Смелого человека рождают обстоятельства.
будто его и нет здесь. Когда я смотрел на его русый кудрявый затылок с
каким-то совсем детским вихром, на его широкие плечи, еле вмещавшиеся в
черный поношенный пиджак, меня заливала волна противной тошнотной слабости.
И я даже не пытался яриться на него, я знал - бесполезно это. Очень я
радовался, что мне не надо смотреть ему в лицо. Даже если Володька
испугается, я все равно уже никогда не увижу его лица, его
противно-добродушные веселые глаза. Конечно, будь он мерзким парнем, все
стало бы проще.
о том, что все началось. Все, о чем мы столько трепались с Володькой. Будто
таксист с нами был в сговоре и специально подыгрывал нам, чтобы мы были
увереннее. Он как будто проверял нас. И все это было не в самом деле, а
понарошку, как в школьной самодеятельности. Но это было не понарошку, а в
самом деле, все уже началось, остановить этого нельзя. А может быть,
наоборот, здесь все кончилось. Но так уж получилось, что все трое мы жили до
этой минуты столько лет, и у каждого была своя судьба и своя жизнь. Пока мы
не сошлись на крошечном пространстве душной кабины такси. Разойтись просто
так, как мы встретились с этим таксистом два часа назад, мы уже не могли.
Правда, что-то еще могло измениться, если бы таксист оказался трусливее, чем
Володька. Но я в это не верил.
тики-тики-тики-так. Все, нужно действовать. Но у Володьки от страха, видно,
все затормозило. Это было хуже всего. Нельзя было дать таксисту
насторожиться. Но он совсем был какой-то тюлень, или, может быть, ему это и
в голову не приходило, или раздумывал он о чем-то о своем. Он потянулся и
сказал:
Лондон Джек
Суворов Виктор
Русанов Владислав
Конан-Дойль Артур
Флинт Эрик
Маккэфри Энн