И здесь я лежал, в то время, как вы, мой милый Уотсон, и все
те, кого вы привели с собой, пытались весьма трогательно, но
безрезультатно восстановить картину моей смерти.
ошибочные выводы по поводу случившегося, вы ушли в свою
гостиницу, и я остался один. Я воображал, что мое приключение
кончено, но одно весьма неожиданное происшествие показало, что
меня ждет еще немало сюрпризов. Огромный обломок скалы с
грохотом пролетел вдруг совсем около меня, ударился о тропинку
и низринулся в пропасть. В первый момент я приписал это простой
случайности, но, взглянув вверх, увидел на фоне угасающего неба
голову мужчины, и почти в ту же секунду другой камень ударился
о край той самой расселины, где я лежал, в нескольких дюймах от
моей головы. Я понял, что это означает. Мориарти действовал не
один. Его сообщник -- и я с первого же взгляда увидел, как
опасен был этот сообщник, -- стоял на страже, когда на меня
напал профессор. Издали, невидимый мною, он стал свидетелем
смерти своего друга и моего спасения. Выждав некоторое время,
он обошел скалу, взобрался на вершину с другой стороны и теперь
пытался сделать то, что не удалось Мориарти.
увидел над скалой свирепое лицо этого субъекта и понял, что оно
является предвестником нового камня. Тогда я пополз вниз, к
тропинке. Не знаю, сделал ли бы я это в хладнокровном
состоянии. Спуск был в тысячу раз труднее, чем подъем. Но мне
некогда было размышлять -- третий камень прожужжал возле меня,
когда я висел, цепляясь руками за край расселины. На полдороге
я сорвался вниз, но все-таки каким-то чудом оказался на
тропинке. Весь ободранный и в крови, я побежал со всех ног, в
темноте прошел через горы десять миль и неделю спустя очутился
во Флоренции, уверенный в том, что никто в мире ничего не знает
о моей судьбе.
брата Майкрофта. Приношу тысячу извинений, дорогой Уотсон, но
мне было крайне важно, чтобы меня считали умершим, а вам
никогда не удалось бы написать такое убедительное сообщение о
моей трагической смерти, не будь вы сами уверены в том, что это
правда. За эти три года я несколько раз порывался написать вам
-- и всякий раз удерживался, опасаясь, как бы ваша
привязанность ко мне не заставила вас совершить какую-нибудь
оплошность, которая выдала бы мою тайну. Вот почему я
отвернулся от вас сегодня вечером, когда вы рассыпали мои
книги. Ситуация была в тот момент очень опасной, и возглас
удивления или радости мог бы привлечь ко мне внимание и
привести к печальным, даже непоправимым последствиям. Что
касается Майкрофта, я поневоле должен был открыться ему, так
как мне необходимы были деньги. В Лондоне дела шли не так
хорошо, как я того ожидал. После суда над шайкой Мориарти
остались на свободе два самых опасных ее члена, оба -- мои
смертельные враги. Поэтому два года я пропутешествовал по
Тибету, посетил из любопытства Лхассу и провел несколько дней у
далай-ламы1.
Сигерсона, но, разумеется, вам и в голову не приходило, что-то
была весточка от вашего друга. Затем я объехал всю Персию,
заглянул в Мекку и побывал с коротким, но интересным визитом у
калифа в Хартуме... Отчет об этом визите был затем представлен
мною министру иностранных дел.
Франции, где занимался исследованиями веществ, получаемых из
каменноугольной смолы. Это происходило в одной лаборатории на
юге Франции, в Монпелье. Успешно закончив опыты и узнав, что
теперь в Лондоне остался лишь один из моих заклятых врагов, я
подумывал о возвращении домой, когда известие о нашумевшем
убийстве на Парк-лейн заставило меня поторопиться с отъездом.
Эта загадка заинтересовала меня не только сама по себе, но и
потому, что ее раскрытие, по-видимому, могло помочь мне
осуществить кое-какие проекты, касающиеся меня лично. Итак, я
немедленно приехал в Лондон, явился собственной персоной на
Бейкер-стрит, вызвал сильный истерический припадок у миссис
Хадсон и убедился в том, что Майкрофт позаботился сохранить мои
комнаты и бумаги точно в том же виде, в каком они были прежде.
