зрения" и, сняв трубку "вертушки", позвонил начальнику ТАССа.
Белграде сидят не журналисты, а прямо-таки теневые послы, этакие эмиссары
центра.
белградских военных существует "мобильная личность", стоящая в оппозиции к
режиму Цветковича, но, зная, как крут бывает Сталин, когда важная
информация приходит к нему без достаточно авторитетной проверки, решил
поначалу сказать об этом наркому.
Нарком прочитал письмо сначала бегло, потом - второй раз - внимательно и
цепко, водя остро отточенным красным карандашом по машинописным ровным
строчкам, спотыкаясь в тех лишь местах, которые были жирно подчеркнуты
Вышинским: "я", "по-моему", "с моей точки зрения".
Вышинского.
люди. "Теневые послы" - совсем, по-моему, неплохое определение для такого
рода журналистов.
нарком. - Попросите размножить это письмо, я думаю, его стоит показать
товарищу Сталину и членам Политбюро. И вызовите Гавриловича. Он ведь не
просто посол, он один из лидеров оппозиции в Белграде. Задайте ему вопрос
в лоб: нужен им договор с нами или нет?
будут развиваться отношения между Белградом и Лондоном.
рукой письмо Потапенко. - Перед тем как мы будем докладывать этот вопрос
товарищу Сталину, прощупайте Гавриловича: кто такой Рибар? Мера весомости
Симовича? И - главное: сломает Гитлер Цветковича или тот сможет устоять и
не пойти на требование Берлина?
растянул сухожилие, когда играл с Миланом, - подумал он. - Если все это
кончится, я уеду в Дубровник и полежу на солнце, и все пройдет - без
массажей и утомительного лечения токами высокой частоты".
японском и сербском языках, быстро подписал все четыре экземпляра
документа и, дожидаясь, пока Риббентроп, Чиано и адмирал Ошима так же
молча, как и он, подписывают протокол о присоединении Югославии к
Тройственному пакту, внимательно осмотрел большой зал и, встретившись
взглядом с пустыми глазами купидонов, глазевших на него с высокого лепного
потолка, снова вспомнил пятилетнего племянника Милана - драчуна, который
так любил возиться с ним на широкой тахте, застланной волосатым
крестьянским ковром, присланным в подарок болгарским премьером Георгиевым.
себя, словно испугавшись, что мысли его могут быть услышаны. - Как же я
могу об этом в такой момент?!"
князя-регента с Гитлером, когда тот терзал свою левую руку, то и дело
ударяя по ней белыми пальцами правой, словно проверяя, чувствует ли кожа
боль, и, глядя поверх голов югославских представителей, громко отчеканил:
"Мы можем ждать еще две недели! Либо - либо! Если Югославия присоединится
к пакту, война обойдет ее границы; если же Югославия решит остаться в
стороне - я умою руки. Ваше предложение о договоре дружбы - неприемлемо".
танки вошли в Болгарию и устремились к югославским границам и как
болгарский посол путано и унизительно объяснял ему вынужденность этого
шага Софии.
Донован, прибывший из Афин, грохотал в его кабинете: "Одумайтесь!
Присоединение к Тройственному пакту запятнает вас позором! Мы не останемся
равнодушными к этому шагу!" Он ясно увидел лицо британского министра
Антони Идена, который прилетел в Белград в те же дни: "Лучше война, чем
позор сговора с Гитлером! Мы победим Гитлера - рано или поздно. Мощь
Соединенных Штатов и наша воля к победе одержат верх над кровавым
фанатиком! Как вы тогда сможете смотреть в глаза европейцам, господин
премьер?!"
подавил вздох и постарался настроиться на происходящее здесь событие,
долженствующее изменить ситуацию на Балканах, но с отчетливой ясностью,
словно бы отстраненно наблюдая себя со стороны, услышал свои мысли, а
думал он о том, что левый ботинок жмет в пятке и что надо бы успеть
вовремя принять чесночный отвар после обеда для профилактики желчных
протоков, а от этих желчных протоков мысль его легко и странно
перепорхнула на проливы, и он вспомнил, как князь-регент Павел рассказывал
ему о последней встрече с Милюковым, когда русский изгнанник горько и умно
говорил о том, что нерешенная проблема Босфора и Дарданелл еще долго будет
маячить общеевропейской угрозой, а потом мысль, не подвластная уже
Цветковичу, перенеслась к Иоганну Штраусу, и Цветкович нахмурился,
стараясь понять, отчего именно Штрауса вспомнил он сейчас, и он понял, что
лицо венского композитора так явственно стало перед ним оттого, что пять
дней назад в американском посольстве показывали новый голливудский фильм
"Большой вальс" с Граусом в главной роли; именно в этот момент церемония
подписания кончилась, и фотокорреспондент "Фёлькишер Беобахтер" Отто
Кастенер сделал первый снимок, а скорые на предположения лондонские
журналисты прокомментировали морщину на лбу Цветковича как знак
трагических переживаний югославского премьера, загнанного в угол "жесткой"
дипломатией Берлина.
стояли жирно набранные слова Риббентропа, произнесенные им после
подписания протокола: "Отныне на Балканах нет больше нейтральных
государств".
1941 года совершился исторический парадокс: Гитлер сделал славянскую
страну участницей антиславянского по сути и лишь по форме
антикоминтерновского пакта, обращенного прежде всего против колыбели
славянства - России".
Югославию союзницей Гитлера, старомодный "роллс-ройс" английского посла
сэра Кемпбелла медленно остановился около белградского министерства
иностранных дел, и сухопарый, в традиционном черном смокинге и серых
полосатых брюках, Кемпбелл вручил заместителю министра протест
Даунинг-стрит против присоединения Югославии к странам оси.
государственного секретаря США С. Уэллес вызвал югославского посла Фотича