Чтение 3–й страницы книги ~Редкая птица~

- Дела?

- Машину одолжил. Надо вернуть.

- Профсоюзу надомников-гомосексуалистов?

- Ага, центральному.

- Буду ждать. Квартирка шестнадцать.

- Ага.

И тут Леночка приближается ко мне и целует в губы. А ее правая ладошка скользит по джинсам и замирает на самом достойном месте... А девушка уже вновь далеко от меня, словно ничего и не произошло. Облизывает губки и лукаво улыбается:

- Вот вы и попались, Штирлиц. Это - конец. А где же пистолет?.. Возвращайся поскорее, жду, - и выскальзывает из салона.

Чего она ждет конкретно - из речи ее не ясно, но все же киваю на всякий случай. Дескать, догадываюсь.

"Шестерку" загоняю в один из тихих "лестничных" переулков. Тщательно обтираю все места, которых касался, так же поступаю с бутылкой из бардачка и всякими мелочами - зажигалкой, ключами, документами, "сбруей", "пушкой", ножом, бумажником. Деньги оставляю - грабеж, конечно, но в данной ситуации воспринимаю это как заем - вплоть до выяснения, ну и, частично, как компенсацию морального ущерба. Тем более хозяину деньги уже не пригодятся. Напоследок, из нездорового любопытства, заглядываю в багажник - чисто: насос, запаска, всякий хлам. Обтираю крышку, снова - ключи, забрасываю их в салон вместе с носовым платком, позаимствованным из того же пиджака, и захлопываю машину. Ногой.

Итак - тут чисто. Теперь подумать. В погребке на углу выпиваю стаканчик виноградной водки, беру бутылку охлажденного марочного портвейна и уединяюсь на дальней лавочке в сквере.

Итак, подобьем бабки.

Кто-то меня подставляет, и по-крупному.

Сначала посылают дебила с приглашением к Ральфу. Дебил меня не знает, я его тоже (а может, он и не дебил вовсе - пешка, которой пожертвовали). Верзила меня оскорбляет, не предвидя реакции, - но те, кто его посылал и инструктировал, все рассчитали точно. И то, что я человек вспыльчивый, и то, что оскорбить меня безнаказанно нельзя. Знали они также, что справиться со здоровяком я сумею.

И наконец учли мое легкомыслие: оставил верзилу на берегу и покатил на его машине - дескать, будет наука, когда оклемается. А некто хладнокровно выстрелил ему в затылок.

Пойдем дальше. В машину ко мне подсаживаются две изумительно красивые девчонки. Снова кто-то учел мои слабости, - не посадить их я не мог, и та и другая знают, кто я, - вот и два свидетеля. Плюс старлей спецназа, он мигом вспомнит и клубный пиджак, и зеленую машину.

Короче, кому-то выгодно не просто ухлопать верзилу - если он чем-то мешал, могли просто утопить в море - концов не найдешь. Значит, цель - не просто повесить на меня "мокруху", а подставить, и подставить плотно. Кому я мешаю? Или - чего они хотят?

Кто - "они"? У меня есть три конца: Ральф - его назвал верзила, Лена и Юля - этих я не прояснил. Ну и старлей - по всей видимости, фигура случайная, но выяснить нужно. Вроде все.

Портвейн я допил - настроение улучшилось.

- Бутылочку можно?

- Что?..

- Бутылочка не нужна?

Передо мной, просительно согнувшись, стоит мужичонка в сальном пиджачке с истертой сумкой в руках.

Санитар сквера. Воняет же от него...

- Благодарствуйте. - Бутылка исчезает в сумке, а мужичок наклоняется, подбирает несколько окурков, сует в карман пиджачка, просительно смотрит на дымящийся окурок в моей руке. Бросаю окурок, даю ему сигарету. Сигарету он тут же прячет, суетливо подбирает окурок и сует в рот: - Премного, премного благодарны, - кланяется, с удовольствием затягивается и семенит к выходу из сквера.

А настроение снова испортилось. Сам не знаю, почему... Скверный мужичонка. Вот именно: скверный. Завсегдатай сквера. Вроде еще нестарый - занялся бы чем-нибудь вместо того, чтобы тару шакалить. Ладно, не мое дело - проехали.

А чувство досады не отпускает. Словно я что-то упустил, не заметил. Только не могу понять - что.

