Чтение 3–й страницы книги ~Две женщины~

- Что вы собираетесь сделать? - спросила она с волнением.

- По этому вопросу мне придется принять решение на месте самому, -
сказал Холмс. - Если меня и постигнет неудача, то, во всяком случае,
попытка будет сделана в благих целях.

Мы уже прощались, когда герцогиня слегка коснулась руки моего друга.

- А если вы осмотрите эти ужасные документы и убедитесь в их
подлинности, вы их изымете? - спросила она.

В суровых чертах Холмса мелькнуло выражение сострадания, когда он
взглянул на свою собеседницу.

- Нет, - ответил он спокойно.

- И вы будете правы! - воскликнула она. - Я тоже не взяла бы их.
Ужасная несправедливость прошлого должна быть выправлена хотя бы ценою
моей жизни... Но меня совсем покидает мужество, когда я подумаю о своей
дочери.

- Я уважаю ваше мужество, - мягко сказал Холмс, - и потому советую
вам быть готовой к худшему.

Остаток дня мой друг провел в самом беспокойном настроении. Он
непрерывно курил, пока в гостиной оказалось невозможным дышать.
Просмотрев все газеты, он швырнул их в ведерко для угля и принялся
шагать по комнате взад и вперед, заложив руки за спину. Затем, подойдя к
камину, он взглянул на меня. Я в это время сидел в кресле.

- Пойдете ли вы на серьезное нарушение закона, Устсон? спросил он.

- Ради благородной цели - конечно, - ответил я.

- Но это вряд ли будет для вас полезно, мой друг! - воскликнул Холмс.
- Если вас поймают в доме этой женщины, нам обоим несдобровать. Но мне
необходимо посмотреть подлинные документы.

- Тогда у нас может не оказаться выбора, - заметил я.

- Ну что ж, Уотсон, если этот вечер последний в нашей честной жизни,
- усмехнулся Холмс, - пусть он будет по крайней мере приятным.

Нам нужны столик в ресторане Фратти и бутылка монтраша.

Мои часы уже показывали начало двенадцатого, когда кэб доставил нас
на улицу Карла II. Была холодная дождливая ночь, легкий туман окружал
уличные фонари смутными желтыми светящимися кругами и блестел на шлеме
полисмена, который медленно прошел мимо нас, включив свой фонарик. Выйдя
на Сент-Джеймс-скуэр, мы прошли по тротуару в западном направлении.
Вдруг Холмс положил мне руку на плечо и указал на освещенное окно в
фасаде большого особняка, мимо которого мы проходили.

- Это свет в гостиной, - прошептал он. - Нельзя терять ни минуты.

Кинув быстрый взгляд вдоль пустого тротуара, он вскочил на стену,
граничащую с особняком, и, подтянувшись на руках, исчез. Я быстро
последовал за ним, пока мой друг не остановился под тремя высокими
окнами. Там я по его указанию подставил спину, и в один миг он
вскарабкался на подоконник. Бледное лицо его отражалось в темном стекле
окна, руки работали над шпингалетом. Через мгновение окно распахнулось,
я ухватился за протянутую руку Холмса и с дрожью почувствовал, что мы
уже в комнате.

- Библиотека, - прошептал мне Холмс на ухо. - Спрячьтесь за
занавесками у окна.

Кругом был полный мрак, слабо пахло кожей. Полная тишина нарушалась
только мерным тиканьем старинных часов. Прошло, вероятно, минут пять,
когда из глубины дома послышались шаги и приглушенный шепот. Под дверью
на секунду блеснул луч света, исчез и, спустя некоторое время, снова
появился. Дверь распахнулась, ив комнату вошла женщина с лампою в руке.

Время стирает очертания прошлого. И все же я помню свое первое
впечатление от Эдит фон Ламмерайн, как будто я видел ее только вчера.

Следом за Эдит фон Ламмерайн двигалась высокая стройная тень, лампа в
ее руке бросала тусклый призрачный отблеск на стену, вдоль которой
тянулись полки с книгами.

Не знаю, достиг ли ее слуха шорох занавесок, но, когда Холмс вышел на
середину комнаты, она тут же повернулась, держа лампу над головой и
направляя на нас луч света. Она была совершенно спокойна и молча глядела
на нас. Ни тени испуга не было на ее лице, только засверкала ярость в
черных глазах.

- Кто вы, - прошипела она наконец, - и что вам угодно?

- Нам нужно отнять у вас петь минут, мадам фон Ламмерайн, - мягко
ответил Холмс.

- Вот как! Вы знаете мое имя! Если вы грабители, то чего вы ищете? Я
хочу услышать это прежде, чем подниму на ноги весь дом.

Холмс указал на левую руку Эдит.

- Я пришел сюда, чтобы осмотреть бумаги, которые вы держите в руке, -
сказал он. - И предупреждаю вас, что сделаю это.

