Чтение 3–й страницы книги ~Исповедальня~

перехваченном в зеркале заднего обзора, сквозила паника.

- Вдруг наши родители опять пригласят друг друга, - не очень-то веря
своим словам, прошептала Франсина, когда они прощались.

Она не намекала ни на случайную встречу, ни тем более на свидание, но
по молчаливому согласию оба решили, что увидятся снова. - У тебя, навер-
ное, много работы перед экзаменами?

- Хватает.

Он готовился уже давно, спокойно, методично, как делал все, за что
брался.

- И ты не волнуешься?

- Нет.

- Даже сдавая сразу два бакалариата?

- Это не так трудно, как кажется.

Раньше он тоже думал, что это трудно, почти невозможно. Когда его
спрашивали:

- Ну а потом чем собираешься заниматься? Он искренне отвечал:

- Понятия не имею.

Его интересовало все, особенно греческий язык, эллинская культура, и
в прошлом году отец отправил его на три недели в Грецию, где он путешес-
твовал с рюкзаком на спине, часто ночуя под открытым небом.

Зимой он разложил на полу мансарды огромные листы бумаги и чертил ге-
неалогическое дерево греческих богов, отыскивая родственные связи до де-
вятого, десятого колена, с восторгом вписывая на их законные места Эгле
[1], Ассараков [2] и других, о ком не слышали даже преподаватели.

Позже, познакомившись с начатками биологии, он стал тратить все кар-
манные деньги на специальную литературу, которую с трудом понимал. Его
спрашивали:

- Собираешься заняться медициной?

- Возможно. Но не лечить больных.

Его интересовала и математика, вот почему в дополнение к обычному ба-
калариату он собирался через три недели сдавать экзамены по элементарной
математике.

Он не терял терпения, никогда не предвосхищал события. Он не беспоко-
ился ни о завтрашнем дне, ни о своем будущем.

Решение придет в свое время, и он старался заниматься как можно
больше, чтобы быть готовым ко всему.

- Ты уходишь, Андре?

- Нет, мама.

- А ты, Люсьен?

- Я, пожалуй, поработаю. Все равно по телевизору ничего интересного
нет.

Пока отец с матерью пили в гостиной кофе, Ноэми убирала со стола.
Андре никогда не пил кофе. Он любил молоко и не стыдился этого, что сов-
сем недавно и доказал в маленьком баре на улице Вольтера.

Родители сидели друг против друга, как на фотографии, и Андре, прежде
чем подняться к себе, посмотрел на них так, словно увидел в новом свете.

В глубине души он никогда особенно не интересовался родителями, тем,
что они делают, что думают, что их волнует. И даже если подобные мысли
вдруг приходили ему в голову, он их обычно отгонял. Они его родители.
Они сами строили свою жизнь, а как - его не касается.

Однажды мать заметила:

- Тебе не кажется. Било, что ты ужасный эгоист? Он ненавидел это по-
лученное в детстве прозвище, потому что так звали кота привратницы, ког-
да они еще жили в Париже.

- Почему это я эгоист?

- Ты думаешь только о себе, делаешь только то, что хочешь, не задумы-
ваясь, нравится ли это другим.

- Все дети такие, разве нет?

- Не все. Я знавала и других.

- Ну и как же, по-твоему, дети должны защищаться? Не будь они эгоис-
тами, как ты говоришь, они стали бы всего-навсего копиями своих родите-
лей или учителей.

- А ты не хочешь быть похожим на нас?

- На кого? На тебя или на отца?

- На одного из нас.

- У меня с вами и так есть что-то общее, это неизбежно.

Возможно, сегодня мать, обычно прекрасно владеющая собой, была нес-
колько взволнованна.

- Я вроде бы ничем не отличаюсь от детей моего возраста.

- У тебя нет друзей.

- Ты предпочитаешь видеть меня среди тех, кто гоняет на мотоциклах с
девицами за спиной, нарываясь на драки в барах?

- Но не все же такие.

- И о чем они говорят?

- Вот уж не знаю. Однако уверена, в вашем классе есть кто-нибудь, кто
разделяет твои интересы.

- Значит, он такой же, как я.

- Что ты хочешь этим сказать? - Что он обойдется без меня, как и я
без него.

