Чтение 3–й страницы книги ~В случае беды~

Клиентам я не позволяю начинать с конца или середины и все-таки сам
поступлю именно так, потому что вопрос об Иветте не выходит у меня из головы
и мне необходимо от него отделаться. А уж потом, если у меня еще останутся
желание и мужество, я попробую копнуть поглубже.

Это случилось в пятницу, чуточку больше года назад - самую чуточку,
потому что была середина октября. Я только что выступил в суде с речью по
делу о шантаже, вынесение приговора было отложено на неделю, и, помнится, мы
с женой должны были обедать в ресторане на авеню Президента Рузвельта в
обществе префекта полиции и других персон. Я вернулся из Дворца пешком: до
него рукой подать, да и дождь шел мелкий, почти теплый, не то что сегодня.

М-ль Борденав, моя секретарша, которую мне никогда не приходило в голову
назвать по имени - как все, я зову ее Борденав, словно общаясь с мужчиной,
дожидалась моего возвращения, но маленький Дюре, мой помощник в течение
последних четырех с лишним лет, уже ушел.

- В приемной вас ждут, - доложила мне Борденав, подняв голову над зеленым
абажуром своей лампы.

Она скорее белокурая, чем рыжая, но, потея, пахнет точь-в-точь как рыжие.

- Кто?

- Какая-то девчонка. Не назвалась, не сказала, зачем пришла. Хочет личной
встречи с вами.

- Какая приемная?

У нас две приемных - большая и малая, как мы их называем, и я знал, что
секретарша ответит:

- Малая.

Она не любит женщин, настаивающих на личной встрече со мной.

Как был, с портфелем под мышкой, в шляпе и мокром плаще, я распахнул
дверь и обнаружил незнакомку в кресле; скрестив ноги и дымя сигаретой, она
читала киножурнал. Посетительница тут же вскочила и посмотрела на меня так,
словно перед ней возник киноактер во плоти.

- Пройдемте со мной.

Я обратил внимание на ее дешевое пальтишко, туфли со стоптанными
каблуками и, главное, прическу - конский хвост, модный у танцовщиц и
известных девиц с Левого берега.

У себя в кабинете я разделся и сел на свое место, указав ей на кресло
напротив.

- Вас кто-нибудь направил сюда? - осведомился я.

- Нет, я сама пришла.

- Почему вы обратились именно ко мне, а не к другому адвокату?

Я частенько задаю этот вопрос, хотя ответ не всегда льстит моему
самолюбию.

- А вы не догадываетесь?

- Я больше не играю в загадки.

- Допустим, потому, что у вас есть привычка добиваться оправдания своих
клиентов.

Недавно один журналист сказал то же самое по-другому, и в таком виде
фраза обошла всю прессу:

"Если вы невиновны, берите любого адвоката; если виновны, адресуйтесь к
мэтру Гобийо".

Лицо незнакомки было беспощадно освещено лампой, и я помню, что
чувствовал себя неловко, всматриваясь в его черты: оно одновременно было
детским и очень старым, этакой смесью простодушия и плутоватости, невинности
и порока, добавил бы я, если бы мне не претили эти слова, которые я
резервирую для присяжных.

Она была худа и в плохой физической форме, как все девушки ее возраста,
которые живут в Париже, не соблюдая гигиены. Почему мне подумалось, что у
нее наверняка грязные ноги?

- У вас нелады с юстицией?

- Непременно будут.

Она была довольна, что удивила меня, и, уверен, нарочно закинула ногу на
ногу, приоткрыв их выше колен. Косметика, которую она освежила в ожидании
приема, была кричащей и неумелой, как у проститутки последнего разбора или
недавно приехавшей в Париж служаночки.

- Стоит мне вернуться к себе в гостиницу, если только это произойдет,
меня возьмут; не исключено, что постовым уже розданы мои приметы.

- И вы хотели повидаться со мной до этого?

- А то! После было бы слишком поздно.

Я ничего не понимал и невольно заинтересовался. Этого она, несомненно, и
добивалась: недаром же я перехватил беглую улыбку на ее тонких губах.

- Полагаю, вы невиновны?

Она безусловно читала отзывы обо мне, потому что ответила в тон:

- Будь я невиновна, меня бы здесь не было.

