Чтение 3–й страницы книги ~Кто дерзнет сказать, что солнце лживо?~

выстрелами.

Самолет наш был не очень забит, поэтому люди разбрелись по громадному
лайнеру, заняли места, откуда лучше видны экраны.

И в это время началась гроза. В самолете становилось то ослепительно
бело из-за близких разрядов, которые замирали в небе, словно сожженные
деревья, то делалось непроглядно темно, когда исчезали зловещие зеленые
"сучья" молний...

Я посмотрел в иллюминатор - по белому крылу ползли голубые точечки
электрических разрядов. На высоте десяти километров над океаном это
зрелище не из приятных.

Интересно, что на грозу реагировали только те пассажиры, что постарше.
Люди среднего возраста, рожденные в век авиации, приучены все просчитывать
на своих личных компьютерах "временной" выгоды. На Западе люди умеют
считать все и вся.

Это относится и к приему друзей, и к покупке машины. А статистика
говорит, что авиация значительно безопаснее в сравнении с другими видами
транспорта. На первом месте по количеству катастроф - автомобили, самый,
казалось бы, безобидный вид транспорта: ведь ты хозяин скорости, именно ты
сидишь за рулем; на втором месте - морской транспорт, на третьем -
железнодорожный, а уж только на четвертом - авиация.

Но когда я смотрел на голубые электрические точечки, которые ползали по
крыльям, а из-под одного из креплений выбивало масло, мне очень не
хотелось, чтобы электрическая точечка дошла до того места, где жирное,
горячее масло струйками сбегало по поверхности крыла...

Пилоты вели самолет мастерски; они то кидали его вниз, то поднимали
вверх, то круто сворачивали, ломая курс. Я подумал тогда, что военная
авиация принесла громадную пользу авиации гражданской. Когда летчик
бомбардировщика получает задание уничтожить город, для него нет преграды -
гроза или туман. Есть приказ, а приказ нужно выполнить.

Занятно: неужели изнуряющая подготовка к войне служит миру?

Я "схватил себя за руку", вспомнив беседу с одним профессором из ФРГ,
который говорил мне: "Ну и что - атомная война? В этом смысле я согласен с
теорией Мао Цзэ-дуна. Да, погибнет большая часть человечества. Да, я
убежден, что потом жизнь будет лучше. Ведь и в Германии и в Советском
Союзе после второй мировой войны жизненный уровень значительно вырос".
Старичок профессор был из нацистов.

...Я смотрел на голубые электрические точечки, которые ползли по крылу,
и вспоминал Антуана де Сент-Экзюпери и, признаюсь, испытывал постоянное
ощущение беззащитности в этом громадном, комфортабельном, алюминиевом
доме, поднятом мощью турбин, геометрической пропорцией крыльев и людской
устремленностью к знанию (не к войне) на десять километров в небо...

Я зашторил свой иллюминатор, чтобы не видеть эти голубые точечки.
Соседи мои, испанки и алжирцы, сидели в хвосте самолета, смотрели фильм, и
я прилег на сиденье. Не спалось. Впереди, на восемнадцатом ряду, лежал
мальчишечка. Отец и мать смотрели кино в первом салоне. Мальчик, закрыв
лицо руками, тихонько плакал, скулил, как собачонка. Я положил ему руку на
голову, мальчишечка обернулся ко мне, шмыгнул носом, я вытер у него слезы
со щек, он взял мою руку, по-хозяйски положил ее себе под щеку, и мы с ним
сразу же уснули.

(Я потом записывал в дневнике: "Ограниченные роком ответственности и
знанием возможной беды, мы должны знать, что тело ребенка - чужого,
вихрастого, сопливого, в очках, красных брюках и белых ботиночках -
укрепляет веру и дает силу каждому, кто прикоснется к нему, потому что
ребенок - это всегда истина".)

В Дакаре, на ночном, пустынном, душном, освещенном прожекторами
аэродроме, пахло океаном, водорослями и йодом. Небо было звездным, трещали
цикады - странно, пронзительно, по-африкански.

А когда наш "боинг" взял курс на Буэнос-Айрес (лететь предстояло девять
часов), минут через сорок мы снова вошли в грозовой фронт и шли через этот
плотный грозовой фронт еще шесть часов. Самолет кидало вверх и вниз,
высверкивали голубые сполохи то справа, то слева, и сидевший рядом
крепкоплечий человек беседовал со мною о том, чем я последнее время так
интересуюсь: о судьбе тех гитлеровских преступников, которые эмигрировали
в Латинскую Америку - "в заокеанскую крепость", как говорил Борман в своей
последней шифрованной телеграмме.

По профессии мой спутник врач; он переселился в Аргентину в июле
1945-го; до этого он жил и работал в Мюнхене.

Пощупав мой пульс, он сказал:

- Вам бы в кроватку, под две перины. И много аспироля. А вы все о
прошлом. Надо забыть прошлое, надо забыть...