Через несколько минут отец, вздыхая, встанет и уйдет в крошечную мас-
терскую на антресолях виллы, где устроил свою мансарду-поставил электри-
ческую печку и необходимую для изготовления протезов аппаратуру.

Большинство дантистов заказывают коронки, мосты и фарфоровые зубы у
техников-специалистов, которые чаще всего работают на дому. Люсьен Бар
все делал сам, очень тщательно, проводя вечера, а то и ночи за работой в
тиши антресолей.

Что это-стремление к совершенству? Или же мастерская просто стала для
него убежищем?

А чем займется вечером мать? Будет смотреть телевизор - не важно ка-
кую программу - или читать журнал, куря сигарету за сигаретой? А может,
отправится к своей подружке Наташе в ее новую квартиру на Круазетт возле
летнего казино.

Впервые все это показалось Андре странным. Он жил этой жизнью, вернее
присутствовал в ней год за годом, ни на что не обращая внимания, и вдруг
почувствовал, что с любопытством смотрит на отца и мать, которых не
знал.

Ему хотелось не думать об этом, отбросить возникшие вопросы, вер-
нуться к своим заботам.

- Приятного вечера, мама. Приятного вечера, папа.

- Приятного вечера, сын.

Неловко было уходить так, словно они ему безразличны, словно его ин-
тересует только собственная жизнь.

- Молоко не забыли, господин Андре? - крикнула из кухни Ноэми, когда
он вышел на лестницу.

Каждый вечер он брал с собой стакан молока и перед сном выпивал, час-
то похрустывая яблоком. Он взял молоко.

Расставшись с Франсиной на бульваре Виктора Пого, он долго не решался
вернуться на ту улицу, где увидел мать, выходившую из дома желтого цве-
та. Он пытался убедить себя не вмешиваться не в свое дело, прекрасно со-
знавая, что малодушничает.

Он не имел права закрывать глаза на реальность, жить с сомнениями,
которые в конце концов перерастут в уверенность.

Он развернул мопед. Улица Вольтера. Довольно старый, выкрашенный жел-
тым четырехэтажный дом напротив небольшого бара. Двери всегда открыты. С
одной стороны овощная лавка, с другой - узенький магазин бижутерии.
Прислонив мопед к стене, он поднялся на три ступеньки. Коридор перед ка-
менной лестницей желтого, как и фасад, цвета, только еще грязнее. Справа
- три ряда почтовых ящиков, к каждому из которых приклеена визитная кар-
точка.

Одна табличка медная: Господин Ж. Девуж, судебный исполнитель, 2-й
этаж, налево; другая - белая, эмалированная: Ф. Ледерлен, педикюр, 2-й
этаж.

И здесь же, на стене, надпись коричневой краской и стрелка, указываю-
щая на лестницу: Меблированные комнаты. Обращаться на 3-й этаж.

Он хотел подняться, но не осмелился. Вернее, дошел до второго этажа,
где остановился возле открытой двери судебного исполнителя. В конторке
за окошечком, как на почте, работала девушка.

Спускавшаяся парочка, смеясь, задела его, а женщина обернулась и ска-
зала своему спутнику что-то, должно быть, смешное, потому что тот тоже
оглянулся, и оба расхохотались, а потом, под ручку, выскочили на улицу.

Нет, Андре не испытывал щемящей тоски. Он медленно спустился по вы-
щербленной каменной лестнице и долго, словно не узнавая, смотрел на свой
мопед. Потом выкатил его на дорогу.

Тело его налилось страшной тяжестью, и когда за ним захлопнулась
дверь мансарды, он впервые почувствовал себя одиноким.

Глава II

В половине одиннадцатого на лестнице послышались шаги отца. Андре ле-
жал на животе, растянувшись на полу, в своей обычной позе - подперев ру-
ками подбородок. Он только что перечитал почти всю первую филиппику [3]
и, закрыв книгу, поставил пластинку, которую любил за глухой тембр удар-
ных. Слушал музыку, листал комиксы.

Отец приходил нечасто: лишь когда они оставались в доме одни, Люсьен
Бар словно в нерешительности поднимался на третий этаж.

Он не стучался, а - возможно, из скромности - как бы предупреждая о
своем приходе, задерживался на площадке, и потом они недолго беседовали.
Связного разговора у них никогда не получалось - так, банальные фразы,
прерываемые долгим молчанием.