Чтение 3–й страницы книги ~Уснувший пассажир~

- Ну и ну! - изумилась она. - Вот ведь мужчины бывают!

- Вы просто, мадам, слегка одичали в вашей партийно-номенклатурной
среде, - сказал Александр Иванович. - Вы ведь от комсомола и далее везде?
Угадал?

- Почти. До последнего времени.

- А сейчас?

- Сейчас работаю в Международном женском фонде.

- Тоже неплохо.

- Вы меня обидеть хотите? - все-таки завелась Галина Георгиевна.

Александр Иванович сморщился, делая виноватое лицо, затем, улыбаясь,
сообщил:

- Зубоскалю просто по дурацкой привычке. Вы уж простите меня,
старика.

- Прощаю, старичок, - не простила она.

Салон вернулся наконец в горизонтальное положение, потухло табло,
запрещавшее застегиваться и курить. Александр Иванович освободился от
ремня безопасности и, достав пачку "Уинстона", закурил. Вообще-то он курил
"Беломор", но вчера вечером Казарян, принеся блок "Уинстона",
демонстративно вывалил все его запасы папирос в мусоропровод.

- Пенсии на "Уинстон" хватает? - полюбопытствовала злопамятная Галина
Георгиевна.

Александр Иванович ответить не успел, потому что над ним
Люцифером-совратителем повис волосатый Дэн:

- На грины приобретен фирменный флакон. Поторчим, папик?

Александр Иванович как бы в нерешительности обернулся к Галине
Георгиевне. Та, в обиде еще, агрессивно поддержала Люцифера-совратителя:

- Давайте, давайте, папик!

- Ну, уж если дама рекомендует... - Александр Иванович кое-как
выбрался из кресла, встал в проходе, положил Дэну руку на плечо, с
деревянной интонацией Ершова - мхатовского Несчастливцева изрек: - Идем
туда...

- Куда? - охотно обернувшись Аркашкой, визгливо перебил Дэн. - Куда
ведет меня мой жалкий жребий!

Барабаны уже разжились у стюардессы стаканами. Фирменный флакон
оказался бутылкой "Балантайна", которая была разлита мгновенно: каждому по
сотке. Трое, облокотившись о спинки переднего ряда, готовились к приему
стоя, трое сидели. Александр Иванович пристроился в кресле через проход.
Повертел желтую жидкость в стакане, поинтересовался между прочим:

- Закусить, запить, занюхать?

- Огорчаете, - действительно огорчился Дэн. - Из папика переходите в
мажоры.

- Что ж, не буду огорчать, - решил Александр Иванович, махнул дозу
целиком и, содрогнувшись, занюхал твидовым рукавом. Шестерка с
удовлетворением и по достоинству оценив сию акцию, припала к своим
стаканам. Из жадности, правда, споловинили. Чтобы на два приема
получилось. Уже умиротворенный (сотка благополучно улеглась и оказала
действие) Александр Иванович любовно смотрел на них. Дав им передохнуть,
осведомился, гордо демонстрируя недюжинную эрудицию:

- Хэви, хард, панк?

Дэн, производивший первую после приема мощную затяжку, аж закашлялся
от неожиданности. А откашлявшись возликовал:

- Сечет! - И добавил серьезно: - Скорее ритм-энд-блюз.

Александр Иванович заржал, как жеребец, и признался:

- Да не секу я, ребята, просто в ответ на ваш стеб и я стебануть себе
позволил. А так для меня после "Битлов" и Элвиса Пресли никого нет.

- Хорош! - удивилась бас-гитара.

- Облом! - признали свой проигрыш барабаны.

- Из папика переводится в чуваки, - решил Дэн. - В его честь
исполним.

Бас-гитара и духовые передали стаканы незанятым коллегам, расчехлили
гитару и кларнет, устроились поудобнее. Гитара держала четкий ритм,
кларнет вел мелодию. Дэн на хорошем английском речитативе обозначил
"Беззаботного" Элвиса Пресли.

Душевно стало в салоне. Незаметно поближе переместились осторожные
советские командированные, иностранцы, вытягивая шеи, слушали, а
добродушный здоровый мужик из первого ряда просто подошел к ним и встал
невдалеке - ловил кайф.

Недолго продолжалось счастье. Дэн умолк, затих и кларнет. Гитара,
мучительно долго продержав последний аккорд, иссякла.

- Спасибо, братцы, - поблагодарил Александр Иванович, - так уж по
сердцу.

