уверен, а если я слишком долго буду сидеть у вас, вы устанете. Ну-ка,
номер вашей машины?
отца! Хочу отсюда выйти! Вы каждый день заставляете меня повторять всякую
чушь! Хватит с меня!
то, что врачи назвали "кризисом". Пришла сиделка. Мне снова привязали руки
к кровати. Доктор Дулен стоял передо мной у стены, пристально глядя на
меня злым, полным обиды взглядом.
сделали укол. Я заметила, что пришли еще сиделки, еще врачи. Именно тогда,
кажется, я впервые ясно представила себе свой физический облик. У меня
было такое ощущение, словно я вижу себя со стороны, глазами тех, кто на
меня в эту минуту смотрел. Бесформенное существо с тремя отверстиями,
уродливое, постыдное, воющее. Я выла от омерзения.
вызвать его. Моя сиделка, которой, должно быть, сделали выговор после
моего "кризиса", отвечала на вопросы нехотя. Руки мне она отвязывала
только на два часа в день и эти два часа не спускала с меня глаз,
подозрительно и напряженно следя за мною.
надежными. Наконец она почувствовала мой взгляд, он ее стеснял.
комнату с каким-то свертком под мышкой. На нем был непромокаемый плащ,
забрызганный грязью. В оконные стекла барабанил дождь.
моему плечу, сказал:
ему после моего "кризиса" цветы. Букет из георгин, потому что это любимые
цветы госпожи Дулен, а к букету был приложен брелок с кольцом для ключей
от машины. Дулен показал мне эту вещицу. Она была золотая, круглая,
похожая на висячий замочек, заводилась как будильник. "это очень удобно,
когда стоишь в "голубой зоне"", - сказал Дулен и объяснил, что такое
"голубая зона" (голубая зона - район внутри города, где установлены особые
правила уличного движения, в частности, ограничивающие время стоянки
автомобиля).
тетушки. В последние годы вы встречались с ней гораздо чаще, чем с отцом.
Зовут ее Жанна Мюрно. Она поехала вслед за вами в Париж, когда вас сюда
перевезли. Справляется о вас три раза в день.
подсел ко мне, завел свой будильничек-брелок и положил его у моего плеча
на кровать.
хорошо себя чувствуете, мумия?
операционную. С вас снимут повязки. Доктор Динн думает, что все хорошо
зарубцевалось.
я. Он показывал мне их по одной, следя за моим взглядом. Кажется, он и не
ждал, что они пробудят во мне хоть какое-нибудь воспоминание. Впрочем, я
ничего и не вспомнила. Я увидела черноволосую девушку: на одной фотографии
- лет шестнадцати, на других - лет восемнадцати, и нашла, что она
прехорошенькая; она охотно и много улыбалась, у нее были длинные ноги и
тонкая талия.
охватывал ужас. Я даже не пыталась вспоминать. Напрасный труд - я поняла
это сразу, едва взглянула на первое фото. Я жадно разглядывала себя и была
счастлива и несчастна; такой несчастной я еще ни разу не чувствовала себя
с тех пор, как открыла глаза под белым светом лампы. Мне хотелось и
смеяться и плакать. В конце концов я заревела.
Мюрно, с тетушкой, отцом, с друзьями, - ведь всего три месяца назад у вас
были друзья. Не надо особенно надеяться, что это вернет вам прошлое. Но
это вам поможет.
сиделка и ассистент доктора Динна. Тридцать шагов по коридору; правда,
из-под полотенца, которым закутали мне голову, я видела перед собой только
каменный пол в черную и белую клетку. Меня снова уложили в постель. Руки
мои устали больше, чем ноги, потому что кисти еще не освободили от тяжелых
шин, вложенных в повязки.
халата, пришел вслед за нами в мою комнату. По-видимому, он был доволен.
смотрел он на меня как-то странно, внимательно следя за каждым моим
движением. Мое голое лицо казалось мне холодным как лед.
Сиделка подошла к моей кровати с тем самым зеркалом, в котором я две
недели назад увидела себя в своей маске.
Гладкие, выдающиеся скулы. Пухлые губы, приоткрывшиеся в тревожной, чуть
жалобной улыбке. Кожа не мертвенно-бледная, как я ожидала, а розовая,
словно свежевымытая. Лицо, в общем, приятное, но неподвижное - я еще
боялась напрягать мускулы под его новой кожей и мне показалось, оно
приобрело ярко выраженный азиатский облик, который придавали ему
выдающиеся скулы и раскосые глаза с уголками, подтянутыми к вискам. Мое
неподвижное и ошеломляющее лицо... По нему скатились две теплые слезы, а
вдогонку за ними еще, и еще, и еще... Мое собственное лицо заволоклось
туманом и стало неразличимо.
они погустели за три месяца под повязкой. Ресницы у вас тоже станут
длинней.
старание, пытаясь сделать мне "прическу": мои жалкие волосенки,
прикрывавшие шрамы на голове, она начесывала прядку за прядкой, чтобы они
выглядели гуще. Протирала ватой мне лицо и шею, приглаживала щеточкой
брови. Должно быть, она больше не сердилась на меня за "кризис". Каждый
день она наводила на меня такой лоск, словно собиралась выдать замуж. Иной
раз она говорила:
такая Жанна д'Арк?
на спинке кровати, у меня в ногах. Я не отрывала от него глаз, разве
только когда засыпала.