Чтение 3–й страницы книги ~В доме напротив~

В итальянском консульстве на этот случай, скорее всего, припасены лампы,
а у него даже спичек нет.

Адиль бею оставалось только попытаться уснуть. Он лег на диван не
раздеваясь и задремал. Сколько это продолжалось - он и сам не знал. Когда в
комнату проник лунный свет, он вскочил, подбежал к окну: сначала обнаружил
блестящую точку - огонек сигареты, согнутую в локте руку, голову мужчины и
вплотную к нему - женщину, распустившую по плечам волосы.

Лунный свет проник в комнату позади этой пары. Адиль бей скорее угадал,
чем увидел, белый прямоугольник кровати.

"Они меня видят! - подумал он. - Не могут они меня не видеть!"

Как бы бросая им вызов, он прижался лицом к окну, не задумываясь о том,
как выглядит нос, расплющенный о стекло, - смешно или страшно.

Глава 2

Адиль бей проснулся от ослепительного солнца, весь в поту, и, еще не
встав с дивана, даже не поднимая головы, взглянул на погруженный в глубокую
тень дом напротив. Потом вскочил, раздосадованный, и принялся наспех
приглаживать взлохмаченные волосы. Окно напротив было распахнуто. Женщина
прибирала комнату, и по тому, как она посмотрела на Адиль бея, он понял, что
она наблюдает за ним.

Зато уж в кухне-то она его не увидит. Он ушел туда. За неимением
полотенца намочил платок, обтер им лицо, поправил галстук и вернулся к окну,
терзаемый угрюмыми подозрениями. Женщина расстилала простыни, наклонясь над
широкой кроватью с двумя подушками, а у правой стены Адиль бей разглядел еще
одну кровать, поуже.

Соседка опять повернулась к нему лицом, но, встретив его взгляд, опустила
глаза. Это была полнотелая молодая женщина ярко выраженного грузинского
типа. Не имея, по-видимому, ни халатика, ни другой домашней одежды, она
натянула прямо на голое тело трикотажное платье из искусственного шелка. От
этого ярко-желтого платья, липнувшего при каждом движении ко всем изгибам ее
фигуры, на Адиль бея повеяло чем-то удивительно знакомым.

По всей вероятности, пара, жившая в доме напротив, не имела ничего, кроме
этой комнаты, так как тут находились и полки с книгами, и стол, заставленный
чашками и тарелками, и керосинка, на которой что-то варилось.

На одной из стен висела одежда, и то, что увидел Адиль бей, заслонило для
него все остальное - это была зеленая фуражка, занявшая тотчас же главное
место во всей обстановке, - фуражка сотрудника ГПУ.

До сих пор Адиль бей не обращал внимания на смутный гул, доносившийся с
улицы, теперь он посмотрел вниз. Очередь, человек в двести, не меньше,
хвостом тянулась по узкому тротуару - одни сидели прямо на земле, другие
стояли, а голова очереди упиралась в дверь дома напротив. Там, очевидно, был
какой-то кооператив. На стеклах что-то было написано мелом, но Адиль бей не
мог этого прочесть.

Он поднял глаза. Женщина в желтом платье одной рукой закрывала окно с
висевшей на нем шторой, а другой распускала волосы.

Почему он чувствовал себя таким усталым? Сам не зная зачем, открыл дверь,
ведущую в кабинет, и, ошеломленный, замер на пороге. Человек двадцать, не
меньше, расселись у него в кабинете на стульях, на диване, на подоконнике
распахнутого окна, и он догадался, что в прихожей их, должно быть, столько
же. Люди эти спокойно смотрели на него и даже не здоровались, только
крестьянин в одежде горца, пришедший, должно быть, первым, положил раскрытый
паспорт на письменный стол.

Из всех присутствующих поднялась с места только молодая девушка,
блондинка в черном платье, сидевшая за маленьким столиком, и, слегка
поклонившись ему, остановилась как бы в ожидании.

Адиль бей не мог больше стоять в дверях. Под взглядом двадцати пар глаз
он добрался до кресла с резной спинкой и уселся, стараясь придать себе
возможно большую важность, а горец в это время подтолкнул к нему свой
паспорт.

Самым странным, самым поразительным было то, что все молчали. И вовсе не
из уважения к нему, так как многие курили, стряхивая пепел на грязный,
заплеванный пол. Сколько же времени они здесь ждали? И что им было нужно?

- Мадмуазель?.. - произнес Адиль бей по-французски.

- Соня, - откликнулась девушка в черном и заняла место по другую сторону
стола.

- Вы, очевидно, моя секретарша?

- Да, я секретарь консульства.

- Вы говорите по-турецки?

- Немного.

Она была молода, держалась очень уверенно. Девушка уже взялась за
авторучку и смотрела на паспорт, как человек, готовый приступить к работе.

