Чтение 3–й страницы книги ~Вампир в Суссексе~

-- Вероятно, вы были очень близки с сыном до вашей второй
женитьбы -- постоянно вместе, все делили?

-- Мы почти не разлучались.

-- Ребенок с такой чувствительной душой, конечно, свято
хранит память матери?

-- Да, он ее не забыл.

-- Должно быть, очень интересный, занятный мальчуган. Еще
один вопрос касательно побоев. Нападение на младенца и на
старшего мальчика произошло в один и тот же день?

-- В первый раз да. Ее словно охватило безумие, и она
обратила свою ярость на обоих. Второй раз пострадал только
Джек, со стороны миссис Мэйсон никаких жалоб относительно
малыша не поступало.

-- Это несколько осложняет дело.

-- Не совсем вас понимаю, мистер Холмс.

-- Возможно. Видите ли, обычно сочиняешь себе временную
гипотезу и выжидаешь, пока полное знание положения вещей не
разобьет ее вдребезги. Дурная привычка, мистер Фергюсон, что и
говорить, но слабости присущи человеку. Боюсь, ваш старый
приятель Уотсон внушил вам преувеличенное представление о моих
научных методах. Пока я могу вам только сказать, что ваша
проблема не кажется мне неразрешимой и что к двум часам мы
будем на вокзале Виктория.

Был тусклый, туманный ноябрьский вечер, когда, оставив
наши чемоданы в гостинице "Шахматная Доска" в Лемберли, мы
пробирались через суссекский глинозем по длинной, извилистой
дороге, приведшей нас в конце концов к старинной ферме,
владению Фергюсона, -- широкому, расползшемуся во все стороны
дому, с очень древней средней частью и новехонькими боковыми
пристройками. На остроконечной крыше, сложенной из хоршемского
горбыля и покрытой пятнами лишайника, поднимались старые,
тюдоровские трубы. Ступени крыльца покривились, на старинных
плитках, которыми оно было вымощено, красовалось изображение
человека и сыра -- "герб" первого строителя дома2. Внутри под
потолками тянулись тяжелые дубовые балки, пол во многих местах
осел, образуя глубокие кривые впадины. Всю эту старую развалину
пронизывали запахи сырости и гнили.

Фергюсон провел нас в большую, просторную комнату,
помещавшуюся в центре дома. Здесь в огромном старомодном камине
с железной решеткой, на которой стояла дата "1670", полыхали
толстые поленья.

Осмотревшись, я увидел, что в комнате царит смесь
различных эпох и мест. Стены, до половины обшитые дубовой
панелью, относились, вероятно, к временам фермера-иомена,
построившего этот дом в семнадцатом веке. Но по верхнему краю
панели висело собрание со вкусом подобранных современных
акварелей, а выше, там, где желтая штукатурка вытеснила дуб,
расположилась отличная коллекция южноамериканской утвари и
оружия -- ее, несомненно, привезла с собой перуанка, что сидела
сейчас запершись наверху, в своей спальне. Холмс быстро встал и
с живейшим любопытством, присущим его необыкновенно острому
уму, внимательно рассмотрел всю коллекцию. Когда он снова
вернулся к нам, выражение лица у него было серьезное.

-- Эге, а это что такое? -- воскликнул он вдруг.

В углу в корзине лежал спаниель. Теперь собака с трудом
поднялась и медленно подошла к хозяину. Задние ее ноги
двигались как-то судорожно, хвост волочился по полу. Она
лизнула хозяину руку.

-- В чем дело, мистер Холмс?

-- Что с собакой?

-- Ветеринар ничего не мог понять. Что-то похожее на
паралич. Предполагает менингит. Но пес поправляется, скоро
будет совсем здоров, правда, Карло?

Опущенный хвост спаниеля дрогнул в знак согласия.
Печальные собачьи глаза глядели то на хозяина, то на нас. Карло
понимал, что разговор идет о нем.

-- Это произошло внезапно?

-- В одну ночь.

-- И давно?

-- Месяца четыре назад.

-- Чрезвычайно интересно. Наталкивает на определенные
выводы.

-- Что вы тут усмотрели, мистер Холмс?

-- Подтверждение моим догадкам.

