Мелькнул Маврухин. Достанется тебе на открытом процессе, подумал я, глядя на
бледное суетливое личико. Торгаш. За стенкой "битлзы" ударили ладошками, и
Маврухин вдруг заулыбался.
Фрау Кранц стояла на втором плане, прислонившись к колонне, полная величия,
словно кариатида, поддерживающая здание мировой коммерции. Вот в чьи лапы ты
попал, Маврухин, нейлоновый бизнесменчик.
промысел в первые послевоенные годы. "Шпажисты" - холодные мародеры. Они
бродили с железными прутьями-щупами и разыскивали в развалинах города всякое
добро. Фарфор, столовое серебро, картины, антикварную мелочь. Шиковец еще
тогда предупредил Маврухина, и тот дал слово, что бросит шакалье занятие.
Но, оставив один промысел, вскоре перешел к другому.
ли где двадцативаттки.
угощал влюбленный механик. По тому, как Валера хлопнул дверью, я понял, что
лампочки он не нашел.
вести наблюдение за пределами теплохода не следует, но все-таки я пожалел,
что не отправился за матросом в город.
подходящей лампочки. Вася Ложко отрицательно помотал головой. Он покашливал
и отупело смотрел на свой приемничек.
гофрированных крышках дрожали отблески. Невдалеке проскрипели уключины.
сохранились разрушенные здания. Горсовет никак не мог приступить к
перестройке, потому что участок был болотистым, топким, а планы подземных
коммуникаций и дренажа были уничтожены фашистами.
Платье ее белело над моей головой.
я спускалась в холодильник, она упорхнула. Бедная девочка, расстроилась
из-за этой нелепой ссоры.
уже смолк.
наискось небо, две зеленые ракеты. Там слышалась музыка.
лодка "Метеор". Механик немало повозился с этим суденышком, приклепывая
подводные крылья и устанавливая мощный мотор.
Отелло чертов, вот он кто!
оглушительную очередь. Шлюпка рванулась в темноту и исчезла.
под мостиком, а вскоре и сам появился у шлюпбалок. С его робы стекала вода,
а влажные пряди падали на худое длиннолобое лицо. У этого тощего парня
всегда был испуганно-озабоченный вид.
спокойный, словно котик-секач на лежбище. - А лодки увели. Ответишь за
имущество.
обязанности корабельного завхоза и кока и бдительно следил за порядком на
"Онеге", за что, собственно, его и прозвали Боцманом. У Стасика был характер
придирчивой и хлопотливой старухи няни.
товарищей он принимал всерьез.
Прокатятся и вернутся.
лика, точнее, не лика, а возраста. Благодаря округлой физиономии он выглядел
молодо, как мальчишка, но лишь в том случае, если на голове была фуражка.
Без фуражки во всю ширь открывалась лысина, окаймленная двумя строчками
уцелевших волос. И сразу становилось ясно, что нашему командиру не двадцать
пять, а все пятьдесят, и он из "Кэпа" превращался в "Ивана Захаровича". На
самом деле ему было не двадцать пять и не пятьдесят, а тридцать восемь -
почти среднее арифметическое суммы двух возрастов.
с некоторой отеческой хрипотцой.
тщательно отрепетированной мизансцене. Ленчик и Кэп наверху, механик у
шлюпбалок, Валера на гофрированной крышке люка, а Боцман и я близ красной
доски с огнетушителями. Поммех Леша Крученых, как будто завершая полный
"выход", высунулся из тамбура, ведущего в машинное отделение. Как всегда, он
был "при галстуке", а волосы, аккуратно причесанные, блестели словно после
парикмахерской. Поммеха не зря дразнили аккуратистом.
моторчика. Дюралевый "Метеор", попав в полоску света, заискрился, словно был
сделан из фольги. На буксире Карен привела и вторую лодку. Строптивая
Машутка сидела рядом с сестрой.
мне! - И ушел в каюту.
безразличным тоном и прыгнул с борта на пирс.
нашего теплохода темнела "Ладога". Это старое судно, то ли поставленное на
консервацию, то ли предназначенное на слом, было безжизненно, как дом,
брошенный хозяевами. Ни один иллюминатор не светился, а пустой флагшток
торчал, как палка. Ветер поскрипывал оторванным куском жести - казалось,
будто на "Ладоге" скулит оставленная собака.
бывает в детстве, когда сумерки превращают пальто на вешалке в ожившую
фигуру бородатого старичка, а отражающий свет будильник становится зловещим
глазом.
Но зачем ему прятаться?..
золотым "крабом". По лихо заломленному верху я узнал фуражку Маврухина.
Когда полтора часа назад я подходил к "Онеге", никакой фуражки здесь не
было.
отделяла бетонную стенку от борта "Ладоги". На маслянистой поверхности воды
покачивалось, как поплавок, ярко-желтое резиновое кольцо. Последние дни
Маврухин вечно таскал с собой это кольцо. Он поигрывал им, сжимая и разжимая
пальцы: "разрабатывал" кисть, готовясь к соревнованиям по боксу.
от волны!
был глубок. Холодная тьма словно всосала меня. Перевернувшись в воде, я
ухватился за какие-то куски железа, лежавшие на захламленном дне затона.
все еще покачивалось ярко-желтое кольцо, подобно восклицающему "о" на косой,
трагически черной полосе воды.
сгущаясь, стучала в висках. Тьма начинала давить. Стукнувшись головой о
днище "Ладоги", я вынырнул в свободном пространстве. Надо мной отвесно
поднимались две стенки: бетонная и железная - борт "Ладоги". Вверху Валера и
Боцман багром отталкивали судно, не давая ему приблизиться к пирсу и
придавить меня. На "Онеге" включили прожектор.
Тотчас на меня упал капроновый трос.
шарил по дну, царапая ладони, и все глубже уходил под "Ладогу".
заставляет неопытного ныряльщика раньше времени выскочить на поверхность. К
счастью, я проходил курс обучения у аквалангистов. Уроки пригодились.
счете "сорок пять" в руки попался трухлявый топляк, покрытый слизью. У меня
хватило сил оттолкнуть бревно и продвинуться еще дальше от пирса. Голова уже
была наполнена острым звоном, но я заставил себя продвинуться еще метра на
полтора. Счет подошел к критической цифре, губы сами собой разжимались,