Чтение 3–й страницы книги ~Не прячте ваши денежки~

До приезда Вероники Виктор прожил в Паршуткино около года, и аборигены,
поначалу набивавшиеся в его избушку всей деревней - поглазеть на настоящего
москвича и художника, успели к нему привыкнуть. Виктор не кичился, ходил,
как все, на охоту и за грибами, любил принять самогону под горячую
картошечку и попариться в баньке. Словом, обычный человек - две руки, две
ноги, одна голова.

Но вскоре после приезда Вероники отношение деревенских к Виктору
переменилось, а позже стало весьма смахивать на благоговение. Вышло это вот
почему.

В конце лета Веронике исполнялось семь лет, и ее предстояло отвезти в
школу-интернат. Но отцу, только что обретшему дочь, эта перспектива не
понравилась. Виктор отправился в райцентр и там, ценой никому не ведомых
усилий, добился от местного начальства решения о создании в Паршуткине
начальной школы и своего назначения на должность учителя.

Учителем он оказался потрясающим. На уроки собирались не только пятеро
малышей, которым полагалось ходить в начальную школу по возрасту, но и все
остальное население деревни. Мужики и бабы чуть не со слезами заклинали его
перенести занятия на вечер, чтобы они успели управиться с делами. Для людей,
которые и кино-то видели не чаще двух раз в год, наступил нескончаемый
праздник.

Виктор прекрасно знал мифологию и историю. В годы молодости он
исколесил весь Союз, пас овец в горах Кавказа и Памира, нанимался рабочим в
геологические экспедиции и бродил по тундре, тралил рыбу на Дальнем Востоке
и за Полярным кругом, ловил змей в прикаспийских песках, собирал хлопок в
Узбекистане, помидоры и виноград - в Молдавии, арбузы - в Астрахани. Об
обычаях разных народов, населявших огромную империю, знал не понаслышке.
Горы, океан, сопки, пустыню и тундру видел собственными глазами. Полезные
ископаемые отличал на ощупь. И ко всему прочему был хорошим рассказчиком и
превосходным художником. Удивительно ли, что он стал паршуткинским кумиром?
А уж какими глазами смотрела на отца Вероника, можете представить сами.

Прошло три года, и над девочкой снова нависла угроза переезда в
интернат. И снова отец не отпустил ее. Он договорился с директором интерната
о заочном обучении: Вероника будет заниматься дома, а в конце каждого
полугодия приезжать на две недели в школу и писать контрольные работы.
Директор согласился, но попросил Виктора принести от врача справку,
рекомендующую ребенку домашнее обучение. Каково же было его удивление, когда
с аналогичными справками к нему явились обросшие, пропахшие махрой и овчиной
мужики - родители всех школьников Паршуткина!

Таким образом начальная школа превратилась в среднюю. Тут Виктору
пришлось задуматься. Изобразительное искусство, русский и литературу он с
легкостью мог вести хоть до самого выпуска. Английским, благодаря матери,
проведшей первые четырнадцать лет жизни в Ирландии, владел свободно. С
биологией и зарубежной географией дела обстояли похуже, но, разжившись
литературой, он мог подняться до уровня преподавателя средней школы. А вот
как быть с математикой, физикой и химией? Насчет своих способностей в этих
дисциплинах Виктор не обманывался - сам в школе не вылезал из "троек". Нет,
его дочери такой горе-учитель не нужен. Она получит лучших преподавателей
страны!

И Виктор, рассылая запросы всем друзьям, родственникам, друзьям
родственников и родственникам друзей, находил блестящих профессоров и
популяризаторов и заманивал одного за другим в Паршуткино, суля сказочную
охоту, богатейшие грибные места и отдых среди первозданной природы. Физики,
химики и математики доверчиво отправлялись прямиком в западню, ибо Виктор и
паршуткинцы, приняв и обласкав очередного гостя, брали его в плен и не
отпускали обратно без небольшого, но обстоятельного курса лекций по
соответствующей специальности. Впрочем, пленники обычно не обижались.

В результате этой пиратской деятельности питомцы Виктора, к вящему
удивлению учителей школы-интерната, сдали выпускные экзамены на "отлично" и
поехали поступать в лучшие университеты страны. Поехали и Вероника с отцом.

Вероника как раз сдавала вступительные экзамены на филфак МГУ, когда
Виктор получил письмо из Америки. Его старинный друг Тимур - один из тех
художников, кого когда-то с подачи КГБ осудили за тунеядство, а потом
выпихнули из страны, - писал, что когда-то взял на себя смелость увезти за
кордон несколько холстов Виктора, которые хранились у него дома. На волне
интереса к советским художникам-диссидентам, поднявшейся на Западе в начале
восьмидесятых, Тимуру удалось продать свои и Викторовы картины, за них дали
неплохую цену. Потом интерес к советским диссидентам угас, и Тимур из
художника переквалифицировался в бизнесмена от искусства. Он создал
художественную галерею "Арт-и-шок" ("Art&Shock"), но, поскольку к тому
времени успел истратить все свои деньги, использовал в качестве начального
капитала выручку от продажи картин Виктора.

"Сейчас моя галерея - одно из самых процветающих предприятий
арт-бизнеса в Нью-Йорке, - писал он, - и ты - ее законный совладелец. Не
желаешь ли ради разнообразия поменять беспечную жизнь советского босяка на
тяжкую долю американского бизнесмена? Насколько мне известно, проблем с
выездом из нашего великого и могучего отечества теперь почти не существует".

