Чтение 3–й страницы книги ~Португалия~

Мэрвин Хоу из "Нью-Йорк таймс" не торопился с выводами. Он ждал. Он
терпеливо ждал более двух месяцев, прежде чем дать свой анализ
"португальской тенденции".

"Цель правительства премьер-министра Пинейру ли Азеведу состоит в том,
- считает он, - чтобы восстановить законность и порядок. Для этого адмирал
хочет провести целый ряд мер - начиная с введения новых правил уличного
движения и кончая освобождением бывших агентов политической полиции,
находящихся под стражей без предъявления обвинений с самого начала
революции. Это будет означать также пересмотр провозглашенной революцией
спорной программы аграрных реформ и возвращение незаконно захваченных
земель.

Министр иностранных дел Мелу Антунеш признает, что страна нуждается в
помощи Запада. Недавно он ездил в Брюссель, надеясь получить от "Общего
рынка" срочный кредит на 180 миллионов долларов. Одновременно
португальско-американская комиссия начала разрабатывать условия соглашения
об американской помощи, которая, возможно, достигнет 200 миллионов
долларов за полтора года.

Главная забота правительства - это катастрофическое состояние экономики.

Объявлена программа экономии, но приняты лишь отдельные меры -
временное замораживание заработной платы, новые налоги, импортные пошлины
и кое-какое повышение цен. "Никто не может идти на риск, связанный с более
непопулярными мерами, по крайней мере до выборов, - иначе народ будет
голосовать за возврат фашистов к власти", - сказал один высокопоставленный
чиновник. И он не шутил".

Хоу ждал не без причины. В Португалии прошлой зимой была критическая
ситуация.

Возможность атаки на демократические завоевания находилась в руках тех,
кто мог пойти на это, а мог не пойти. Можно было, как предполагал Хоу,
затормозить аграрную реформу - она, однако, продолжалась. Можно было
попытаться согнать крестьян с реквизированных земель - этого не произошло.

Победила разумная точка зрения. Победил центр, который решил сохранить
за народом право сделать выбор через пять месяцев - 25 апреля 1976 года.

Вопрос о том, за кого будут голосовать, и позовет ли народ к власти
правых, чтобы они положили конец "непопулярным мерам", должен был решить
тот воскресный день 25 апреля, ради которого я и прилетел в Лиссабон.

...Лиссабон. Авенида "5 октября". Над выходом - красное знамя, серп и
молот, буквы - ПКП ("м-л"). Расшифровка: "Коммунистическая партия
Португалии, марксистско-ленинская". Массивная дверь. В дверь врезан
тюремный глазок. Меня долго, изучающе разглядывают, потом что-то
спрашивают по-португальски.

- Инглез, - говорю я, - абле инглез?

Молчание, сопение, шаги. Рассматривает теперь уже кто-то другой.

- Кто вы? - говорят наконец по-английски.

- Журналист.

- Откуда?

- Из пресс-центра Гульбекяна. Я аккредитован на выборы в Ассамблею
республики.

- Какую страну представляете?

("Господи, помоги! Только б здесь не было финнов!")

- Я из Хельсинки.

- Коммунист?

- Независимый.

- Как зовут?

("Полицейский допрос прямо-таки, а не свобода слова!")

- Хьюлли Симмонен.

Дверь открывается. На пороге - трое громил в джинсовых костюмах. Под
потолком - тюремная лампочка. Шагаю из солнечного дня в холодный мрак.
Дверь закрывается, щелкает замок.

- Это ваша машина? - спрашивает один из парней.

- Да.

- Странный номер.

(Черт возьми, это ж машина нашей "Межкниги"! Но ведь Ратмир Уфаев,
"межкниговец", сказал мне, что номер не дипломатический!).

- Я взял машину у приятеля.

- Кто он такой?

- Если вы не хотите говорить с журналистом - откажите без обиняков, а
допрос устраивать ни к чему.

Парни переглядываются.

- Подождите, - говорит один из них и быстро поднимается по лестнице -
там и вовсе темень, даже лампочки нет.

("К окну бы поближе. А окон нет. И дверь не вышибешь. Отлупят ведь,
дьяволы, за милую душу отлупят".)

- Покажите ваш паспорт, - говорит второй.

- Я не ношу с собой паспорт.

- В каком отеле живете?

- А вы?

- Что?!

