Чтение 3–й страницы книги ~При исполнении служебных обязанностей~

Богачев повязал свой самый модный галстук и пошел вниз, в ресторан. Он
спускался по лестнице, прыгая через три ступеньки, загадав при этом, что
если он сможет спуститься вниз в такой темпе, ни разу не нарушив его, то
вечер сегодня будет хороший и интересный. На самом последнем пролете он
споткнулся и вошел в зал, прихрамывая: он подвернул ногу, и она заболела
тупой, ноющей болью.

В зале было только одно свободное место: за тем столиком, где сидел
Струмилин с Женей. Богачев спросил:

- У вас не занято?

Струмилин вопросительно посмотрел на Женю. Она ответила:

- Нет, пожалуйста.

"Какая красивая! - подумал Богачев. - И где-то я ее видел".

- Простите, я вас не мог видеть в Балашове? - спросил Богачев Женю.

- Вряд ли, - ответила она, - я там была, когда мне еще не исполнилось
семи лет.

- Вас понял, - сказал Богачев, - прошу простить. И он занялся меню.

- Хочешь сигарету? - спросил Струмилин.

- Спасибо, пап, не хочется. Я сегодня на съемках перекурилась.

"Она актриса, - понял Богачев, - я видел ее в картинах. Вот дубина,
приставал со своим Балашовом!"

Богачев выбрал себе еду, решил выпить немного сухого вина и кофе
по-турецки.

- Сегодня Рыжов говорил мне любопытные вещи, - рассказывала Женя отцу.
Она наморщила лоб, вспоминая. - Сейчас, погоди, я скажу тебе точно его
словами. Он мне объяснял эпизод, когда я могу сделать очень выгодную
партию с нелюбимым человеком и нахожусь на распутье. Он объяснял мне так:
лавочник, спящий с женой под пуховым одеялом, считает безумцем и чудаком
полководца, спящего под серой суконной шинелью. Лавочник не в состоянии
понять, что д о с т и г н у т о е - скучно, как скучна стрижка купонов.
Понятие д о с т и г н у т о г о широко: это понятие распространяется от
зеленной лавки до обладания полумиром. Полководцу будет скучнее, чем
лавочнику, если он будет делать все то, что ему хочется.

Высшая форма наслаждения - знать, что м о ж е ш ь. Высшая форма
самоуважения - знать, что можешь заставить мир положить к твоим ногам
яства, богатства, женщин - и не заставлять мир делать это. Лавочник
заставил бы...

- Любопытно, - сказал Струмилин, - хотя чуточку эклектично.

Богачев покраснел и сказал:

- А по-моему, это чистая ерунда.

- Чистая? - улыбнулся Струмилин.

- Чистая - в смысле абсолютная.

- Почему так? - спросила Женя.

- Потому, что лавочник никогда не станет полководцем. Это раз. И еще
потому, что полководец спит под суконной шинелью раз пять в году - для
журналистов, писателей и приближенных историков. Это два. А то, будто
высшая форма наслаждения - знать, что можешь, - бред. Это три. Каждый
гражданин должен знать, что он все может, и незачем это его сознание
считать чем-то исключительным.

Наслаждение исключительно.

Струмилин и Женя переглянулись. В глазах Струмилина заблестели веселые
огоньки.

- Вы не философ, случаем? - спросил он.

- Нет, - ответил Богачев, - к счастью, я не философ. А ваша работа в
кинематографе, - он посмотрел на Женю, - мне очень нравится. Вы здорово
играете:

честно, на все железку.

Струмилин засмеялся, а Женя сказала:

- Спасибо вам большое.

Богачев смутился и начал внимательно изучать меню, хотя заказ он уже
сделал.

"Не хватало, чтобы я в нее влюбился, - подумал он. - Романтичная
получится история".

Джаз заиграл медленную, спокойную музыку. Богачев поднял голову,
посмотрел на Женю и попросил:

- Давайте пойдем потанцуем, а? Женя поднялась из-за стола и ответила:

- Пошли.

Они танцевали, и Женя все время чувствовала на себе взгляд Ники.

- Ваш папа не будет сердиться? - спросил Богачев.

- Нет, не будет.