Может быть, просто захмелел? Ну что ж, сейчас протрезвеем. Подхожу к стояку разливной палаточки, выбираю бутылку с этикеткой подороже - хотя какая разница, из одной бочки наливают - и одним махом глотаю почти это коньяк, приполный стаканчик. На мое удивление хороший.

- Дарагой, зачем напыток обижаешь, - укоризненно качает головой продавец-грузин.

- Да кто ж знал, - развожу виновато руками.

- У меня плохой напыток нэ бывает, всэ знают.

- Извини, спасибо.

- Заходы эще, дарагой!

Мимо по улице несется милицейская машина, взвизгивает на углу тормозами и устремляется в переулок. Как раз в тот, где я оставил "росинанта". Движимый нездоровым любопытством, иду туда же.

У машины - уже небольшая группка людей.

- Проходи, проходи, - раздраженно толкает зевак сержант, поигрывая "демократизатором". Но людей прибывает - любопытство штука заразная. Пристраиваюсь чуть позади и...

На переднем сиденье "жигуленка" в раскованной позе сидит высокий, моложавый, несколько полный мужчина. На нем прекрасно сшитый костюм - серый с серебром. Лицо чуть повернуто в сторону водительского сиденья. Но и при этом легко можно заметить в лице непорядок. Кто-то влепил ему пулю в переносицу. Сиденье и дверца залиты кровью из выходного отверстия на затылке. На водительском месте - знакомый мне кольт с глушителем.

Да и убитый не бомж. Известен в Приморске каждому. Валентин Сергеевич Круглов. Мэр города. Он же - Ральф.

Приехавший оперативник открывает переднюю дверцу, поднимает с пола предмет и разглядывает на свет, аккуратно держа между ладонями. Чувствую, как подкатывает тошнота, - в руках оперативника не что иное, как пустая бутылка из-под портвейна, марочного, крымского, выпитого мною полчаса тому назад.

- "Седьмой", я "четвертый", прием.

- "Седьмой" слушает, прием.

- Ситуация активизирована. Штатный вариант, схема "эй-си-ай".

- Реакция объекта?

- Пока неясна.

- Выясните.

Глава 5

Дело мое - табак. Бывает хуже, но - реже.

Сзади снова визжат тормоза - "ниссан-патрол" с мигалкой на крыше. С переднего сиденья грузно вываливается Кузьмич - широкий, массивный, капитанские погоны на покатых литых плечах напоминают спичечные этикетки. На мента же он походит так же, как я на девицу легкого поведения.

Кузьмичу пятьдесят три, но вполне можно дать и тридцать пять, как кому понравится. Жесткие седые волосы коротко подстрижены, как он называет, "под бокс", на загорелом дочерна лице выделяются ясные, как сентябрьское небо, глаза. "Мужик - упасть, не встать!" - как выразилась одна гастролировавшая в Приморске знаменитость. Широкие пятнистые спецназовские брюки, заправленные в мокасины, в оперативной кобуре на поясе - девятимиллиметровый "ПС" вместо "Макарова", - полушериф, полуковбой. На первый-то взгляд. И еще, в углу рта - неизменный окурок "гаваны". Впрочем, здесь ни тени фанфаронства - сигары Кузьмич курит лет двадцать пять.

Ну а капитан - потому что чихать он хотел на всякое и любое начальство. Раза три ему вешали майорскую звезду и раза три снимали - неуживчив, характером крут. Да и бабы - с ними где найдешь, там и потеряешь.

Приморским РОВД руководит бессменно лет десять - в городе он, хоть и крутой, но Хозяин, это давно оценила Территория, им хлопотное соседство ни к чему, а потому и Кузьмина сместить с должности хрен кому по силам. Ну а если ему в городе кто не по душе - укатает.

Он долго молча смотрит на труп Круглова, приказывает эксперту:

- Ты это, чтобы все по форме... И побыстрее.

- Сделаем, Василий Кузьмич.

Снова бросает взгляд на труп и цедит сквозь зубы:

- Доигрался...

Садится в машину, хлопает дверцей.

- В управу! - И исчезает так же скоро, как и появился.

Ну а меня ноги несут к знакомому питейному стояку.

- Понравылос? - радостно встречает продавец.

