поглядел, как они идут вверх по улице Катина.
Посланник крайне встревожен этими гранатами. Было бы весьма нежелательно,
говорит он, если бы произошел несчастный случай - с кем-нибудь из нас,
конечно.
неудовольствие.
он, наверно, гулял по городскому парку Бостона с охапкой книг по Китаю и
Дальнему Востоку, которые изучал для будущей поездки. Он даже не слышал
того, что я говорю, - так он был поглощен насущными проблемами демократии
и ответственностью Запада за устройство мира; он твердо решил - я узнал об
этом довольно скоро - делать добро, и не какому-нибудь отдельному лицу, а
целой стране, части света, всему миру. Что ж, тут он был в своей стихии: у
его ног лежала вселенная, в которой требовалось навести порядок.
вопрос, недостойный человека, читавшего Паскаля и так нелепо любившего
свою жену. Нельзя любить, если у тебя нет интуиции.
Пайл не поступал всегда по-своему? Я хотел понять, чувствую ли я хоть
что-нибудь, но не испытывал даже досады на то, что меня подозревает
полиция. Во всем виноват был сам Пайл. "Да и не лучше ли умереть нам
всем?" - рассуждал во мне опиум. Однако я искоса поглядел на Фуонг: для
нее это будет ударом. По-своему она его любила, - разве она не была
привязана ко мне и не бросила меня ради Пайла? Она связала свою судьбу с
молодостью, надеждой на будущее, устойчивостью во взглядах, но они подвели
ее куда больше, чем старость и отчаяние. Фуонг сидела, поглядывая на нас
обоих, и мне казалось, что она еще ничего не понимает. Пожалуй, стоило бы
увести ее домой прежде, чем до нее дойдет то, что случилось. Я готов
отвечать на любые вопросы, чтобы поскорее покончить с этим розыском,
кончить его вничью, а потом рассказать ей все наедине, вдали от
бдительного полицейского ока, от жестких казенных стульев и голой
электрической лампочки, вокруг которой вьются мошки.
это подтвердят. В шесть сорок пять я спустился к набережной, чтобы
посмотреть, как разгружают американские самолеты. У дверей "Мажестика"
встретил Уилкинса из "Ассошиэйтед Ньюс". Потом зашел в кино в соседнем
доме. Там меня, вероятно, вспомнят, - им пришлось менять мне деньги. Потом
я взял велорикшу, поехал во "Вье мулен", думаю, что приехал туда около
восьми тридцати, - и пообедал в одиночестве. В ресторане был Гренджер, -
вы можете его спросить. Потом я снова нанял рикшу и вернулся домой; было
без четверти десять. Вам нетрудно будет это проверить. Я ждал, что Пайл
придет к десяти, но он так и не появился.
встревожена. И ничего не знает. Разве вы не видите, что она все еще его
ждет?
Из-за чего?. Ведь он собирался на ней жениться.
полицейские, а ресторан защищен от гранат железной сеткой. Ночью ходить по
мосту небезопасно, потому что с наступлением темноты та сторона реки
находится в руках вьетминцев [Вьет-Мин - Демократический фронт борьбы за
независимость Вьетнама, созданный в 1941 году]. Значит, я обедал метрах в
пятидесяти от его трупа.
немало бед.
К тому же он был одним из этих чертовых янки.
такой уж у нас порядок.
кого-нибудь из американской миссии, потому что понимал, в чем дело. В наш
холодный деловой век французские методы кажутся слегка старомодными: а там
еще верят в совесть, в сознание вины, в то, что преступника надо свести с
жертвой, - он может дрогнуть и себя выдать. Я снова уверял себя, что ни в
чем не виноват, пока мы спускались по каменным ступеням в подвал, где
жужжала холодильная установка.
него. Раны подмерзли и не очень выделялись. Я сказал:
заморозили. В средние века у них не было таких мощных холодильников.
лучше бы он сидел дома. Я видел его на снимках в семейном альбоме: верхом,
на ранчо для туристов; на пляже Лонг-Айленда; у одного из своих товарищей
в квартире на двадцать третьем этаже. Он был как рыба в воде среди
небоскребов, скоростных лифтов, мороженого и сухих коктейлей, молока за
обедом и бутербродов с курятиной.
утопили в тине. В легких у него нашли тину.
амортизировала удар.
достоинстве. Смерть убивает тщеславие, она лишает тщеславия даже
рогоносца, который боится показать, как ему больно. Фуонг все еще ничего
не понимала, а у меня не хватало умения объяснить ей исподволь и
деликатно. Я ведь корреспондент и привык мыслить газетными заголовками:
"Убийство американского агента в Сайгоне". Газетчиков не учат, как
смягчать дурные вести, а мне и сейчас приходилось думать о моей газете. Я
попросил Фуонг:
Посылка телеграммы была пустым жестом: я отлично знал, что французские
корреспонденты уже обо всем оповещены, и даже если Виго вел честную игру
(что тоже было возможно), цензура все равно задержит мою телеграмму, пока
французы не пошлют своих. Моя газета узнает эту новость из парижских
источников. Правда, Пайл не был такой уж крупной фигурой. Не мог же я
написать правду о его пребывании здесь или хотя бы о том, что, прежде чем
умереть, он стал виновником не менее пятидесяти смертей. Ведь это нанесло
бы вред англо-американским отношениям и расстроило бы посланника. Тот
очень высоко ценил Пайла, недаром Пайл получил отличный аттестат по одному
из тех невероятных предметов, которые почему-то изучают американцы:
искусство информации, театроведение, а может, даже дальневосточный вопрос
(ведь Пайл прочел такую уйму книг).
в свою комнату, я сразу же заметил, что в ней был обыск: она была прибрана
куда более тщательно, чем обычно.
Фуонг, прикорнув на краю постели, зажгла лампу. "Мое дитя, сестра моя" с
кожей янтарного цвета. Sa douce langue natale [сладостный говор ее родины
(фр.)].
мертв (фр.)], Фуонг.
хочет понять, что ему сказали.
Не было ни слез, ни сцен, она просто задумалась, - это были глубокие и
очень личные мысли человека, которому придется изменить всю свою жизнь.