- Вы танцуете так же хорошо, как играете в кино.

- Вы тоже очень хорошо танцуете.

- Я знаю.

Женя улыбнулась.

- Нет, верно, я знаю. Я учился в школе танцев, когда был в ремесленном.

- Что вы делали в ремесленном?

- Вкалывал.

- Вкалывали?

- Ну да.

- А зачем же школа танцев?

- Обидно было. Школьники все пижоны, а мы работяги. Ну вот, я и решил
постоять за честь рабочего класса. Мы ходили к ним в школу на вечера и
танцевали, как боги.

- Как боги?

Теперь засмеялся Богачев.

- Это к тому, что нам неизвестно, как танцуют боги и танцуют ли они
вообще?

- Конечно.

- Боги танцуют, - убежденно сказал Богачев. - Боги танцуют липси, когда
им грустно.

Музыка кончилась. Богачев шел с Женей между столиками. Ника смотрел на
Женю. Ей вдруг стало весело и захотелось показать ему язык. Почему ей
захотелось это сделать, она не поняла, но желание такое появилось, и оно
было острое. Жене стоило труда удержаться и не показать Нике язык.

"Почему его зовут Ника? - подумала она. - Так зовут балованных детей.
Это хорошо, что его зовут Никой. Если бы его звали как-нибудь по-мужски,
мне бы не захотелось показать ему язык. И мне было бы неприятно танцевать
с другим. А мне приятно танцевать с этим парнем, хотя он весь какой-то
непонятный и смешной. Но это хорошо, когда мужчина смешной. Значит, он
смелый. Или - добрый".

Когда они пришли к столу, Струмилин уже расплатился.

- Пойдем, Жека, - предложил он, - пойдем, дочка, а то мне завтра рано
вставать.

Спасибо тебе, мне было хорошо. И все стало хорошо, потому что мы зашли
сюда с тобой.

Когда они ушли, Богачев подумал: "Ничего страшного. Я найду ее на
студии. И ни за что не буду к ней звонить по телефону. Очень нехорошо
звонить женщине по телефону".

Первый, кого Богачев увидел в кабинете командира отряда Астахова, был
давешний мужчина из ресторана, отец Жени.

- Познакомьтесь, Павел Иванович, - сказал Астахов, когда Богачев
представился ему, - это ваш второй пилот.

- Здравствуйте. Зовут меня Павел Иванович. Фамилия - Струмилин.

- Струмилин? - поразился Богачев. - Тот самый?

Астахов засмеялся и сказал:

- Тот самый.

- Где вы учились? - спросил Струмилин.

- В Балашове.

- У Сыромятникова?

- Да.

- Он прекрасный пилот.

- Вы лучше.

Струмилин поморщился: парень слишком грубо льстит.

- Я правильно говорю, - словно поняв его мысли, сказал Богачев. -
Сыромятников - прекрасный педагог, но как пилот - он же старый.

- Между прочим, он моложе меня на три года, - хмыкнул Струмилин, - так
что впредь будьте осмотрительны в оценках.

- Это приказ или пожелание?

Струмилин посмотрел на Астахова. Тот опустил глаза и принялся
сосредоточенно просматривать старую газету, почему-то лежавшую на его
столе уже вторую неделю.

- Я не люблю приказывать, - пожевав губами, сказал Струмилин, - а тем
более советовать. Советуют мамы девицам. И, как правило, без пользы.

- Павел Иванович, - сказал Астахов, - я коротенько обрисую ситуацию,
хорошо?

- Конечно, Сережа, я весь внимание.

- Прогноз дали на весну скверный. Лед уже сейчас начал крошиться, а до
новолуния еще ждать и ждать. Пурги идут с юга, все время мучают
обледенения, жалуются ребята. Я бы просил вас сначала заняться местными
транспортными перевозками - надо забросить грузы на зимовки, а уже потом
переключиться на обслуживание науки. Самолет ваш подготовили, так что
завтра можно уходить на Тикси. Вот, собственно, и все.

- А в остальном, прекрасная маркиза, - пошутил Струмилин, - все хорошо,
все хорошо!

Когда Струмилин и Богачев вышли от Астахова, Струмилин спросил:

- Кстати, вы знаете, что такое чечако?