Чтение 3–й страницы книги ~Бергомистр города Верне~

И встал.

- Значит, отказываете?

- Отказываю.

- Почему?

- Потому что каждый обязан нести ответственность за свои поступки. Не
я предавался восторгам с барышней ван Хамме, верно?

Бургомистр шагнул вперед, и Жеф попятился.

- Я давным-давно запретил беспокоить меня дома.

Собеседник Терлинка выбрался в прохладу коридора. Бургомистр щелкнул
выключателем, распахнул дверь:

- До свиданья!

И дверь, выходящая на безлюдную площадь, по которой гулко разнеслись
шаги Жефа Клааса, захлопнулась.

Йорису даже не пришло в голову рассказать жене, зачем приходил Жеф, а
та и подавно не подумала спросить об этом. Склонившись над шитьем, она
ограничилась тем, что украдкой посматривала на мужа, и с лица ее не схо-
дило вечное выражение тревоги и уныния.

Эта женщина проплакала всю жизнь и должна была плакать до конца своих
дней. Мария, надев передник в мелкую клетку, убирала со стола остатки
посуды.

- Готова? - спросил Терлинк.

- Готова, баас.

Он вышел на кухню и взял эмалированный поднос с куропаткой. Держа
дичь поближе к огню, он разрезал ее на мелкие кусочки и накрошил в под-
ливу хлеба, как это делают, приготовляя корм собаке.

Потом он поднялся на третий этаж, прошел по довольно длинному коридо-
ру между мансардными комнатами. Чем дальше Терлинк углублялся в него,
тем тише он вел себя, стараясь идти на цыпочках, и наконец открыл око-
шечко, проделанное в одной из дверей.

Тотчас же оборвался напев, или, скорее, речитатив, выводимый женским
голосом. По ту сторону окошечка царила ночная темнота. Лишь с трудом там
можно было различить чье-то тело, свернувшееся на постели.

- Это я, Эмилия, - кротко произнес Терлинк.

Молчание. Но бургомистр видел вперившиеся в него, словно из лесной
мглы, глаза.

- Ты умница, правда? Ты большая умница? Сегодня я принес тебе куро-
патку.

Он выжидал, подобно укротителю, выжидающему, прежде чем войти в клет-
ку, пока хищник полностью не успокоился.

- Эмилия умница, умница...

Он медленно повернул ключ в замке и приоткрыл дверь. Теперь остава-
лось шагнуть вперед и поставить эмалированный поднос на кровать.

- Умница...

Все тот же взгляд, обнаженное тело, свернувшееся на кровати...

- Умница...

Он запер дверь, еще раз заглянул в окошечко, хотя и знал: пока он ря-
дом, Эмилия не шелохнется.

Внизу опять он ничего не сказал. Жена шила, время от времени поднимая
на него глаза и со вздохом опуская их. Сквозь открытую дверь было видно,
как Мария моет посуду.

Как и каждый вечер, бургомистр надел шубу, выдровую шапку, зашел в
кабинет и взял сигар из коробки на выступе камина.

На улице дождя не было, но землю и предметы покрывал липкий слой ту-
мана. Светились лишь красноватый диск часов на башне ратуши да словно
кровоточащий фонарь слева от входа в полицейский комиссариат.

Прежде чем войти, как каждый вечер, в кафе "Старая каланча", Терлинк
машинально прочел на одном из соседних домов золотые буквы настенной
плиты под мрамор: "Пиво ван Хамме".

Не улыбнувшись, он отряхнул обувь, открыл дверь с матовым стеклом и
шагнул в пропитанное запахом сигар тепло, в негромкий гул голосов, в ко-
тором, как лейтмотив, угадывалось:

- Добрый вечер, баас!

Стены были темные. Мебель тоже. Кафе "Старая каланча" копировало тя-
желовесный и строгий стиль ратуши, и, как в ратуше, стены были украшены
гербами, а камин окружен резным деревом.

Не торопясь, пожалуй, даже нарочито медленно, Терлинк снял шубу, пос-
мотрел налево, направо, заглянул в карты игроков в вист, оценил располо-
жение фигур на шахматной доске и наконец уселся на свое место между при-
лавком и камином.

Бургомистр щелкнул футляром. Он докурил сигару до половины и, как
всегда в такой момент, достал другой янтарный мундштук, длиннее, чем
первый, чтобы дым проходил то же расстояние и сохранял одинаковую темпе-
ратуру.

