Хейла под руку и потащит его куда захочет.
которую он поддерживал в себе рассудком. Его мутило от страха, но он
повторял себе: "Я не собираюсь умирать". Он даже заставлял себя шутить:
"Не хочу стать сенсацией для первой страницы газеты". Две женщины,
садившиеся в такси, джаз, игравший на Дворцовом молу, слово "таблетки",
тающее, как белый дымок в бледном чистом небе, - это и была реальность, а
не рыжий Кьюбит, ждавший возле почтового ящика. Хейл повернул обратно,
снова пересек дорогу и быстро пошел назад, к Западному молу; он не убегал,
у него был свой план.
все мечтают познакомиться с кем-нибудь в Троицын день; каждая хочет, чтобы
с ней выпили, потанцевали у Шерри, а потом проводили ее домой в дачном
поезде, подвыпившую и ласковую. Это - самое верное дело, всюду ходить со
свидетелем. На вокзал идти сейчас не следовало, даже если бы против этого
не восставала его гордость. Его, конечно, будут подстерегать именно там;
легче всего убить одинокого человека на железнодорожной станции: им стоит
только стать плечом к плечу у двери вагона или прижать его в толкотне к
барьеру, ведь именно на станции банда Коллеони прикончила Кайта. Вдоль
всей набережной во взятых напрокат за два пенса шезлонгах сидели девушки,
мечтая с кем-нибудь познакомиться, - все, кто приехал без своего дружка:
секретарши, продавщицы, парикмахерши - последних можно было узнать по
свежему и модному перманенту, по тщательно наманикюренным ногтям; вчера
они долго оставались в своей парикмахерской, до полуночи готовя друг друга
к празднику. Теперь они разомлели и вспотели на солнце.
надели свои летние костюмы, на них были серебристо-серые брюки с острой,
как нож, складкой и нарядные рубашки; они ходили с таким видом, как будто
им совершенно безразлично - познакомятся ли они с девушкой или нет. Хейл в
своем поношенном костюме, скрученном галстуке и полосатой рубашке был на
десять лет старше-их всех, и у него не было никакой надежды понравиться
кому-нибудь из девушек. Он предлагал им сигареты, но они смотрели на него,
как герцогини, широко раскрытыми холодными глазами и отвечали: "Спасибо, я
не курю", - а он знал, что на расстоянии двадцати ярдов за ним тащится
Кьюбит.
отчаяния. Он слышал, как девушки смеялись за его спиной над его одеждой и
странной манерой говорить. Хейл вообще был о себе невысокого мнения: он
гордился только своей профессией, но не нравился себе самому, когда
смотрелся в зеркало, - худые ноги, впалая грудь, - и одевался он плохо и
небрежно, потому что не верил, что какая-нибудь женщина заинтересуется им.
Теперь он обходил хорошеньких и шикарных и безнадежно искал на шезлонгах
девушку, достаточно некрасивую, чтобы ее могло обрадовать его внимание.
прыщавому существу в розовом, чьи ноги едва доставали до земли. Он сел на
пустой шезлонг рядом с ней и уставился на отступившее далеко от берега и
не привлекавшее ничьего внимания море, которое билось о сваи Западного
мола.
весть об отмене приговора. - Хорошо здесь, - сказала толстуха.
могли бы...
это не значит, что я пойду с вами.
еще один слой пудры на свои прыщи.
одну.
существо, жадно ожидающее его ответа.
создание, а оно ответило ему пронзительным восклицанием и смущенным
смехом.
совещаться; время от времени Делия что-то пищала.
завтракать, куда вам угодно. Все, чего я хочу, - продолжал он с жалкой
улыбкой, - это побыть с вами вместе.
серыми, жестокими семнадцатилетними глазами.
подруга Делия, а я Молли.
голосом.
нанесенная бритвой, жизнь, вытекающая вместе с кровью и болью, а вовсе не
эти шезлонги, не завивка перманент, не миниатюрные автомобили, описывающие
дугу на Дворцовом молу. Земля закачалась у него под ногами, и только мысль
о том, куда его могут унести, если он потеряет сознание, спасла Хейла от
обморока. Но даже и тут природная гордость, инстинктивное отвращение к
скандалу победили в нем все остальные чувства; стыд пересилил ужас, не
позволил Хейлу громко закричать от страха и даже принудил его внешне
остаться спокойным. Если бы юноша не заговорил снова, Хейл, может быть, и
пошел бы с ним.
Фред. Я в первый раз его вижу. Это какой-то нахал. - И он быстро зашагал
прочь, опустив голову и теперь уже совсем потеряв надежду. Время его
истекало; он хотел только одного: двигаться, оставаться на ярком солнце; и
вдруг он услышал, как далеко на набережной поет хмельной женский голос,
поет о невестах и букетах, о лилиях и траурной вуали - какой-то романс
времен королевы Виктории; и он пошел на этот голос, как человек, долго
блуждавший в пустыне, идет на мерцающий вдали огонек.
он увидел, что она совсем одна среди пустыни шезлонгов. - Они пошли в
туалет, - добавила она.
засмеялась, и платье ее натянулось на пышной груди. - Кто-то стащил мою
сумочку, - добавила она, - все мои деньги, до последнего пенни. - Он с
удивлением взглянул на нее. - Да бог с ними, с деньгами, - продолжала она.
- Но там были письма. Вор теперь прочтет все письма Тома. А эти письма
такие страстные! Том с ума сойдет, когда узнает.
парней одолжит мне десять шиллингов - сейчас они вернутся из туалета.
взглянула на Хейла и опять рассмеялась. - А ведь вы правы! Ловко они меня
облапошили. Но там было только десять шиллингов... и письма Тома.
я все-таки выручила кое-что из своих десяти шиллингов.
Маркеев Олег
Сертаков Виталий
Посняков Андрей
Херберт Фрэнк
Шилова Юлия
Шилова Юлия