Чтение 3–й страницы книги ~Стандинг или правила хорошего тона~

Он вытягивает перед собой наманикюренную руку и откровенно любуется
переливами лакированных ногтей в свете неоновых ламп забегаловки.

-- А главное, что я хочу тебе сказать -- вот уже несколько дней я живу
один.

-- Тебя бросила Берта?

-- Она уехала на курорт в Брид-ле-Бэн, хочет снова вернуть себе осиную
талию.

-- Да это же разрушение семьи! -- восклицаю я. -- Придется все начинать
сначала!

-- Так было нужно, -- оправдывается Берю. -- Подумай только: Берти
стала такой крупной, что мне, чтобы оказывать ей знаки внимания, приходилось
обозначать путь вехами!

Как-то утром она взбирается на наши весы и начинает голосить, что вроде
бы у весов нет стрелки! А ты говоришь! А эта несчастная стрелка, в страхе от
ее массы, просто прилипла к другой стороне шкалы, зашкалила, бедняжка. Наши
весы показывают до 120 кило, а дальше -- неизвестность! Когда ты не можешь
узнать, сколько ты весишь, Сан-А, надо объявлять чрезвычайное положение,
разве нет? Либо ты теряешь контакт с самим собой!

После этой значительной тирады мой товарищ-философ подзывает официанта
и просит его повторить.

-- Все это не объясняет причин твоей копуляции с аристократией, малыш.

-- Сейчас объясню. Так вот, несколько дней назад я загружаю свою Берту
в вагон и собираюсь взять машину. Я открываю дверь такси, и в это время
какая-то особа открывает дверь с другой стороны, и вот мы хором кричим: "Рю
де ля Помп!" Мы смотрим друг на друга и хохочем. Взглядом знатока я сразу же
вычислил светскую даму. Ну, тогда я, ты же меня знаешь: я сама галантность,
вместо того, чтобы выкинуть ее из машины, как я был вправе это сделать,
потому как мужчина, а тем более как полицейский, я ей говорю своим бархатным
голосом на пневматической подвеске: "Дорогая мадам, поскольку нам ехать в
одно место, давайте путешествовать вместе". Она колеблется, потом поняв, что
имеет дело с настоящим джентельменом, соглашается.

От Лионского вокзала до Рю де ля Помп надо ехать почти через весь
Париж. А в час пик движение достигает своего пика, поэтому у меня было
навалом времени, чтобы навешать ей лапши на уши, ты меня знаешь. Что я ей
там плел, я сейчас не помню, короче, мы добираемся до Рю де ля Помп, и тут
она приглашает меня к себе пропустить глоток-другой. Я сразу же оплатил
половину проезда! А ее дом, это надо видеть! Из тесаного камня, с такими
высокими окнами, что если бы они были на первом этаже, то из них можно было
сделать двери! Ковер на лестнице, а в лифте стоит скамейка из бархата для
тех, кто боится головокружений. Ты представляешь? Он осушает второй стакан и
ставит красное пятно на свой серый галстук.

-- Мы поднимаемся и подходим к двери: одна единственная на весь фасад,
заметь, и с шикарным половиком с инициалами этой дамы. Вместо того, чтобы
достать ключи, она звонит. И кто же нам отворяет? Лакей в полосатом жилете.

"Добрый день, госпожа графиня", -- произносит раб.

Я таращусь на дамочку как малахольный. Она улыбается мне и
представляется: "Графиня Труссаль де Труссо" и приглашает в гостиную, где
вся мебель как будто сошла с старинной картины. Ты можешь быть
республиканцем с головы до пят, но дворянство и стиль Людовика XV всегда
потрясают, надо это признать. Закрученная фамилия оказывает свое действие
даже в эпоху ракет и штиблет. Я так растерялся, что забыл выложить ей свою
генекалогию, и от этого она была явно не в себе, моя графиня.

"С кем имею честь беседовать?" -- в нетерпении она шепчет мне.

Я чуть было не поперхнулся, тем более, что на стенах висела тьма
каких-то субъектов, нарисованных маслом (это видно невооруженным глазом),
которые смотрели на меня с такой злобой, как консьержка, уставившаяся на
дворняжку, которая облегчается на парадный коврик в подъезде. И не какие-то
там простые мужики, а благородные -- с острыми шнобелями и глазами. Для
джентри, парень, то бишь для аглицкого дворянства, характерна именно
заостренность.

Я совсем растерялся и говорю себе: "Ты дал маху, дорогой.
Отконвоировать графиню в ее камеру и не назваться -- это все равно, что быть
разночинцем". Поэтому я складываюсь вдвое в смысле длины и выпаливаю,
перейдя на охмуряющую тональность нумбер ван: "Александр-Бенуа Берюрье,
мэдам". Только в таких случаях, старик, ты начинаешь поминать добрым словом
своего папашу за то, что он наградил тебя составным именем. Это чуть-чуть
компенсирует сухость твоей фамилии. Дефис -- это ерунда, но это уже
двоюродный брат дворянской частицы, согласись!

Я охотно соглашаюсь и даю ему высказаться, так как он в полном ударе.

"Берюрье, Берюрье, -- щебечет она, -- а не приходитесь ли вы
родственником Монгорло дю Берюрье-Ваньдокса по младшей ветви?"