- Негодяй! - воскликнула она. - Я все поняла. Это она наняла вас.

Вдруг она сделала шаг в нашу сторону, держа лампу перед собою, и
стала пристально вглядываться в моего друга. Ярость в ее лице сменилась
сперва недоверием, а затем ликующая улыбка озарила ее лицо.

- Мистер Шерлок Холмс! - воскликнула она, задыхаясь.

Холмс повернулся и зажег свечи на небольшом столике из золоченой
бронзы, стоявшем у стены.

- А я еще раньше имел честь узнать вас, - сказал он.

- Это будет стоить вам пяти лет! - воскликнула она.

- Может быть. В таком случае я должен хоть недаром их получить.
Документы! - потребовал он.

- Неужели вы думаете, что достигнете чего-нибудь, похитив документы?
У меня есть их копии и с десяток свидетелей, которые могут подтвердить
их содержание, - расхохоталась она. - Я думала, вы умный человек, -
продолжала Эдит, - а вы просто глупец, никчемный сыщик, жалкий воришка!

- Посмотрим, - Холмс протянул руку, и она, насмешливо пожав плечами,
передала ему документы.

- Я полагаюсь на вас, Уотсон, - спокойно произнес Холмс, подходя к
столу. - Думаю, вы не допустите приближения мадам фон Ламмерайн к шнуру
звонка.

Он внимательно прочитал документы, потом, держа их против света, стал
тщательно изучать. Его тощее, мертвенно-бледное лицо казалось силуэтом
на освещенной тяжелым светом бумаге. Он взглянул на меня, и сердце мое
сжалось, когда я заметил огорчение на его лице.

И я знал, что он думал не о своем собственном незавидном положении, а
об отважной женщине, полной беспокойства, ради которой он рискнул
свободой.

- Ваши успехи вскружили вам голову, мистер Холмс, - сказала она
насмешливо, - но на сей раз - вы допустили грубую ошибку, результаты
которой вскоре почувствуете на самом себе.

Мой друг разложил бумаги у самых свечей и снова склонился над ними. И
вдруг в его лице я заметил внезапную перемену. Огорчение и досада,
которые омрачали его, исчезли, их сменила напряженная сосредоточенность.

- Каково ваше мнение об этом, Уотсон? - спросил он, когда я поспешил
к нему. Он указал на почерк, которым были вписаны отдельные строчки в
обоих документах.

- Это очень четкий почерк, - сказал я.

- Чернила! Посмотрите на чернила! - нетерпеливо воскликнул он.

- Ну, они черные, - заметил я, наклоняясь над его плечом. - Но, я
думаю, это вряд ли поможет нам. Я мог бы показать вам с десяток старых
писем моего отца, написанных такими же чернилами.

Холмс усмехнулся и потер руки.

- Прекрасно, Уотсон, прекрасно! - воскликнул он. - Будьте любезны
взглянуть на фамилию и подпись Генри Корвина Глэдсдэйла на брачном
удостоверении. А теперь посмотрите, как записано его имя на странице
регистратуры Баланса.

- Как будто тут все в порядке. Подписи совершенно тождественны в
обоих случаях.

- Правильно. А чернила?

- В них легкий оттенок синего цвета. Да, это, конечно, обычные
черно-синие чернила индиго. И что из этого?

- Весь текст в обоих документах написан черными чернилами, за
исключением имени жениха и его подписи. Вам не кажется это странным?

- Может быть, это и верно, но здесь нет ничего необъяснимого.
Возможно, Глэдсдэйл имел обыкновение носить свои собственные чернила в
портативной чернильнице.

Холмс кинулся к письменному столу, стоявшему у окна, и через
мгновение вернулся с пером и чернильницей.

- Скажите, это тот же самый цвет? - спросил он, погрузив перо и
сделав штрих на кончике документа.

- Совершенно тот же, - подтвердил я.

- Прекрасно. А чернила в этой чернильнице черно-голубые индиго.

Мадам фон Ламмерайн, которая стояла в стороне, вдруг устремилась к
шнуру звонка, но, прежде чем она дотронулась до него, прозвучал голос
Холмса:

- Даю вам слово, что если вы только коснетесь шнура, вы себя
погубите, - сказал он сурово.

Она застыла, протянув руку к шнурку.

- Это что еще за глупости? - спросила она насмешливо. - Вы хотите
сказать, что Генри Глэдсдэйл подписал документы о своем браке вот за
этим письменным столом? Глупец, любой может пользоваться чернилами
такого цвета.

- Совершенно верно. Но эти документы датированы двадцатым июня тысяча
восемьсот сорок восьмого года.

- Ну и что же?

- Боюсь, вы допустили небольшую ошибку, мадам фон Ламмераин. Черные
чернила с примесью индиго были изобретены только в 1856 году.

Что-то страшное мелькнуло в прекрасном лице, глядевшем на нас при
свете свечей.