Сообщения, которые появляются в газетах вот уже двадцать восемь лет то
о Бормане, то о кровавом палаче Освенцима докторе Менгеле, то о шефе
гестапо Генрихе Мюллере, то об оберштурмбаннфюрере СС Рауффе, который до
сих пор живет в Чили, грешат сенсационностью и определенного рода
неточностями. Я не лротив сенсаций, я лишь за ту сенсацию, которая в
подоплеке своей имеет истину, а истина - это поиск. Подчас, играя на
горьком человеческом интересе к судьбе изуверов, определявших варварство
государственной и партийной машины Германии, наживают моральный капитал те
люди, которыми движет либо честолюбие, либо желание как следует
заработать. Все те материалы, которые связаны с гитлеровскими военными
преступниками, скрывшимися от возмездия, должны быть просеяны, с моей
точки зрения, сквозь двойное и тройное сито фактов.

Мой спутник говорил:

- По-моему, шумиха о том, что в Латинской Америке скрывается огромное
количество военных преступников, - дань обывательскому интересу. Уверяю
вас, даже те люди, которые действительно были связаны в какой-то мере с
Гитлером, по существу, лишь выполняли свой долг перед нацией. Сейчас они,
как говорится, вышли в тираж. Они не представляют ни опасности для
будущего, ни интереса для настоящего.

Я возражал. Я говорил, что зло (а Борман, Рауфф, Менгеле - это
коричневое зло, самое страшное зло XX века) обязано быть публично
наказанным, в назидание тем, кто когда-либо захотел бы повторить
националистический эксперимент Гитлера.

- Эксперимент Гитлера может быть повторен, если в той или иной стране
создадутся условия, которые потребуют своего фюрера. Ведь Гитлер пришел в
Германию как противодействие Версалю. Вильсон и Чемберлен унизили
Германию, они хотели видеть нацию на коленях. Пришел фюрер и сказал:
"Немцы, восстаньте!" И немцы восстали из пепла, - жестко сказал мой сосед.

Самолет продолжало трясти, моторы ревели натужно и тяжело. Сосед сделал
еще один глоток виски, поежился, укрылся пледом и усмехнулся:

- Лучше падать вниз сонным, а?

- Нет, - ответил я, - лучше лететь дальше бодрствующим.

Сосед мой то ли спал, то ли старался уснуть, а я продолжал думать о
том, почему фашизм смог найти себе приют в Латинской Америке. Если бы, как
говорил мой собеседник, немецкий фашизм, прятавшийся в Андах и
Кордильерах, действительно не представлял никакой силы, если бы
действительно это была горстка людей, разобщенных и затаившихся, - тогда
одно дело. Но судьба врача-убийцы Менгеле говорит о другом: за ним стоит
мощная организация прикрытия, которая невозможна без организации действия.

Я прослеживаю интересную закономерность. В 1967 году из Куритибы
(Бразилия) было передано, что восемь человек с автоматами арестовали в
местном муниципалитете Иозефа Менгеле. Назавтра газета "Эстаду де Парана"
напечатала официальное разъяснение: "военные власти не подтверждают этого
сообщения". Через год одна из аргентинских газет сообщила, что Менгеле был
опознан крестьянином Педро Оливейро Монтанья на фотографиях, которые
хранились в досье батальона пограничной охраны.

Та же газета утверждала, что человек, которого считают Иозефом Менгеле,
работал в местном муниципалитете под именем Кирилла Чавеса Флореса.

Следующее сообщение принадлежит журналисту Адольфо Сисеро Чадлеру. В
газете, выходящей в Рио-де-Жанейро, он писал: "Я нашел Иозефа Менгеле в
Эльдорадо на реке Парана и смог заснять его на шестнадцатимиллиметровую
пленку".

Чадлер сообщил, что когда он был возле водопада Икуасу на реке Парана,
он узнал, что брат Менгеле содержит в Эльдорадо ферму, часть которой
принадлежит некоему Кофетти. Чадлеру сказали, что сам Иозеф Менгеле часто
приезжает из Парагвая к брату на моторном катере "Викинг", который так
назван в честь дивизии "СС".

Катер зарегистрирован на имя доктора Энгвальда.

Обосновавшись в машине неподалеку от дома Кофетти, Чадлер смог
сфотографировать Менгеле. Два человека в Асунсьоне, которые смотрели эту
пленку, опознали врача-убийцу. Они сказали, что раньше Менгеле жил в
столице Парагвая, в отеле "Астра", список постояльцев которого был
впоследствии конфискован па-.рагвайскими властями. Иногда Менгеле приходил
сюда с красавицей Хильдой Пирберг.

Доктор Отто Виссом из Асунсьона, которому были показаны эти
хроникальные кадры, заявил, что несколько лет назад он лечил в одном из
окраинных районов парагвайской столицы человека, который страдал
хронической язвой желудка. Вместе с этим больным был другой человек. Этим
человеком был Иозеф Менгеле, а человеком, который жаловался на язву
желудка, как утверждал Виссом, был Мартин Борман.

Аргентинский еженедельник "Конфирмадо" сообщил через несколько месяцев,
что Менгеле живет в изолированном маленьком местечке Лаурелес. Добраться
туда можно только по реке Паране. Посторонний человек туда практически
попасть не может, поскольку неподалеку расположена летняя резиденция
парагвайского диктатора Альфредо Стресснера и весь район охраняется
войсками. Кроме того, широко разветвленная система оповещения и постоянное
военное патрулирование немедленно обнаруживают всякого нового человека.
Считается, что этот район охраняют еще и потому, что там находятся
взлетно-посадочные полосы и секретные инженерные сооружения, которых
обычно не бывает в таких глухих и отсталых поселках, как Лаурелес...