Ну, я, конечно, схватился за этот случай двумя руками. "Совершенно
справедливо, моя графиня", -- услужливо поддакиваю я.

"Я вроде бы младший племянник, происходящий от сторожа охотничьих
угодий замка..." Ты понимаеншь, Сан-А, я старался сохранить дистанцию. Не
скрою, что я насвистел насчет голубых кровей. Но я же не наглел и не
прилепил себе всю дворянскую частицу. А идея со сторожем возникла у меня
после аглицкого кино под названием "Любовник леди Шателэ" (она принимала его
в своем фамильном замке). От этих слов графиня чуть было не лишилась своих
тонких аристократических чувств прямо на диване.

"О боже, как это романтично, " прокудахтала она. -- У меня так бьется
сердце". И ты знаешь, что она сделала? Она схватила мою ладонь и прилепила
ее к своей груди как пластырь, чтобы подтвердить, как он стучит, ее мотор. Я
воспользовался моментом и ощупал упаковку, чтобы удостовериться, что ее шары
сделаны не на фабрике "Данлоп" которая производит теннисные мячики. Мои
опасения были напрасны. Они были настоящими и с хорошей посадкой.

"И правда, моя графиня, он так трепыхается, ваш чебурашка, --
сочувствую я ей. -- Не нужно доводить себя до такого состояния, а то можно
заработать какую-нибудь чертовщину, наподобие инфраструктуры миокарпа". И
продолжая беседовать, я разыгрываю сцену "Гулящая рука". Графиня была как на
именинах. До настоящего момента ей встречались только такие мужчины, которые
занимались с ней любовью в третьем лице единственного числа, да еще в
сослагательном наклонении. Эти всякие фигли-мигли проходят, когда ты рубаешь
на обеде у суппрефекта, но когда ты тет-на-тет, здесь все фатально
определено. Бывают деликатные моменты, когда ты должен пробудить в себе
зверя или хотя бы зверушку, иначе будут страдать твои чувства. Как только ты
высокомерно заявляешь даме: "Не разрешили бы Вы мне Вас обнять?", вместо
того, чтобы поцеловать ее взасос, как бы намекая на то, что ее ждет дальше,
считай -- все пропало. Ты можешь оттягивать пальчик, когда держишь чашку
чая, но не тогда, когда ты проверяешь содержимое грузового лифтчика
какой-нибудь бабенки. Крутить амуры надо всей пятерней, иначе -- это ничего
больше, как светская беседа.

После этого Берюрье заказывает третью порцию.

-- Толстый, а она красивая, твоя графиня?

Он смеется брюшным смешком.

-- Если я ее тебе опишу, ты не поверишь, Сан-А. Послушай, давай сделаем
так: ты идешь со мной к ней на обед и там проконстантируешь все своими
собственными подручными средствами!

-- Мне неудобно, -- говорю я. -- Вваливаться внезапно к персоне такого
ранга просто неприлично.

-- Минуточку, -- прошептал Берю, вытаскивая из своего кармана
замызганный томик в сафьяновом переплете. И стал лихорадочно листать
страницы. Я наклоняю голову набок, чтобы снизу прочесть название книги.

"Энциклопедия светских правил", -- разбираю я по косточкам. -- Ты где
ее откопал, Толстый?

-- Мне ее всучила графиня.

Он в темпе что-то читает в своей новой Библии и резко захлопывает ее.

-- Действительно, -- говорит он, -- лучше предупредить, я ей сейчас
звякну и спрошу разрешения взять тебя со мной.

Он встает, требовательно просит жетон и идет вести переговоры со своей
породистой бабой. Воспользовавшись его кратким отсутствием, я листаю его
справочник правил приличия: год издания -- 1913, автор -- некто Кислен де
Ноблебуф. Сразу же натыкаюсь на раздел "Расценки на приданое для
новорожденных", где дается описание всех видов приданого, начиная со
стоимости в 25 франков (1913 г.) для бедных младенцев и кончая приданым в
2000 франков для богатых. Затем я попадаю на главу под названием "Искусство
говорить монологом , а через несколько страниц мне предлагается список
подарков, которые можно дарить священнику. Мне сдается, друзья мои дорогие,
что если наш Берю все это ассимилирует, быть ему на Кэ д'Орсе*! Эта графиня
чем-то напоминает небезызвестного Пигмалиона, только в своем роде. Во всяком
случае она взялась за титанический труд! Легче организовать Крестовый поход,
чем воспитать Толстяка!

-- Хо'ккей! -- голосом жвачного животного извещает мой подчиненный,
вернувшись из кабины так-сифона. -- Она нас ждет.

Он окидывает меня критическим оком и качает головой.

-- У тебя, правда, пиджак в клетку, но для обеда это вполне сойдет, --
изрекает он с умным видом.

* Для тех. кто плохо знает карту Парижа и его окрестностей, сообщаем,
что на набережной д'0рсе располагается министерство иностранных дел Франции.
-- Примеч. пер.

Глава вторая

В которой Берюрье приводит меня в храм светских манер и как он себя в
нем ведет

В то время, как мы рулим в консервной банке в направлении улицы де ля
Помп, Берю продолжает свой панегирик о покорении аристократии.

-- Ты понимаешь, Сан-А, -- говорит он, погрызывая спичку, -- это, если
можно так выразиться, само Провидение скрестило мой путь с этой бабенкой. С