Адиль бей также взглянул на паспорт, но ничего не понял, так как паспорт
был советский. Он помедлил. Сделал вид, будто читает. Украдкой огляделся по
сторонам. И тут заметил у себя на письменном столе телефон. Заметил также,
что посетителями его были бедняки, одетые кто во что горазд. Прямо у него на
глазах женщина кормила грудью ребенка, рядом с ней сидел старик в барашковой
шапке, но босой.

- Мадмуазель Соня... Она молча подняла голову.

- Подите, пожалуйста, сюда на минутку. Он прошел в спальню. Окно в доме
напротив было закрыто. Девушка, войдя, заметила, что постель на ночь не
расстилалась.

- Мадмуазель Соня, у меня сегодня не будет времени заниматься этими
людьми. Они давно ждут?

- Некоторые пришли в шесть часов утра. Сейчас десять.

- Тем не менее объявите им, пожалуйста...

- А завтра консульство будет открыто?

- Завтра, да, конечно, - поспешил он ответить. Девушка вернулась к
посетителям. На вид ей было едва ли восемнадцать лет. Она была очень
худенькой, с бледным личиком, светлыми глазами, светлыми волосами, но в ней
чувствовались спокойная сила и решительность, удивившие консула. Дверь
оставалась полуоткрытой, и он подошел поближе, чтобы посмотреть, как она
справится с толпой.

Соня стояла посреди кабинета и говорила по-русски, негромким голосом,
жестом подчеркивая сказанное. Женщина, кормившая ребенка, не двинулась с
места, но Соня подошла к ней, отняла ребенка от груди, сама застегнула на
женщине платье. Люди шаркали по кабинету, как бредущее стадо. Кое-кто
останавливался, поглядывая назад, в надежде, что в последнюю минуту что-то
переменится. Дверь наконец закрылась, но в кабинете еще плотно стоял запах
нищеты и грязи. Когда Соня вернулась, Адиль бей сидел на своем месте,
опершись локтями о стол, безнадежно глядя перед собой.

- Вы чай пили? - спросила она.

- Какой чай?

Больше он не мог сдерживаться:

- Где вы видели чай в этом доме? Где слуги? Где граммофон?

Смешно было, разумеется, говорить о граммофоне, но он считал его
исчезновение еще одной, личной обидой.

- Слуги ушли, это правда, - сказала она.

- Почему?

- Господин Фикрет их уволил.

- Уволил слуг? По какому праву? По какой причине? Соня не улыбнулась.
Лицо ее сохранило все то же бесстрастное, невозмутимое выражение.

- Должно быть, у него были на то основания. Возможно, вы найдете другую
служанку?

- Как это - возможно? Вы хотите сказать, что я могу остаться вовсе без
прислуги?

- Нет, надеюсь, что я вам найду ее.

- А пока - что?

- Трудно сказать. Вы могли бы поесть в кооперативной столовой, но...

Он поймал себя на том, что слушает ее так, будто от этой девушки зависит
все его будущее.

- У вас есть валюта? <В тексте по-русски.> - спросила она.

- Что такое?

- Валюта, это значит - иностранные деньги. Если есть, я могу пойти и
купить вам любую еду в Торгсине. Это магазин для иностранцев, где платят
деньгами других стран. Там есть все, что можно купить во всех магазинах
Европы. В каждом городе есть один такой магазин.

Адиль бей раскрыл бумажник и вынул оттуда турецкие фунты, но девушка
посмотрела на них и нахмурилась:

- Не знаю, принимают ли их там. Попробую.

- Как? Могут не...

Но тут же замолчал. Он вспомнил вчерашний разговор в итальянском
консульстве. При мысли, что в магазине, где принимают иностранные деньги,
могут не принять турецкие фунты, у него запылали уши.

- Что вам приготовить поесть?

- Все равно. Я не голоден.

Он говорил правду. Есть не хотелось. И вообще ничего не хотелось. Или,
вернее, хотелось объясниться с кем-то, кто взял бы на себя ответственность
за происходящее. Он хотел знать, почему Фикрет увез граммофон и уволил слуг,
почему персидский консул провожал Фикрета на вокзал, почему итальянцы
держались с ним так агрессивно, почему люди из дома напротив сидели у окна
до двух часов ночи, почему...

Словом, все! Вплоть до этих турецких фунтов, которые, может быть, не
примет магазин!

- Я вернусь через час, - сказала Соня, надевая маленькую черную шляпку и
укладывая в сумочку купюры.

Адиль бей даже не ответил. Через минуту он подошел к окну и посмотрел
вниз, как раз в тот момент, когда из кооператива вышла женщина в белом
переднике и повесила на дверь какое-то объявление.

Люди, стоявшие впереди, прочитали, постояли минуту-другую неподвижно, как