Таким образом, сегодня, в два часа дня, я очутился в своей
старой комнате, в своем старом кресле, и единственное, чего мне
оставалось желать, это -- чтобы мой старый друг Уотсон сидел
рядом со мной в другом кресле, которое он так часто украшал
своей особой.
апрельский вечер, повесть, которой я бы ни за что не поверил,
если бы не видел своими глазами высокую, худощавую фигуру и
умное, энергичное лицо человека, которого уже никогда не чаял
увидеть. Каким-то образом Холмс успел узнать о смерти моей
жены, но его сочувствие проявилось скорее в тоне, нежели в
словах.
-- сказал он, -- а нас с вами ждет сегодня ночью такая работа,
что человек, которому удастся успешно довести ее до конца,
сможет смело сказать, что он недаром прожил свою жизнь. Тщетно
упрашивал я его высказаться яснее.
-- ответил он. -- А пока что у нас и без того есть о чем
поговорить --- ведь мы не виделись три года. Надеюсь, что до
половины десятого нам хватит этой темы, а потом мы отправимся в
путь, навстречу одному интересному приключению в пустом доме.
назначенный час я очутился в кэбе рядом с Холмсом. В кармане я
нащупал револьвер, и сердце мое сильно забилось в ожидании
необычайных событий. Холмс был сдержан, угрюм и молчалив. Когда
свет уличных фонарей упал на его суровое лицо, я увидел, что
брови его нахмурены, а тонкие губы плотно сжаты: казалось, он
был погружен в глубокое раздумье. Я еще не знал, какого хищного
зверя нам предстояло выследить в темных джунглях лондонского
преступного мира, но все повадки этого искуснейшего охотника
сказали мне, что приключение обещает быть одним из самых
опасных, а язвительная усмешка, появлявшаяся время от времени
на аскетически строгом лице моего спутника, не предвещала
ничего доброго для той дичи, которую мы выслеживали.
приказал кучеру остановиться на углу Кавендиш-сквера. Выйдя из
экипажа, он внимательно осмотрелся по сторонам и потом
оглядывался на каждом повороте, желая удостовериться, что никто
не увязался за нами следом. Мы шли какой-то странной дорогой.
Холмс всегда поражал меня знанием лондонских закоулков, и
сейчас он уверенно шагал через лабиринт каких-то конюшен и
извозчичьих дворов, о существовании которых я даже не
подозревал. Наконец мы вышли на узкую улицу с двумя рядами
старых, мрачных домов, и она вывела нас на Манчестер-стрит, а
затем на Блэндфорд-стрит. Здесь Холмс быстро свернул в узкий
тупичок, прошел через деревянную калитку в пустынный двор и
открыл ключом заднюю дверь одного из домов. Мы вошли, и он
тотчас же заперся изнутри.
необитаем. Голый пол скрипел и трещал под ногами, а на стене, к
которой я нечаянно прикоснулся, висели клочья рваных обоев.
Холодные тонкие пальцы Холмса сжали мою руку, и он повел меня
по длинному коридору, пока наконец перед нами не обрисовались
еле заметные контуры полукруглого окна над дверью. Здесь Холмс
внезапно повернул вправо, и мы очутились в большой квадратной
пустой комнате, совершенно темной по углам, но слегка
освещенной в середине уличными огнями. Впрочем, поблизости от
окна фонаря не было, да и стекло было покрыто густым слоем
пыли, так что мы с трудом различали друг друга. Мой спутник
положил руку мне на плечо и почти коснулся губами моего уха.
мутное стекло.
напротив нашей прежней квартиры.
живописное здание. Могу ли я попросить вас, дорогой Уотсон,
подойти чуть ближе к окну? Только будьте осторожны, никто не
должен вас видеть. Ну, а теперь взгляните на окна наших прежних
комнат, где было положено начало стольким интересным
приключениям. Сейчас увидим, совсем ли я потерял способность
удивлять вас за три года нашей разлуки.
вырвался возглас изумления. Штора была опущена, комната ярко
освещена, и тень человека, сидевшего в кресле в глубине ее,
отчетливо выделялась на светлом фоне окна. Посадка головы,