Беру сто пятьдесят, бутылку с собой, гору жареного мяса и пять шоколадок. Выпив, начинаю уминать мясо с энергией, достойной лучшего применения. Интуиция (вот ведь тонкая штука) подсказывает, что поесть в другой раз удастся не скоро. Если удастся вообще - ну да о грустном или ничего, или хорошо...

Закуриваю... Итак, у меня в запасе минут сорок. Как раз, чтобы снять "пальчики" с бутылки и прикинуть, кому они принадлежат... А мои-то у Кузьмича имеются...

...В Приморск я прикатил в бархатный сезон девяносто первого. В аккурат подчистую спроваженный на "заслуженный отдых" после августовского "недоворота". Для меня те события вылились в окончательный "разбег" с женой и увольнение с работы. Официально я числился "мэнээсом" в Институте Азии (Восток, дело тонкое!), ну а на самом деле работал аналитиком по проблемам одной близкой восточной соседки. Проблемы ее были сугубо внутренние, а потому и разработка их велась неофициально. По окончании "универа" мне предложили работать по той же теме, что и мой кафедральный шеф, капнули на плечи парой звездочек, дали после женитьбы отдельную квартирку и умеренно загрузили работой. Приятно было и то, что ни в какую "контору" ходить было не нужно: я получал необходимые материалы и должен был к такому-то числу сделать их аналитический разбор со своими выводами и рекомендациями. В любом спецхране любой библиотеки или института я получал любую литературу, чем беззастенчиво пользовался, восполняя пробелы в знаниях истории собственной страны, как, впрочем, и всех остальных вместе взятых и каждой в отдельности. Разумеется, в святая святых - партархивы - я допущен не был, но и не жалел: меньше знаешь, легче спишь, да к тому же информация о том, что лидер такой-то компартии был гомиком, а известный деятель марксизма - тайным провокатором, тайным евреем, тайным узбеком, тайным поклонником Ницше, тайным шизиком да еще любил играть в "бутылочку" или в "солдатики" - с летальным исходом, - ничего нового к моим знаниям о людях не прибавляла, а изречение "Что есть добродетель?" покрыто для меня мраком непроницаемой тайны и по сей день.К полному моему восторгу я оказался... моряком! Бог знает зачем (как зачем? - положено; в армии не порядок, там распорядок, а на флоте - тем паче!) мне пошили форму и даже выдали кортик. Вот только узнать, на каком флоте я служу, так и не представилось возможным.

Раз пять меня выдергивали на тревоги и сборы; тревоги были настоящие - вывозили на "объект", в бор, сажали в отдельную комнату, загружали материалом и через шесть-восемь часов будь любезен: выводы и рекомендации на одной страничке. Ну а сборы воспринимались экзотикой: обстрелка (это когда по тебе стреляют настоящими пулями, дабы не сачковал, а окапывался и переползал как положено), огневая подготовка, диверсионная подготовка. психологическая подготовка, борьба за живучесть... С таких сборов я приезжал худой, как насос, жилистый, как орангутанг, и спокойный, как черепаха, - куда спешить, когда той жизни - всего-то триста лет!..

Но полного счастья нет нигде, даже в Крыму.

При всей ответственности наши разборы были кому-то нужны, как газета "Социалистическая индустрия" нильскому крокодилу. Власть имущие принимали решения, пользуясь цитатами классиков и пролетарским чутьем, которое острили, надо полагать, перечитывая нетленку "Ленин и печник" и общаясь с грудастыми девахами "из народа". Ну а к "судьбоносным перестроечным" у меня был накатан вялый "диссер", по защите которого от дел аналитических я отвалил на преподавательскую работу при полном поощрении начальства.

Все потому, что и на любой-то работе человек со временем приобретает опыт, но теряет вкус, свежесть взгляда, да и удовольствие. Перерыв был ко времени. Тем более что новый лидер, сгоряча обозвавший себя политиком, стал сугробить такое, что человек соображающий легко мог запить горькую, тупой - стать искренним запевалой перестройки, ну а остальные...

"По делам их узнаете их"... Антиалкогольная кампания привела к тому же, к чему полстолетия назад привела Штаты: к созданию высокоорганизованной преступности. Единственный созидательный результат. Как выражался старик Маркс, нет такого преступления, на которое не пойдет капиталист ради прибыли в тысячу процентов. Хоть в этом-то он оказался прав.

