та Тома была там такой, какой ее нашли, с искусным макияжем, хорошо при-
чесанная, ее вполне можно было узнать.
метки, взглянул на наручные часы, сказал, что летит в Институт судебной
медицины; он там подмажет одного типа и, если повезет, перехватит
консьержку с улицы Дюперре, которая должна опознать покойницу. У него
остается пятьдесят минут, он может еще успеть тиснуть заметку в послед-
ний вечерний выпуск.
вещены своими "доброхотами" о случившемся. Но для них это уже не предс-
тавляло интереса, поскольку следующий день был воскресеньем.
телефон, чтобы выяснить, куда приведет его записная книжка погибшей, как
вдруг увидел у себя на столе написанный от руки список пассажиров, ку-
пивших билеты на места с 221-го по 226-е в "Фокейце". Все шестеро купили
билеты заранее, за сутки или двое до отхода поезда:
тут судебной медицины, чтобы поймать там журналиста и попросить его
вставить в свою статью этот список. На другом конце провода ему велели
подождать, и Грацци ответил, что не вешает трубку.
Большую часть года он носил вязаные шерстяные перчатки, вязаные жакеты с
длинными рукавами и толстое кашне, не позволявшее ему ворочать шеей.
век и так по натуре угрюмый, превращался чуть ли не в неврастеника.
ресс на вашей кухне") чуть позже половины шестого. Хотя прямо напротив
его конторы находилась автобусная остановка, "Площадь Алезии", он садил-
ся в свой 38-й автобус на конечной остановке, у Орлеанских ворот, чтобы
быть уверенным, что займет удобное сидячее место. В течение всего пути,
до самого Восточного вокзала, он не отрывался от своей газеты. Читал он
"Монд".
утром возвратился из единственного за последние десять лет путешествия,
он изменил некоторым своим привычкам. Во-первых, он забыл перчатки в
ящике стола, а так как ему хотелось поскорее вернуться домой, в свою
квартиру, где он не прибирался уже целую неделю, решил не возвращаться
за ними. Затем, чего с ним раньше никогда не случалось, зашел в пивной
бар у Орлеанских ворот и за стойкой выпил кружку пива: от самого Марселя
- а он ехал в жарко натопленном вагоне, где спать ему пришлось одетым,
поскольку в купе были женщины и он не был уверен, что его пижама доста-
точно чиста, - его все время мучила жажда. И наконец, выйдя из бара, он
обошел три газетных киоска, но так и не нашел "Монд". Последний выпуск
еще не доставили. А его автобус уже стоял на остановке. И тогда он взял
"Франс Суар".
около окна, он не читая перевернул первую страницу. Следующие страницы,
более серьезные, не так портили ему удовольствие. Он никогда не любил
громких криков, веселого смеха, соленых шуток. Крупные заголовки так же
претили ему.
что у него всегда предвещало грипп. А ведь в поезде он спал - правда, на
верхней полке, откуда боялся свалиться, да еще уткнувшись носом в сло-
женный пиджак, потому что подушки тут не внушали ему доверия. Спать-то
он спал, но тем неглубоким сном, когда слышишь, как стучат колеса на пе-
реездах, и все время страдаешь от невыносимой жары. Тем неглубоким сном,
сквозь который доносятся все сообщения громкоговорителей на вокзалах, а
тебя терзают глупые страхи: боишься крушения, неполадок с отоплением,
кражи лежащего под головой бумажника. Бог знает чего еще.
пальто. В Марселе всю эту бесконечную неделю было жарко, как летом. Пе-
ред глазами у него еще стояла ослепительная улица Канебьер, какой он
увидел ее однажды в три часа дня, когда шел к Старому порту, а солнце
светило ему прямо в лицо. Увидел легкое колыхание светлых платьев, под
которыми угадывалось кипение пышных нижних юбок, отчего ему всегда ста-
новилось немного не по себе. А теперь он подхватил грипп. Так ему и на-
до.
в его застенчивости, в том, что в свои тридцать восемь он так одинок. В
его завистливых взглядах, которых он стыдился, но которые ему не всегда
удавалось скрыть, когда навстречу попадалась молодая счастливая и бога-
тая парочка. Из-за всей этой глупости, от которой ему становилось не по
себе...
куда более мучительной, чем весенние месяцы в Париже, - вспомнил один
вечер в Марселе, ровно двое суток назад. Глупо, но он тут же поднял гла-
за. Еще когда он был ребенком, у него появилась такая привычка: желание
удостовериться, что никто не угадал твоих мыслей. Тридцать восемь лет.
нул голову, понял, что они уже проехали Шатле, а он еще не прочитал в
газете ни строчки.
ля", на первом этаже своего дома. Уборкой же займется завтра. Посвятит
этому все воскресное утро.
глазами от абзаца к абзацу - он вдруг увидел свое имя, но это лишь на
мгновение привлекло его внимание. По-настоящему он заинтересовался за-
меткой, только когда двумя строчками ниже наткнулся на предложение, где
речь шла о ночи, о спальных местах, о поезде.
что-то произошло в одном из купе "Фокейца". Он прочел предыдущие две
строчки и понял, что некто по имени Кабур занимал одну из полок в этом
купе.
первой странице, где было напечатано начало заметки. Его сосед что-то
недовольно буркнул и подвинулся.
дыхание. Несмотря на невысокое качество газетного клише, изображенная на
нем женщина обладала вполне узнаваемыми чертами не слишком приятного те-
бе человека, с которым ты недавно, слава Богу, расстался, надеясь, что
навсегда, и вдруг встречаешь его на первом же углу.
глаз, густые волосы, ослепительную улыбку, которая вчера вечером, в на-
чале их путешествия, определила все дальнейшее: и глупую надежду, и пе-
режитое им в четверть первого унижение. Он вдруг почувствовал запах ее
духов, показавшийся ему неприятным, когда эта женщина, стоявшая рядом с
ним, повысила голос и, повернувшись, резко дернула плечом, как это сде-
лал, заметив "окно" в защите, как-то субботним вечером в начале програм-
мы в Спортзале тот боксер, маленький и напористый смельчак с недобрым
взглядом.
он даже тремя пальцами - большим, средним и указательным - дотронулся до
шеи.
ражение, и понял, что автобус едет уже по Страсбурскому бульвару, скоро
конечная остановка.
затем сложил газету.
сложенной газетой в правой руке.
связанные теперь у него с поездкой, услышал знакомые звуки, на которые
никогда не обращал особого внимания, поскольку проходил здесь каждый ве-
чер. За ярко освещенным зданием вокзала раздался свисток, поезд с грохо-
том тронулся.
езда. Ее имя было установлено, Жоржетта Тома. Для него же накануне она
была всего лишь позолоченной монограммой "Ж", которую он увидел на ее
сумочке; глубоким, чуть глуховатым голосом, спутницей, любезно предло-
жившей ему сигарету "Винстон", когда они обменялись несколькими словами
в коридоре. Он не курил.
вернул газету. Но он остановился довольно далеко от фонаря и не смог ни-
чего разобрать. Так, с развернутой газетой, он толкнул застекленную
дверь ближайшего пивного бара, чуть было не передумал, когда его обдало
горячим воздухом и гулом голосов, но затем, сощурившись, вошел. Он про-
шел через переполненный зал и отыскал место на диванчике рядом с тихо
переговаривавшейся парочкой.
ке, для чего пришлось отодвинуть два порожних бокала, стоявших на мокрых
Шломо Вульф
Маккефри Энн
Прозоров Александр
Марко Джон
Куликов Роман
Распопов Дмитрий