Второй мундштук также хранился в футляре, лежащем в другом кармашке
жилета.

Кес, владелец "Старой каланчи", подал Терлинку кружку коричневого пи-
ва, покрытого кремовой пеной:

- Добрый вечер, баас!

- ...вечер, Кес!

По правде говоря, слова эти звучали более тяжеловесно и жестко, пото-
му что говорили здесь по-фламандски, да еще с местным вернским акцентом.

Так что Кес на самом деле сказал:

- Goeden avond. Baas.

А Терлинк буркнул нечто вроде:

- ...den avond, Kees.

Репродукции на стене изображали: одна - на четверть искуренную сига-
ру, которая лежит на столе, покрытом скатертью с бахромой; другая - бла-
женно улыбающегося толстяка курильщика.

Обе репродукции, выдержанные в колорите старых фламандских картин,
были рекламой сигар "Vlaamsche Vlag" [3], которые производил Терлинк.

Кое-кто потягивал можжевеловку, но большинство пили пиво. И все-таки
в кафе царил острый запах можжевеловки, прорываясь сквозь густой аромат
сигар и трубок.

Равномерно урчащая печка с тяжелыми медными накладками время от вре-
мени, когда тянуло сквозняком, разгоралась с неожиданным неистовством.
Вистеры постепенно накалялись. Пешки двигались по шахматной доске. Вда-
ли, на плацу у казарм, пел горн.

- Плутуешь, Потерман! - миролюбиво бросил попрежнему невозмутимый
Терлинк со своего места в углу у камина.

И Потерман краснел, потому что это не было шуткой.

Терлинк никогда не шутил. Он изрекал истины, вроде этой, спокойно, не
давая себе труда сопроводить их улыбкой или негодованием.

- Плутую? Я?

- Да, ты. Ты только что мизинцем передвинул своего слона на одну
клетку.

- Если и так, то, клянусь, не нарочно.

Все здесь было тяжеловесным - жесты, воздух, свет, с трудом пробивав-
шийся сквозь завесу дыма в кафе и другую" на улице, - завесу летучей сы-
рости, сотканную из мириад незримых капелек и повисшую над городом Я по-
лями.

Тяжеловесны были пешки на шахматной доске, карты с наивными рисунка-
ми, репродукции, жара и даже набранное готическим шрифтом название мест-
ной газеты, которую разворачивал Йорис Терлинк.

Кес, хозяин "Старой каланчи", обтирал пивной насос после каждого на-
качанного стакана, а его жена в глубине зала чинила штаны, принадлежа-
щие, по всей видимости, мальчику лет десяти.

В воздухе еще тянуло запахом жареной крольчатины.

Хозяева ели ее на ужин. Служанка уже спала на верхнем этаже: она под-
нималась в пять утра.

И вдруг завсегдатаи услышали торопливые шаги, прочертившие шумную ди-
агональ через площадь. Подбежавший к кафе человек завозился у двери, ко-
торую не сумел открыть сразу: в спешке он повернул ручку в обратную сто-
рону.

Все уставились на него. Это был один из десяти вернских полицейских,
отец многочисленного семейства, принятый на службу два года назад.

- Баас! Баас!

Несмотря на серьезность ситуации, все почувствовали, насколько неу-
местно его вторжение и присутствие в кафе, где собирается исключительно
элита города, и чем больше бедняга съеживался, стараясь проскользнуть
между столиками, тем чаще наталкивался на стулья.

Он даже не знал" вправе ли он говорить при всех.

Бургомистр посмотрел на него недобрыми глазами.

- Стреляли из револьвера...

Должен он говорить или не должен? Ну почему его не подбодрят хоть
словом или взглядом?

- Один мертв.

Над сигарой поднялся густой клуб дыма, и Терлинк слегка пошевелил но-
гами.

- Это Жеф Клаас. Сперва он выстрелил через окно в барышню ван Хам-
ме...

Все удивились, потому что Йорис Терлинк не шелохнулся и, более того,
долго сидел с закрытыми глазами.

- Это случилось только что. Мой напарник ван Стетен остался на месте
происшествия, а я побежал сюда.

Полицейскому очень хотелось подбодрить себя пивом или, лучше, можже-
веловой, стаканы с которыми стояли на столах.

- Мертва? - осведомился наконец Терлинк.

- Не думаю. Она была еще жива, когда...

Бургомистр снял с крючка свою шубу, нахлобучил выдровую шапку:

- Пошли!