Иностранцы вежливо поаплодировали, командированные сделали вид, что
ничего не было, а здоровенный мужик, молча показав музыкантам свой
действительно большой палец, удалился на свое место.

- Угодили? - спросил Дэн.

- Еще как! - признался Александр Иванович. - Расслабился, поплыл.

- А вы поспите, - посоветовал Дэн. - Старость не радость.

- Ты наглец, Митяй.

- Это месть за то, что я на твой стеб попался, - признался Дэн.

- Значит, признание собственной слабости, - решил Александр Иванович.
- Тогда не обижаюсь. А собственно, почему не придавить часок?

- Поддерживаем и одобряем, - заверили его духовые.

Александр Иванович вернулся в свое кресло. Сел, закрыл глаза. Галина
Георгиевна неодобрительно посмотрела на него, осведомилась ревниво:

- Ну и как?

- Замечательно, - признался он, не открывая глаз, - замечательно.

Вдруг кларнет чисто запел "Спи, моя радость, усни" и гитара
поддержала мелодию. Кларнет советовал спать, гитара убаюкивала. Александр
Иванович легко и нежно задремал.

...Очнулся он от дуновения ветра, созданного широкой юбкой
стремительно промчавшейся стюардессы. От неконтролируемого этого бега
тревога посетила его. Он открыл глаза. Пассажиры нервно вертели головами.
Тревога поселилась в самолете. Он прислушался, потому что было к чему
прислушаться: поменялся режим работы двигателей.

- Что это? - испуганно спросила Галина Георгиевна.

- Вероятно, будем садиться, - просчитав, уже понял Александр
Иванович.

И точно, неестественно спокойный женский голос объявил по радио:

- Дорогие пассажиры! Дамы и господа! В связи с неблагополучной
метеорологической обстановкой по техническим причинам наш самолет совершит
незапланированную посадку в аэропорту Хаби. Просьба сесть на свои места и
тщательно пристегнуться.

Этот же голос, неуверенно повторив все по-английски, продолжил
информацию:

- Сейчас бортпроводница Алла проинструктирует вас, как пользоваться
дополнительными выходами из салона.

Появилась бортпроводница и жалко улыбнулась пассажирам.

То ли большой сарай, то ли небольшая молочнотоварная ферма - аэропорт
Хаби в абсолютном одиночестве существовал в предгорной полупустыне. Не
считая, конечно, недалеких снежных гор и взлетнопосадочной полосы
стратегического значения, построенной на всякий экстренный случай не
знающими куда девать деньги деловитыми военными. Чтобы как-нибудь не
окупить - оправдать существование подобного авиационного сооружения, его
использовали в качестве аэродрома для сугубо местных перелетов. Хотя и
неудобно: до ближайшего райцентра верст двадцать - двадцать пять.

По-восточному расположившись на корточках, сидели в тени несуразного
здания (не в пример Москве осени здесь не было) с десяток аборигенов, в
терпеливой безнадеге ожидая своего недалекого рейса, расслабленно волоча
ноги, бессмысленно ходили вокруг аэропорта три непонятных гражданина в
телогрейках, не очень-то соответствовавших здешнему климату, покуривая у
входа, вяло беседовала на крыльце еще одна троица командированных.
Однообразие, скука и покой.

Но покой был нарушен. Растолкав командированных, сбежал по лестнице
милиционер и, придерживая обеими руками обширную форменную фуражку, задрал
плоское лицо к плоскому небу.

- Чего это он? - обиженно спросил у приятелей один из
командированных.

Но вместо приятеля гундосо ответил ему местный радиоузел:

- Граждане пассажиры! В нашем аэропорту в ближайшее время произведет
посадку реактивный самолет международной линии. Администрация аэропорта
просит вас отойти от взлетно-посадочной полосы на безопасное расстояние.

- А мы на безопасном? - поинтересовался все тот же разговорчивый
командированный.

- Надо полагать, - откликнулся один из его дружков. - Если только
пилот из отвращения не захочет протаранить этот вонючий сарай.

Игрушечным макетиком появился на горизонте самолет, комариный звук.
Но так было недолго: звук напористо набирал мощь, а макетик на глазах
превращался в могучую и тяжелую машину.

В общем-то крепкий народец здесь подобрался - ни крика, ни писка.
Пассажиры, все как один, сидели пристегнутые, сидели, вцепившись руками в