Виктор показал письмо дочери. Наученный горьким опытом 60-х, он не
особенно верил в то, что послабление режима продлится долго, и решил увезти
Веронику подальше от идеологического маразма и казенных чиновничьих рож, от
унизительных очередей в магазинах и обывателей, истерично преклоняющихся
перед заграничным товаром; от поднявших голову националистов, антисемитов и
всякого подобного быдла.

Веронику, у которой еще не перестала кружиться голова после переезда в
Москву, перспектива поездки за океан и учебы где-нибудь в Гарварде просто
ослепила. Она согласилась мгновенно и забрала документы из вступительной
комиссии. Веронике нашли хорошего преподавателя английского языка и
литературы, и Виктор отправился занимать очередь в американское посольство.

Через полгода, в декабре восемьдесят девятого, отец и дочь приземлились
на американской земле. Первое время они чувствовали себя великолепно. Тимур
писал правду: Виктор действительно стал состоятельным человеком. Десятки
тысяч долларов, удачно вложенные в дело шесть лет назад, превратились в
сотни. Помимо денег, Виктора в Америке ждала еще и известность. Его картины,
в отличие от картин многих других диссидентов, за эти годы выросли в цене в
несколько раз, а это означало, что он, не страшась голодной старости, может
заниматься не бизнесом, а любимым делом.

По совету друга Виктор выбрал для образования дочери Йельский
университет. Они купили неподалеку от Йеля дом, оборудовали там
художественную мастерскую, наняли преподавателей, приобрели две машины,
получили права и чуть было не зажили счастливо, но... Но мятежный нрав
Виктора, смягченный было дикой красотой таежной природы и заботой о
подрастающей дочери, проявился снова.

Сытая, прилизанная, благонравная Америка вызывала у него разлитие
желчи. "И эти надутые самодовольные болваны смеют величать свое гнилое
стоячее болото свободной страной?! - кипел он. - Да у них самая страшная
несвобода, которую только можно вообразить, - несвобода мысли. Рабам на
галерах, римским гладиаторам, еретикам во времена инквизиции и сталинским
зэкам на Колыме - и тем позволялось иметь собственные мысли - хотя бы
тайком, про себя! А "свободная" Америка штампует мозги своих граждан, точно
запчасти на конвейерах Форда. С ними невозможно спорить - у них на все
готовое и абсолютно непробиваемое мнение, почерпнутое от какого-нибудь
идиота-телеведущего. А их так называемая "культура"! Господи, да они
попросту безграмотны! Подумать только, филолог, выпускник Йеля, спрашивает
меня, не немец ли Достоевский!"

Отвращение Виктора к Штатам росло день ото дня. Американские газеты,
американское телевидение, американские бестселлеры, американские
интеллектуалы - все вызывало у него приступы неконтролируемой ярости. Когда
Вероника поступила в университет, отец открыл банковский счет на ее имя,
перевел туда большую часть денег, а свой счет закрыл. "Это гнусное
государство не получит от меня ни шиша! - заявил он. - Я больше не напишу на
продажу ни единой картины и не заплачу ни цента налогов". В конце концов он
переоформил дом на Веронику, сел в свой подержанный джип и уехал куда глаза
глядят.

Два месяца Вероника сходила с ума, не имея от отца никаких известий.
Потом он прислал письмо, в котором сообщил, что путешествовал по Европе, а
теперь снял себе хижину в горах Вайоминга, куда она может приехать к нему на
каникулы. Вероника, очень скучавшая по отцу, естественно, приняла
приглашение. Хижина на краю света, без водопровода и электричества, и дикий
лес вокруг живо напомнили ей Паршуткино и вызвали умиление, но уже
обретенная привычка к удобствам оказалась сильнее. Прожив с отцом две
недели, Вероника вернулась к цивилизации.

С тех пор так и повелось. Полгода Виктор скитался по Европе, а полгода
жил в глуши, где охотился, ловил форель, коптил свою добычу в самодельной
коптильне, бродил в горах и собирал травы. Вероника изредка приезжала к нему
погостить, умоляла вернуться к живописи и цивилизации, но отец не желал ее
слушать.

- С каждым приездом я находила его все более угрюмым и замкнутым, -
рассказывала кузина, промокая платочком слезы. - Но мне даже в голову не
пришло, что он болен. В последний раз я видела его смеющимся у твоих родных
в Торонто. Помню, мы сидели за столом, тетя Белла читала вслух твои письма,
а папа смеялся - весело и беззаботно, почти как раньше. Потом дядя Андрей
принес пачку фотографий, которые ты прислала недавно. Помнишь - походные?
Там еще такие забавные подписи. А перед отъездом папа долго разглядывал твои
картины... По-моему, я знаю, о чем он думал. Жалел, что не ты, а я его дочь.
Я слишком скучная, к тому же не умею рисовать... Если бы ты знала, как мне
хотелось научиться! - Она низко склонилась над столом, и острые плечики
задрожали.

Я воздела глаза к потолку и шумно выдохнула.

- Зато ты наверняка умеешь петь.

Кузина подняла голову и посмотрела на меня недоуменно и, пожалуй,
неодобрительно.