Ну а когда плю-ю-у-рализм гэкнул во всей красе, про меня вспомнили и воткнули в Отдел. Для аналитической проработки ситуаций, только уже на наших окраинах. А ситуации крутились по одному стереотипу: против нас работали серьезные профессионалы, правда, без фантазии, прокатывая удачный сценарий с малой "поправкой на местность". Заполыхали "межнациональные конфликты", а ребята из оперативной группы Отдела, вовсю ругаемые "демократической прессой" и "свободным телевидением", заливали упомянутые пожары по старинному русскому обычаю: своей кровью. Справедливости ради отмечу, советы профессионалов учитывались той и другой сторонами. Те - обеспечивали политическую поддержку своим на всех уровнях, здешние - активно действовали наоборот.

Оставаться в такой ситуации только человеком при бумажках, полупридурком, было стыдно, так что пришлось и побегать.

Навыки, полученные в "летних оздоровительных лагерях", пригодились. Мне повезло: к лагерной подготовке я сразу отнесся как с спорту, а не как к неизбежному и ненужному занятию.

Лучше всего пошла "рукопашка". Умения, приобретенные когда-то в спортшколе на отделении бокса, и помогали, и мешали одновременно. То есть поставить удар заново было сложно, бил, как привык, прыгая, двигаясь, с обязательным разворотом корпуса. Ну да инструктор оказался человеком тертым и с пониманием, - у "стажеров", как нас называли, он считал нужным развивать уже имеющиеся качества.

Это не значит, что меня не научили стрелять. Огневая и диверсионная подготовки были профилирующими предметами - огонь навскидку из разных видов оружия, работа со всеми видами взрывчатки, кратковременные огневые контакты между "синими" и "зелеными", навыки обращения с холодным оружием и "спецсредствами" - газы, аэрозоли... Что еще?.. Вождение всех видов транспортных средств, бег по пересеченной местности не только с боекомплектом, но и в бронежилете, и снова - огневые контакты и "рукопашки"..

По правде говоря, время тогда было тихое: милиционеры, и те получали табельный "ПМ" только поособому случаю, правда, без права стрелять и нередко - без патронов. Любой, даже случайный выстрел в черте города рассматривался как ЧП. Представить, что через несколько лет страна превратится в "единый военный лагерь", причем неизвестно будет, кто с какой стороны... Короче, лагерь спецподготовки существенно отличался от сборов "партизан". Группа состояла из двадцати двух человек; работали мы на совесть и полученные знания полагали применять исключительно против "внешнего супостата".

...Стрелять я научился... Не виртуозно, но терпимо. Впрочем, во всех позднейших конфликтах меня берегли как "думного", намеренно ставили "вторым номером", ибо знали, что стреляю густо, но неточно. Зато оценили "рукопашку", - вместе с бронежилетом мой вес был под центнер, ногами не размахаешься, но после удара рукой - редко кто продолжал функционировать в активном режиме... И хотя именовалось происходящее "конфликтами и столкновениями в горячих точках", по сути - это была война... А когда удавалось вывезти из-под огня плачущих мужчин, которые не могли защитить свои дома, потому что умели только пахать землю, чинить станки, но не умели воевать, или женщин, дело которых быть любимыми и растить детей, - оставалось чувство хорошо сделанной работы.

Пока меня два года болтало по трещавшей по швам державе, жена обрела покой и отдохновение на выпуклой груди бывшего комсомольского вожака с хорошим бизнесменским будущим.

Карнавальный августовский заговор автоматически решил все мои проблемы: Отдел не то чтобы признали крайним, но и не шибко нужным; к тому же наш куратор на верхах то ли во что-то вляпался, то ли, наоборот, не вляпался, то ли сказал что-то не то, что ли промолчал не там и не тогда... Короче, нас распустили по отставкам, снабдив хорошим выходным пособием. Играть в войнушку я устал и в звании капитан-лейтенанта ВМС прибыл наконец к морю. В складчину с воркутинским экс-шахтером мы приобрели у отъезжавших на историческую родину крымских татар недвижимость на побережье: ему - домик, мне - сарайчик с садиком, колодцем и морем.

Ну и бархатным сентябрьским вечером пошел я побродить по городку. Желания мои были пусты и сиюминутны, намерения - просты и определенны. Мужчине без женщины порой более одиноко, чем без собаки. Это я без балды. Собака - друг, а женщина?..