-- Ради Бога, мистер Холмс, скажите, что у вас на уме? Для
вас наши дела, быть может, всего лишь занятная головоломка, но
для меня это вопрос жизни и смерти. Жена в роли убийцы, ребенок
в опасности... Не играйте со мной в прятки, мистер Холмс. Для
меня это слишком важно.

Высоченный регбист дрожал всем телом. Холмс мягко положил
ему на плечо руку.

-- Боюсь, мистер Фергюсон, при любом исходе дела вас ждут
впереди новые страдания, -- сказал он. -- Я постараюсь щадить
вас, насколько то в моих силах. Пока больше ничего не могу
добавить. Но надеюсь, прежде чем покинуть этот дом, сообщить
вам что-то определенное.

-- Дай-то Бог! Извините меня, джентльмены, я поднимусь
наверх, узнаю, нет ли каких перемен.

Он отсутствовал несколько минут, и за это бремя Холмс
возобновил свое изучение коллекции на стене. Когда наш хозяин
вернулся, по выражению его лица было ясно видно, что все
осталось в прежнем положении. Он привел с собой высокую,
тоненькую, смуглую девушку.

-- Чай готов, Долорес, -- сказал Фергюсон. -- Последи,
чтобы твоя хозяйка получила все, что пожелает.

-- Хозяйка больная, сильно больная! -- выкрикнула девушка,
негодующе сверкая глазами на своего Господина. -- Еда не ест,
сильно больная. Надо доктор. Долорес боится быть одна с
хозяйка, без доктор.

Фергюсон посмотрел на меня вопросительно.

-- Очень рад быть полезным.

-- Узнай, пожелает ли твоя хозяйка принять доктора
Уотсона.

-- Долорес поведет доктор. Не спрашивает можно. Хозяйка
надо доктор.

-- В таком случае я готов идти немедленно.

Я последовал за дрожащей от волнения девушкой по лестнице
и дальше, в конец ветхого коридора. Там находилась массивная,
окованная железом дверь. Мне пришло в голову, что если бы
Фергюсон вздумал силой проникнуть к жене, это было бы ему не
так легко. Долорес вынула из кармана ключ, и тяжелые дубовые
створки скрипнули на старых петлях. Я вошел в комнату, девушка
быстро последовала за мной и тотчас повернула ключ в замочной
скважине.

На кровати лежала женщина, несомненно, в сильном жару. Она
была в забытьи, но при моем появлении вскинула на меня свои
прекрасные глаза и смотрела, не отрываясь, со страхом. Увидев,
что это посторонний, она как будто успокоилась и со вздохом
снова опустила голову на подушку. Я подошел ближе, сказал
несколько успокаивающих слов; она лежала не шевелясь, пока я
проверял пульс и температуру. Пульс оказался частым,
температура высокой, однако у меня сложилось впечатление, что
состояние женщины вызвано не какой-либо болезнью, а нервным
потрясением.

-- Хозяйка лежит так один день, два дня. Долорес боится,
хозяйка умрет, -- сказала девушка.

Женщина повернула ко мне красивое пылающее лицо.

-- Где мой муж?

-- Он внизу и хотел бы вас видеть.

-- Не хочу его видеть, не хочу... -- Тут она как будто
начала бредить: -- Дьявол! Дьявол!.. О, что мне делать с этим
исчадием ада!..

-- Чем я могу помочь вам?

-- Ничем. Никто не может помочь мне. Все кончено. Все
погибло... И я не в силах ничего сделать, все, все погибло!..

Она явно находилась в каком-то непонятном заблуждении; я
никак не мог себе представить милягу Боба Фергюсона в роли
дьявола и исчадия ада.

-- Сударыня, ваш супруг горячо вас любит, -- сказал я. --
Он глубоко скорбит о случившемся.

Она снова обратила на меня свои чудесные глаза.

-- Да, он любит меня. А я, разве я его не люблю? Разве не
люблю я его так сильно, что готова пожертвовать собой, лишь бы
не разбить ему сердца?.. Вот как я его люблю... И он мог
подумать обо мне такое... мог так говорить со мной...

-- Он преисполнен горя, но он не понимает.

-- Да, он не в состоянии понять. Но он должен верить!

-- Быть может, вы все же повидаетесь с ним?

-- Нет, нет! Я не могу забыть те жестокие слова, тот