Чтение 3–й страницы книги ~Невиновные~

чем рюмка в бистро у Леона. Почувствовал, что слегка отупел.

Кто-то вошел в столовую. Жан-Жак, его сын, очень удивился, увидев отца с
бутылкой спиртного и стаканом в руках.

- Позови сюда сестру, мой мальчик...

Жан-Жак побежал за сестрой, и она, очень озадаченная, появилась на
пороге.

- Что случилось? Ты пришел раньше...

- У меня для вас плохие новости, дети. Для меня тоже. Для всех. С мамой
случилось несчастье. Ее сбил грузовик...

- Это серьезно?

- Серьезнее не бывает... Она умерла...

И внезапно он наконец разрыдался.

Марлен закричала, бросилась к стене и стала бить по ней кулаками,
выкрикивая между рыданиями:

- Это неправда... Этого не может быть... Только не мама!..

А Жан-Жак сдержался и, словно был уже мужчиной, способным все понять,
положил руку на плечо отцу, уткнувшемуся головой в ладони.

- Успокойся, отец...

В их семье не говорили "папа" и "мама", а "отец" и "мать", и не из-за
прохладных отношений, а из-за того, что стыдились сентиментальности.

Селерен машинально потянулся к бутылке, и ЖанЖак прошептал без малейшего
упрека в голосе:

- Лучше не надо. Ты согласен?

Селерен убрал руку и с улыбкой тихо сказал:

- Ты же знаешь, сынок, от этого я не свалюсь.

- Знаю...

Оба были настолько серьезны, что, казалось, в этот момент стали
ровесниками. Марлен убежала в кухню и, скорее всего, плакала на груди у
Натали.

- Ты понимаешь... Так внезапно... Ни с того, ни с сего... Без видимой
причины... И ведь ничем таким не болела... А я в это время радовался первому
весеннему дождику...

- Так что же произошло?

- Она быстро шла по тротуару... Не знаю... Пока что почти ничего не
известно... Даже то, почему она оказалась на улице Вашингтона... Один
свидетель утверждает, что она вышла из какого-то дома на этой улице...
Хотела перебежать на другую сторону и поскользнулась на мокрой мостовой... А
проезжавший грузовик не успел вовремя затормозить...

- Как ты узнал об этом?

- Полиция открыла ее сумку и обнаружила адрес в удостоверении... Сержант
приехал сюда... Ему сказали, где я работаю...

- И он пришел в мастерскую уведомить тебя?

- Одна наша клиентка, мадам Папен, я вам о ней рассказывал, только что
вышла от нас... Нам стало очень весело... Потом в дверном проеме я увидел
форменное кепи полицейского...

Дождь перестал. Даже солнце проглянуло несмело, и на деревьях бульвара
Бомарше стали понемногу распускаться почки.

В этой квартире они жили с тех пор, как поженились.

Сперва у них было только две комнаты, не считая кухни и ванной. Но им
повезло: соседи переехали жить в деревню, и они смогли сделать свою квартиру
довольно просторной, соединив ее с соседской.

Скорее Селерен, а не его жена придавал значение комфорту, любил массивную
навощенную мебель, какую еще можно найти в провинциальных городках. За
несколько лет они постепенно обставили квартиру, проделывая иной раз по
пятьдесят километров, чтобы побывать на каком-нибудь аукционе.

- Это же слишком дорого, Жорж...

Почему слишком дорого? Это была их единственная роскошь. Они почти никуда
не ходили, и все же им никогда не было скучно.

У каждого из детей была своя спальня рядом с комнатой Натали, которая,
можно сказать, их и вырастила.

Только что она вошла к ним, нос и глаза у нее были красные.

- Поужинаете как всегда?

Обычно они садились за стол в половине восьмого, но сегодня он не мог
решить, когда им есть: он пришел домой раньше обычного. В другие дни он
уходил из мастерской в семь.

- Как хотите, Натали... Что делает Марлен?

- Лежит, уткнувшись носом в подушку, и, по-моему, лучше ее не трогать...
Это был сильный удар для нее... Она еще толком не осознала... Только через
несколько дней она почувствует потерю...

- Мне идти завтра в лицей? - спросил Жан-Жак.

Селерен заколебался, застигнутый вопросом врасплох, но Натали тут же
ответила:

- А почему нет?

- Я думал...

Многое теряло теперь для Селерена былое значение. Даже дети. Ему было
стыдно даже подумать, что он не находил в детях никакого утешения.

