Чтение 3–й страницы книги ~Негодяй их Сефле~

-- Да, я на несколько дней уезжал в Эребру. Ну как они там?

-- Хорошо. Мама притащила полный чемодан всякого добра. Полотенца,
салфетки, голубой кофейный сервиз, всего и не упомнишь. Между прочим, мы
говорили о Рольфовом дне рождения. Мама хочет, чтобы мы у них пообедали.
Конечно, если ты сможешь.

Рольф был на три года моложе Ингрид. Они были до удивления разные, как
только могут быть разными брат и сестра, но всегда отлично ладили.

Рыжеволосая принесла счет. Мартин уплатил и допил пунш. Потом он
взглянул на часы. Без малого час.

-- Пошли,-- сказала Ингрид и торопливо допила свой стакан до дна.

Они медленно шли к северу по Эстерланггатан. Ночь была прохладная, небо
усыпано звездами. Несколько упившихся юнцов вышли из Дракенгренд. Они так
горланили и шумели, что от стен старых домов отдавалось эхо.

Ингрид взяла отца под руку и сменила ногу, приноравливаясь к его шагам.
Она была длинноногая, стройная, почти худая, как думалось Мартину, но тем не
менее утверждала, что ей надо сбросить лишний вес.

-- Зайдешь ко мне? -- спросил он, когда они поднялись на холм перед
Чепманторгет.

-- Только вызову такси и уеду. Уже поздно. Тебе пора спать. Мартин Бек
зевнул.

-- По правде говоря, я здорово устал,-- сказал он. Возле статуи,
изображавшей святого Георгия с драконом, привалясь спиной к цоколю, сидел на
корточках человек и дремал, уронив голову на колени.

Когда Ингрид и Мартин Бек поравнялись с ним, он поднял голову,
пробормотал что-то неразборчивое, потом вытянул ноги и снова заснул,
упершись подбородком в грудь.

-- Лучше бы ему отсыпаться у Святого Николая,-- вслух подумала Ингрид.
-- Здесь ведь холодно сидеть.

-- Ничего, попадет и туда, если будет место. А вообще это уже
давным-давно меня не касается.

В молчании они продолжали свой путь по Чепмангатан.

Мартин Бек вспоминал то лето, двадцать два года назад, когда он
патрулировал в округе Святого Николая. Стокгольм выглядел тогда совсем
иначе. Старый город походил на идиллический средневековый городок, --
разумеется, с пьяницами и с нуждой, и с горем, все чин по чину, -- покуда не
произвели необходимую санацию и реставрацию зданий и не взвинтили квартирную
плату настолько, что прежним обитателям Старый город оказался просто не по
карману. Жить в Старом городе стало модно, а Мартин теперь принадлежал к
разряду лиц привилегированных.

Они поднялись на лифте -- лифт, установленный во время ремонта, был в
Старом городе большой редкостью. Квартира выглядела в высшей степени
современно и состояла из холла-передней, небольшой кухни, ванной и двух
смежных комнат с окнами на восток, в большой городской сад. Комнаты были
уютные, асимметричные, окна в глубоких нишах, потолки низкие. В первой
комнате, где стояли удобные кресла и низкий стол, находился камин. В
следующей стояла широкая кровать, вокруг по всем стенам висели книжные
полки, еще там был шкаф, а у самого окна -- двухтумбовый письменный стол.

Не снимая пальто, Ингрид села за письменный стол, подняла трубку и
набрала номер диспетчерской.

-- Может, посидишь немного? -- крикнул Мартин из кухни.

-- Нет, мне пора домой, спать. Я до смерти устала, и ты, между прочим,
тоже.

Мартин не стал возражать, хотя сонливость вдруг начисто его покинула, а
ведь он зевал весь вечер, зевал в кино -- они смотрели "Четыреста ударов"
Трюффо -- и несколько раз чуть не уснул.

Ингрид удалось дозвониться, она заглянула на кухню и поцеловала отца в
подбородок.

-- Спасибо тебе за этот вечер. Увидимся на рожденье у Рольфа или еще
раньше. Покойной ночи.

Мартин Бек стоял возле лифта, пока она не захлопнула дверцу, шепотом
пожелал ей покойной ночи и вернулся к себе.

Он перелил в большой стакан пиво, которое успел вынуть из холодильника,
и отнес бокал на письменный стол. Потом он подошел к проигрывателю,
стоявшему подле камина, порылся в пластинках и достал Шестой Бранденбургский
концерт Баха. В доме была хорошая звукоизоляция, и Мартин знал, что может
включить проигрыватель на полную громкость, не рискуя потревожить соседей.
Он сел к письменному столу, отхлебнул свежего, холодного пива и сразу
перебил липкий и приторный вкус пунша. Он размял между пальцами "Флориду",
зажал ее в зубах, чиркнул спичкой. Потом он подпер подбородок ладонями и
загляделся в окно. Над крышей противоположного дома густо-синем весеннем
небе сверкали звезды. Mapтин Бек слушал музыку, предоставив полную свободу
своим мыслям. Он испытывал приятную расслабленность и полное умиротворение.