- За какое правонарушение вас разыскивают?

- За разбой.

Она произнесла это слово просто и сухо.

- Вы совершили вооруженное нападение?

- Оно ведь называется разбоем, верно?

Я поудобней устроился в кресле, приняв свою обычную позу: левая рука
подпирает подбородок, правая небрежно чертит в блокноте слова и закорючки,
голова чуть наклонена вбок, большие глаза безучастно вперяются в клиентку.

- Рассказывайте.

- Что?

- Все.

- Мне девятнадцать...

- Я дал бы вам семнадцать.

Я брякнул это нарочно: хотел неизвестно зачем задеть ее. Конечно, я мог
бы сослаться на своего рода антагонизм, возникший между нами с первой же
встречи. Она бросала вызов мне, я - ей. В ту минуту могло еще казаться, что
шансы у нас равны.

- Родом я из Лиона...

- Дальше.

- Мать у меня ни домохозяйка, ни фабричная работница, ни проститутка.

- Почему вы так говорите?

- Потому что обычно так именно и бывает, верно?

- Читаете народные романы?

- Только газеты. Мой отец-учитель, мать до замужества служила на почте.

Она ждала ответной реплики, но ее не последовало, от чего посетительница
несколько смешалась.

- До шестнадцати я ходила в школу, получила аттестат и год работала в
Лионе машинисткой автодорожной компании.

Я счел за благо промолчать.

- В один прекрасный день я решила попытать счастья в Париже и убедила
родителей, что по переписке нашла себе место.

Я по-прежнему молчал.

- Вас это не интересует?

- Продолжайте.

- Я приехала сюда, не имея работы, и сами видите, выкрутилась, раз уж
жива до сих пор... Вы даже не спросите, как я выкручивалась?

- Нет.

- А я все-таки скажу. Всеми правдами и неправдами.

Я не моргнул глазом.

- Всеми! Понимаете, всеми! - настаивала она.

- Дальше.

- Я сдружилась с Ноэми, ну, той самой, которую сейчас наверняка где-то
сцапали и допрашивают. А так как известно, что дельце мы провернули вдвоем,
все равно выяснится, если уже не выяснилось, что комнату в меблирашке мы
снимали на двоих, и меня там будут ждать. Знаете "Номера Альберти" на улице
Вавен?

- Нет.

- Это там.

Моя позиция начала выводить ее из терпения, и она постепенно утрачивала
самообладание. Со своей стороны я умышленно напускал на себя вид этакой
безразличной ко всему глыбы.

- Вы всегда такой? - с досадой бросила она. - Я-то воображала, что ваша
роль - помогать своим клиентам.

- Прежде всего я должен знать, в чем должна состоять моя помощь.

- Да в том, чтобы добиться оправдания нас обеих.

- Тогда слушаю.

Она поколебалась, пожала плечами и вновь заговорила:

- Ладно, попробую... В конце концов, мы нахлебались этого под завязку.

- Чего?

- Желаете подробностей? Ну что ж, я не из стеснительных, и если вас тянет
на пакостные истории...

В голосе ее зазвучали презрение и разочарование, и, чуточку злясь на себя
за большую, чем обычно, жестокость, я в первый раз подбодрил ее:

- Кому пришла мысль о налете?

- Мне. Ноэми мысли не приходят - слишком глупа.

Девка она славная, но мозги неповоротливые. Словом, газеты надоумили. Я
подумала, что, если капельку повезет, мы сможем разом выкарабкаться на
несколько недель, а то и месяцев. По вечерам мне часто случается шататься у
вокзала Монпарнас, и я малость изучила тамошний район. А на улице Аббата
Грегуара приметила лавочку часовщика, открытую по вечерам часов до
девяти-десяти.

Магазинчик маленький, освещен плохо. В глубине видна кухня, где старуха,
слушая радио, чистит овощи или вяжет.

У окна, вставив в глаз лупу в черной оправе, работает лысый часовщик,
тоже старикан, и я умышленно без конца ходила мимо, чтобы присмотреться к
ним.

Этот кусок улицы освещен плохо, магазинов поблизости нет...

- Оружие у вас было?

- Я купила детский револьвер - такие с виду ни дать ни взять настоящие.