А что касается квартиры...

Как мог он придавать такое значение обстановке, всяким безделушкам?..
Теперь они тоже ушли в небытие?

Пусто вокруг. Пусто в душе. Что они там сейчас делают с Аннет? Они ее
вскрыли. Их много стоит вокруг нее. А что будет потом?

Никогда больше не сядет она в свое кресло. Никогда не услышит он ее
голос, не сожмет ее маленькую нервную ручку.

Он снова закупорил бутылку, поглубже протолкнув пробку, чтобы и не
пытаться ее открыть. Пил он мало, но с утра до вечера не выпускал изо рта
потухшую сигарету. Сегодня он не курил с тех пор, как вместе с полицейским
ушел с улицы Севинье. Он зажег сигарету, и вкус у нее был какой-то странный.

- Возьмите себя в руки, мсье... Не давайте волю чувствам, особенно при
детях...

Жан-Жака в столовой уже не было. Наверное, он тоже нашел прибежище у себя
в комнате?

Натали родилась в Ленинграде, называвшемся в то время Санкт-Петербургом.
Случилось это за два-три года до событий семнадцатого. Отца ее, гвардейского
офицера, убили. Мать и двух теток постигла та же участь.

Гувернантке посчастливилось добраться с ребенком до Константинополя, там
она зарабатывала на жизнь себе и девочке уроками музыки. Потом они приехали
во Францию, в Париж, где гувернантка тоже давала уроки музыки.

Она и Натали учила музыке, но у той не было способностей. Тогда она
отдала девочку в Школу изящных искусств, однако и там ее успехи были более
чем скромные.

Когда гувернантка умерла, Натали было двадцать с небольшим, и она стала
работать в магазине, где на нее постоянно жаловались из-за сильного акцента.

Тогда она устроилась горничной в богатую семью, жившую в предместье
Сен-Жермен и владевшую замком в департаменте Ньевр и поместьем на Лазурном
берегу.

Ее хозяева тоже умерли, и, переменив несколько мест, показавшихся ей
непосильными, она пришла к Селеренам. И стала в некотором роде членом семьи.

- Главное, постарайтесь не думать...

Он чуть было не рассмеялся. Ему не о чем было думать. Пустота была не
только вокруг, но и внутри него. Он не знал, куда себя деть. Что же он, по
обыкновению, делал в это время? Ах да, в это время он еще работал у, себя в
мастерской. Вокруг него были улыбающиеся люди, и ровно в семь кто-нибудь из
них восклицал:

- Закрываемся!

Иной раз заходил Брассье и приносил драгоценности, которые показывал в
ювелирных магазинах.

- Этот кулон продан, но они хотят еще три таких же...

Брассье совсем не был похож на него. Он, Селерен, спокойный и немного
медлительный, мог часами просиживать над чертежной доской или за верстаком.
А Брассье, на два года младше его, был полон кипучей энергии, и ему не
сиделось на месте.

Если сегодня вечером он заходил на улицу Севинье или хотя бы звонил туда
по телефону, то был уже в курсе дела.

Селерен рухнул в кресло перед телевизором, который не был включен.
Сероватый экран казался ему чем-то несуразным.

Все было ненастоящим. Ему как будто подрубили корни.

Он встал, больше не мог сидеть. Пошел в свою спальню, в их спальню,
которая теперь была только его спальней. Он прошептал:

- Аннет...

И он бросился на постель, как и его дочь.

Позже Натали пришла за ним, и он направился в столовую, где уже сидели за
столом дети. Они смотрели на него, стараясь скрыть страх, потому что его
поведение их пугало.

- Давайте поедим, - сказал он чересчур громко.

Он не помнил все, что он ел, помнил только, что были очень соленые
сосиски.

- Пожалуй, не стоит включать телевизор? - спросила Марлен спокойно.

- Разумеется...

А почему? Он и сам этого не знал. Ему не хотелось слушать музыку, а еще
меньше - чьи-то голоса.

- А теперь я вам пожелаю доброй ночи, дети... Пойду спать.

- Уже?

- А что мне еще делать?

Натали, как обычно, пришла со своей тарелкой в столовую. Она поспевала и
приготовить, и накрыть на стол, и поесть вместе с ними.

- Может, приготовить вам чаю?

- Нет, спасибо. Спокойной ночи, Натали.

- Почему бы вам не принять одну из таблеток, что принимала мадам?