Кабачок "Верба" показался в меру уютным и шумным. Озадачив метра денежкой, я получил отдельный столик в углу, где и расположился за шкаликом "Столичной", бутылкой шампанского, закусками, сластями и фруктами. После третьей рюмки я решил, что в целом жизнь моя складывается вполне удачно, но для полного счастья не хватает юного создания лет эдак девятнадцати - двадцати, девушки, с которой мы предались бы сладкой жизни, откупорив мускатное...

За соседними двумя составленными столиками расположилась компания. Отдыхали они шумно и, на мой вкус, несколько развязно, ну да о вкусах не спорят. Потом оттуда поднялась девчушка и направилась ко мне.

- Угостишь? - спросила она, усевшись без приглашения за мой столик.

- Это вряд ли. - Девица была вульгарна, да к тому же малолетка, и становиться удойным чайником для всей компании мне вовсе не хотелось.

- Тогда я сама угощусь! - Девица взяла бутылку.

- Секундочку. - По-моему знаку подбежал официант, щедрые чаевые не остались незамеченными.

- Даму мучит жажда. Стакан молока, пожалуйста.

- Ах ты, гнусняк, - девица покраснела, - сучара позорный. - И отвалила. Оставалось ждать продолжения.

Из-за соседнего столика поднялись двое: широкоплечий красавец с не опускающимися из-за накачанных мышц руками и мелкий хлыщ из породы подлипал - гундосый. И тоже присели за мой столик. Большой откупорил мою бутылку шампанского и разлил себе и маленькому.

- Слушай, Шура, растолкуй мне одну ситуацию, - начал "подлипала".

- Ну?

- Представь себе, сидят молодые люди, отдыхают, за жизнь говорят, ну и никому решительно не мешают...

- Ну?

- А с ними отдыхают две милые девушки... Твое здоровье, Шура! - Приятели выпивают и наливают еще. - И вот представь, появляется... появляется некий Ху, по обличью пидор, по повадкам - мурло и начинает приставать к одной из девушек...

- Ну?!

- Делает ей грязные предложения, раздевает...

- Ну!

- ...Взглядом и требует, чтобы девушка у него... Ты понимаешь7..

- Падла! - Шура положил руки на стол, демонстрируя сбитые костяшки и массивный серебряный перстень в виде оскаленной волчьей головы, - штука, вполне заменяющая кастет.

- Согласен, Шура, не горячись. Выпьем?

Они снова сдвигают бокалы, Шура громко рыгает в мою сторону.

- Представь, Шура, в мужском сортире, в присутствии третьего лица, да еще и голая... Шура, это беспредел?

- Беспредел.

- Как реагировать молодым людям, пригласившим девушку в приличное заведение, на домогательства этого пидора?

- Надо его вые...

- Это само собой, но сначала он оплатит моральный ущерб, деньгами, естественно, потом пройдет с нами в сортир и отсосет у каждого, а наши дамы понаблюдают, правильно ли он будет это делать, - может, и им есть чему поучиться? А, Шура?

- Пидоры, они баловные, - гоготнул Шура.

Пока эти птенцы приморских скал чирикали, меня посетила грусть. Мир несовершенен, потому что несовершенен человек? Но разве это люди? Чем они сейчас заняты? Они ломают человека, превращают его в дерьмо и получают от этого удовольствие.

Не по-людски это. И проделывают, видно, не в первый раз.

Выхода у меня два. Первый: опускаю большому что-то на голову, ударяю слегка подлипалу и к лидеру - это плотный паренек моих лет, внимательно наблюдающий за происходящим. Его - блокировать, но нежно и накатить: "Братан, ты за кого меня держишь, в натуре, уйми бакланов, поговорим..." - и далее по тексту.

Но раз пришла грусть... И в заведении как-то стихло - посетители жуют, уткнувшись в тарелки... И вспомнился Сережка Найденов, убитый далеко от России...

- А я думаю, Шура, что это за фраер...