Перевернув пластинку, он подошел к полке над кроватью и снял оттуда
неоконченную модель клипера "Flying Cloud". Почти час он провозился над
мачтами и трубами, после чего снова поставил модель на полку.

Раздеваясь, он не без гордости поглядывал на уже готовые модели "Cutty
Sark" и учебное судно "Дания". Скоро ему останется только доделать такелаж
"Flying Cloud" -- самую сложную и трудоемкую работу.

Раздевшись, он прошел на кухню, поставил бокал и пепельницу в мойку,
погасил всюду свет, кроме лампочки над кроватью, приоткрыл окно в спальне и
лег. Уже лежа завел будильник, показывающий двадцать нить минут третьего,
проверил, закрыт ли звонок. Он рассчитывал на свободный день и собирался
спать сколько вздумается.

На тумбочке лежала книга Курта Бергенгрекса "Пароход для увеселительных
прогулок в шхерах", он полистал ее, поглядел иллюстрации, которые и без того
уже изучил досконально, прочел несколько страниц, испытывая при этом
сильнейшую тоску по морю. Книга была большая, тяжелая и не очень годилась
для чтения в постели. У Мартина скоро затекли руки. Он отложил книгу и
потянулся к выключателю ночника. Тут зазвонил телефон.

IV

Эйнар Рэнн и в самом деле устал до смерти. Он проработал без перерыва
больше семнадцати часов. Теперь он стоял в дежурке отделения уголовной
полиции на Кунгхольмсгатан и разглядывал рыдающего мужчину, который поднял
руку на ближнего своего.

Впрочем, мужчина -- это было громко сказано, уместнее было бы назвать
арестованного ребенком. Восемнадцатилетний паренек с белокурыми волосами до
плеч, в огненно-красных джинсах и коричневой замшевой куртке со словом
"Love" на спине. Вокруг слова кудрявились хорошенькие цветочки розового,
голубого и сиреневого цвета. На голенищах сапог тоже были нарисованы
цветочки и тоже написаны слова, как оказалось при ближайшем рассмотрении,
"Peace" и "Maggan". Рукава были изысканно отделаны бахромой из волнистых и
мягких человеческих волос.

Невольно приходила в голову мысль, что ради этих рукавов с кого-то
сняли скальп.

Рэнн и сам готов был заплакать. Частью от усталости, а главным образом
от того, что преступник, как уже не раз бывало в последнее время, вызывал у
него большую жалость, чем жертва.

Мальчик с красивыми волосами пытался убить торговца наркотиками.
Правда, осуществить это намерение ему не удалось, но покушение на убийство
было очевидным.

Рэнн ловил мальчишку с пяти часов вечера, для чего ему пришлось в
различных частях благословенного города поднять вверх дном, как минимум,
восемнадцать притонов, один грязней и омерзительней другого.

И все из-за того, что некий мерзавец, продававший школьникам на
Мариаторгет гашиш, смешанный с опиумом, схлопотал шишку на затылке. Правда,
шишка возникла от удара железной трубой, а мотивом преступления, по словам
самого преступника, было полное безденежье. И тем не менее... Так рассуждал
Рэнн.

И еще: девять часов сверхурочной, а пока доберешься до дому, до
квартиры в Вэллингбю, будет все десять.

Надо уметь даже в плохом находить хорошее. А хорошее в данном случае --
оплата сверхурочных.

Рэнн был из Лапландии, родился в Арьенлуге и женился на девушке саами.
Район Вэллингбю не вызывал у него особых симпатий, но ему нравилось название
улицы, где он живет,-- Виттангигатан.

Он проследил, как его более молодой коллега, который нес ночное
дежурство, написал сопроводиловку и передал любителя волосяных украшений
двум полицейским, которые, в свою очередь, отвели заключенного к лифту,
чтобы доставить его в местную камеру предварительного заключения тремя
этажами выше.

Сопроводиловка -- это никого ни к чему не обязывающая бумага, где
указано имя арестованного. На обратной стороне дежурный делает обычно всякие
пометки, например: "Буйствует, несколько раз бросался головой на стену, сам
себя поранил", или: "Не отвечает за свои поступки, ударился о дверной косяк,
сам себя поранил", или, наконец, просто: "Буйствовал и поранил себя".

И так далее.

Отворилась дверь со двора, и двое радиопатрулей втащили пожилого
человека с разлохмаченной седой бородой. Прямо на пороге один из полицейских
что было сил ударил задержанного кулаком в низ живота. Человек согнулся
пополам и глухо взвыл -- так могла бы выть собака. Дежурные как ни в чем не
бывало занялись его бумагами.

Рэнн бросил усталый взгляд на ударившего, но ничего не сказал.

Потом он зевнул и посмотрел на часы.

Два часа семнадцать минут.

Зазвонил телефон, один из дежурных снял трубку.

-- Да, уголовная полиция. Густавсон слушает.

Рэнн нахлобучил меховую шапку и пошел к дверям. Он уже взялся за ручку,
когда человек, назвавшийся Густавсоном, сказал:

-- Что, что? Одну минутку. Тебя зовут Рэнн?