всю начинку дома, вплоть до перекрытий, лишь стены остаются. А потом по
международному классу внутри отстраивают.
почти был уверен, что хозяин его не Пинюхин, слишком лакомый кусок для
директора турагентства. Наверное, Москомимущество домом владеет. А какие
криминалы нынче по туристам этим? Раньше не особенно их убивали. Вернее -
тех, кто жирел на путешественниках.
Правда, много было дел по облапошиванию желающих осмотреть чудеса света.
Создавали подставные турфирмы, собирали с людей деньги и исчезали.
верхушке "Главтура" с его ежегодными миллионами баксов. Тем более -
бюджетных, мог черпать из них царской рукой. Что-то здесь должно быть
другое. Поковыряй связи комсомольца Ячменева. Тот из ЦК ВЛКСМ, здание
Пинюхина по той же линии.
организации воровать начинали.
послесталинского замеса, которые из идейных большевиков превратились в
членов партии. Этим хлебную карточку КПСС давала, а высоким комсомольцам -
их МК, ЦК, обкомы. По-американски лихо кроили, взять зашибаловку с теми же
студенческими строительными отрядами.
ковбойская ухватка комсомолятам ныне пригодилась. В российском диком
капитализме они как щуки в воде.
пулями делят.
старший напарник опер Кость, обыграл это прозвище, прилипшее к Кострецову
из-за его упертости еще в школьных драках. И капитан смущенно опустил глаза,
начал вытаскивать из стола папки, показывая, что на сегодня их служебная
беседа закончена.
Глава 2
метр стоит почти три тысячи долларов, архимандрит Феоген Шкуркин раздумывал
о едущей к нему с дачи старой подруге Марише. Он прятал ее все лето там, в
своем кирпичном коттедже на Рублевском шоссе, чтобы давний грех не выплыл
наружу.
Троице-Сергиевой Лавры. Место было ходовое: принимать знатных гостей и
иностранцев. Но не вышло у Феогена сработаться с начальником офиса, то есть
делить почет и доходы, как бойкому Шкуркину хотелось. Начальник сбагрил его
духовником в отдаленный женский монастырь. Там Феоген увидел монахиню Марию,
которая теперь стала Маришей.
которые быстро приняли двусмысленный, страстный характер. Эта крутобровая
девушка с серыми глазами-озерами, точеной фигурой, которую не могло скрыть
мешковатое монастырское одеяние, когда-то водилась в Москве с наркоманами,
потом связалась с сектантами и наконец горячо обратилась в православие.
характера. Развратные сцены якобы преследовали девицу во сне, и она,
описывая их, просила расшифровать Феогена, что именно они ей пророчили.
Например, она рассказывала, как берет во сне мужской член в рот, и тут же
интересовалась:
причастие.
задавала якобы бесхитростный вопрос:
место?
таких делах мог "расшифровывать"? Правда, насчет заднепроходных отверстий он
достаточно наслушался в церковной среде, где гомиков хватает. И Феоген
подхватывал:
все им дозволено в ласках?
Мариши и все остальное, скрытое под грубым платьем. Однажды ночью он зашел к
ней в келью, и Мариша вынырнула совершенно обнаженной из-под одеяла. Феоген
ослепился статью ее тела с тяжелыми чашами грудей, веерными тугими бедрами.
А вскоре монахиня забеременела, был скандал.
Тут он - под насмешливыми взорами самых ехидных из братии - три года
замаливал проступок. О Марише знал лишь, что она сделала аборт и живет в
Москве.
внешних церковных сношений Московской патриархии вспомнили его бурную работу
с иностранцами и перевели к себе. Феоген Шкуркин в новых условиях российской
жизни и церковного предпринимательства оказался незаменим, из иеродиакона
быстро стал архидиаконом, потом архимандритом. И тут на него опять "наехала"
Мариша.
когда однажды вечером к нему неожиданно зашла бывшая пассия. Но теперь это
была не монахиня Мария. Юбка, подчеркивающая умопомрачительные бедра, бюст,
колышущийся под шелком блузки, походка, откровенный взгляд - все било в
сердце Шкуркина, не забывшего ее жарких ласк в плохо натопленной келье.
и переместил подругу на дачу, которая и стала постоянной обителью Мариши.
Сегодня утром она впервые устроила Шкуркину по телефону скандал и ехала к
нему сейчас на Арбат для серьезного разговора.
даче, потому что стосковался по ней. Только что он вернулся из очередной
загранкомандировки, где переводчицей у него была лихая девица, прямо
заявившая архимандриту, что еще никогда с монахом не спала. Она заглянула к
нему ночью в номер в пеньюаре на голое тело, Феогену стоило больших усилий
выгнать ее, но та словно обострила роковое влечение Шкуркина к Марише, с
которым он годами безуспешно боролся.
ее.
***
долетел запах ее духов "Кензо". Оглаживая бороду, он встал, собираясь
выглядеть чинно. Но когда Мариша стрекозой впорхнула, разок крутанувшись на
каблуках, маня лирой бедер в узком платье, он растаял и горячо обнял ее
тело.
хочу жить в Москве. На даче скучно и холодно.
молчал. Мариша отстранилась, села в кресло, закинув ногу за ногу, в
обтянутых шоколадного цвета колготках. Феогену тут же захотелось их
раздвинуть, но он сдержался. Сел напротив и пробурчал:
в Москве часто вместе бываем.
сан.
журнальный столик, потом согнула одну в колене, и от этого движения у
Феогена занялось дыхание.
резинками, контрастно оттеняющими ее молочные ляжки. Она качнула попой и,
приоткрыв рот, потрогала себя за соски грудей. Феоген раздевался, цепляясь
за крючки своего одеяния.
рассыпались льняным водопадом по узкой спине. Феоген схватил ее сзади за
бедра и стал целовать в ложбинку над ягодицами и ниже.
вонзился в центр ее клумбы, оттороченной черной полоской волос. Он брал,
рвал эти цветы, скатывая края чулок к круглым плящущим коленям Мариши.
Чернота чулок, спущенных жгутами, взвихряла его еще больше. Когда Мариша
стонала и вскрикивала, Феоген словно проваливался в пряный дурман.