- Где вы живете?

- Где надо, там и живу! Если хотите говорить с нашим вождем, отвечайте
на вопросы.

Спустился первый громила, коротко бросил:

- Пошли!

По темной лестнице вверх; на полу множество окурков, паутина на
потолке, смрадно, грязно.

- Ждите.

Сажусь на барское кресло, прожженное в нескольких местах: прожигали,
видно, не случайно, а намеренно - "боролись" с частной собственностью. А
кресло-то позапрошлого века, его б в музей. Можно было бы понять, окажись
оно в нищей крестьянской хижине, у неграмотного человека, а эти ведь
по-английски шпарят, студенты ведь, а тут за обучение большие деньги
драли, учиться могли дети богатых людей, с ы н к и ведь здесь, в революцию
играют!

- Поскольку у вас нет паспорта, - слышу девичий голос за спиной, -
вождь не сможет говорить с вами. Мы окружены врагами, мы должны охранять
жизнь вождя, нашего португальского кормчего. Вас примет товарищ Жозе, он
из руководства, он отвечает за связи с желтой буржуазной прессой.

- Я представляю объективную прессу.

(Обиделся все же - профессионально обиделся. Зря, наверное. А может, не
зря - у меня много приятелей из западных газет и журналов).

- У буржуазии нет объективности.

- У буржуазии - да, но у журналиста - вполне может быть, даже если он
пишет для буржуазного органа. Вальраф пишет для "Шпигеля".

- Вальраф - наемник бандита Вилли Брандта.

- Но, тем не менее, он здорово ударил Спинолу.

- Спинола - бумажный тигр.

(Хорошо ей жить - повторяй заученное, никаких забот и вопросов -
"великий кормчий Португалии" Эдуино Вилар думает за пташечку. А девка -
хороша:

громадноглазая, стройная. Парня б ей хорошего, тот бы эту дурь враз
согнал.)

Жозе - волосат, худ, нервен, джинсов.

- Как по-фински "здравствуйте"?

("Не может быть, чтобы он знал финский. А если знает?")

- Тере омиккут, Жозе. Будем говорить по-фински?

- Сейчас придет переводчик.

Я достаю блокнот и диктофон, бормочу те финские слова, какие мне
известны, потом спрашиваю:

- Ваша должность в партии?

- Член ЦК. Меня зовут Жозе д'Перейра.

- Что вы можете сказать о партии?

- Мы выступали и выступаем против разглагольствований о демократии. Мы
считаем, что лишь вооруженное восстание необходимо для Португалии, мы -
это португальская секция "Интернационала".

(Вот, сволочи, а! Видимо, здорово обучен ЦРУ, те умеют работать с
ультралеваками. Прями-таки лакомый кусок для правых: "Коммунисты не
преследуют национальных целей, они служат иностранной силе").

- Ревизионисты из ПКП типа Диаша Лоренсо захватили руководство
компартией и ликвидировали ее...

- Когда это было?

- В конце пятидесятых годов.

- Но ведь тогда Лоренсо находился в салазаровских тюрьмах?

(Это я поторопился. В разговорах с т а к и м и нужна выдержка. Это -
современный фашизм, а чтобы фашизм уничтожить, нужна солдатская выдержка.)

- Они имели агентуру. - Жозе внимательно оглядывает меня. - Они
действовали из-за решетки. Они жили в райских условиях. Им все позволялось
для того, чтобы ликвидировать партию.

(О том, каким пыткам Диаша Лоренсо подвергала фашистская охранка, я
расскажу в главе, посвященной этому легендарному человеку. А пока надо
молчать и записывать то, что мне говорит фашист "нового разлива". Они
пугливые, их нельзя пугать; провокатор должен видеть в твоих глазах
интерес - только тогда он сможет р а б о т а т ь.)

- Наш съезд, триумфально прошедший в Париже, открыл новую эру для
Португалии.

(Мразь ты эдакая! Коммунисты в то время сидели в салазаровских тюрьмах,
а вы в Париже, на чужие деньги, "новую эру", видите ли, открывали!)

- Начиная с 1967 года наша партия была единственной, которая вела
последовательную и беспощадную борьбу против Куньяла.

(В 1949 году в лиссабонскую тюрьму, служившую местом заключения для
наиболее опасных преступников, были брошены Алваро Куньял, Милитон Бесса