Окончить фразу мелкий не успел. Беру его за шевелюру и тяну голову назад. Он, понятно, сопротивляется мышцами шеи, а я резко опускаю его вперед переносицей, на угол стола. Что дальше с ним - смотреть некогда. Со здоровяком нас разделяет стол, и, пока сигнал от зрительных рецепторов достигает его куцего мозга, пока мозг перерабатывает полученную информацию, а его обладатель делает попытку встать, на него обрушивается стул, а следом - бутылка из-под шампанского, - не пропадать же добру. С образовавшейся "розочкой" прыгаю грудью на стол к негостеприимным соседям и, обняв лидера за шею, как нелюбимую девушку, падаю через него. Быстро поднимаюсь, а лидера заставляет поторапливаться "роза", приставленная к горлу. Я не очень учтив: из приличного надреза на шее у мужика течет кровь, моя правая рука шарит у него под пиджаком и находит жесткую рукоятку "Макарова", - так и хочется дать благой совет: хочешь носить "пушку", не скупись на портного.

Легонько тюкаю лидера рукояткой по затылку, приводя в состояние "грогги", снимаю "пушку" с предохранителя и приглашаю его приятелей:

- На пол! - сопровождая просьбу красноречивым жестом.

Боковым зрением улавливаю какое-то движение - похоже, не все восприняли меня серьезно, но дабы не повторять ошибок верзилы, по-прежнему отдыхающего на полу, сначала стреляю, потом анализирую реакцию. Вскрик! - непослушный роняет внушительный самопал и падает следом: похоже, пуля раздробила ему кисть руки, у парня болевой шок.

Вроде поняли, что шутить я не намерен. Так что сажусь тихонько в уголок и наблюдаю за "подзащитными". Насчет того, что в милицию уже сообщено, не сомневаюсь, - или я ничего не понимаю в метрдотелях, официантах и оперативной работе "угро".

"Коляска" подкатила через пару минут. Городок-то небольшой.

Ствол укороченного "акаэма", собака - все как полагается. Я же сижу паинькой - "пушка" на другом конце стола, стволом ко мне, обойма - рядом, руки на столе - ладонями вниз. Подъезжают еще две машины - тормозят лихо, с визгом. Появляется Кузьмич - в белоснежной форменной рубахе, заправленной в брюки. У Кузьмича два бзика: по три раза на день менять сорочки (он предпочитает белые) и не носить положенного по форме головного убора - наверное, чтобы не отдавать чести никакому начальству. Тогда погоны на его плечах были еще майорские.

С полминуты он стоит в дверях, оглядывая зал: оценка ситуации. Потом обращается к старлею:

- Ты это... чтобы все по форме.

- Есть, - козыряет старлей.

А Кузьмич направляется ко мне. Сгребает со стола пистолет, обойму, и они исчезают в безразмерных карманах штанов, похожих больше на казацкие шаровары. Берет стул и садится напротив.

За его спиной уже работают. Парнишки закованы в "кандалы" - руки назад, без баловства, - одного за другим их уводят. Оперативники в штатском занимаются свидетелями. И тут я вижу девушку - длинные каштановые волосы, легкое платьице до колен. Где были мои глаза! Мысль, что она со спутником, приходит в голову позже...

- Ты это... документы... - выводит меня из мечтательности голос Кузьмича.

- С собой нет. Дома.

- Где - дома?

- Здесь, в Приморске.

- Ты местный?

- Наполовину. Домик купил.

- Где?

- На Зеленой.

- У Асланбея?

- Да.

- Не похож ты на шахтера.

- Шахтер дом купил, я - летний домик. На самом берегу.

- А-а. Фамилия?

- Дронов. Олег Владимирович.

- По профессии кто?

Хотел бы я сам это знать!

- Преподаватель. - (Ну не моряк же!)

Кузьмич усмехается, достает из кармана портсигар, оттуда - окурок сигары, прикуривает, пыхает ароматным дымом.

- Поехали. Только ты это... Без баловства.

Майору я, видимо, понравился. Поскольку в райотдел меня доставили на его "уазике" (он спереди, а я - с сержантом и собакой - сзади, в клетке), наручников не надевали. Ну а я никогда и не считал, что выгляжу уркой. Заходим в дежурку.

- Ты это...

А я уже выкладываю на стол: деньги, ключи, сигареты, зажигалку. Все. Ни наркотиков, ни ампул с ядом.

Майор смотрит на ключи, потом на меня. Похоже, симпатия у нас взаимная. Пододвигаю к нему ключи:

- Только документы у Степана Тимофеевича, в доме. Я тут третий день всего, дверь на соплях.

- Сам из Москвы?

- Да.

- Посиди с дежурным. Адрес, родственники... Я это... Матвеев!

- Я!