от западной стены к нему тянулась, извиваясь, змейка реки.
Спрятавшись за древесными стволами, я внимательно разглядывал
башню и цветы, опоясывающие ее подножие густым огненным
кольцом. По другую сторону этой грандиозной цветочной поляны во
множестве росли деревья, среди цветов же не было ни одного...
Они не были похожи на какие-либо виденные мною раньше растения,
растущие тесно прижавшись друг к дружке, в высоту футов около
четырех, каждый из длинных стеблей венчало единственное
соцветие величиной с человечью голову, с широкими мясистыми
лепестками цвета свежераскрывшейся раны. Стебли толщиной в
запястье человека, были бесцветными, почти прозрачными,
ядовито-зеленые листья очертаниями походили на наконечники
копий. Вид этих сбившихся в кучу монстров вызывал ощущение
гадливости и... необъяснимой угрозы. Я ощущал ее всем своим
естеством, так же, как прежде мне случалось почувствовать
скрывающегося в засаде льва задолго до того, как он чем-то себя
выдавал. Я снова всмотрелся в гущу чудовищных цветов, гадая, не
свернулась ли в ней кольцами какая-нибудь здоровенная змея.
Ноздри мои раздулись, я пытался уловить какой-нибудь запах, но
увы -- ветер дул из-за моей спины. Меня не покидало ощущение
странной неестественности этого места -- ни один цветок, ни
один лист не шевельнулись на ветру; казалось, будто стая
стервятников сидела, нахохлясь и уставившись на меня в
предвкушении пиршества.
справа голубые горы рвутся в укутанное перистыми облаками небо,
дремлющее далеко впереди озеро и эта фантастическая зеленая
башня, высящаяся в центре кроваво-красной лужайки. Но вот
запах... Да, я наконец учуял идущий от цветов аромат. И это был
запах склепа, смрад смерти и разложения.
глаза уловив какое-то движение наверху башни: на галерее
возникла человеческая фигура. Человек подошел к парапету и,
облокотившись на него, принялся оглядывать долину, Такого
существа мне не приходилось видеть даже в худшем из кошмаров,
-- необычайно развитая мускулатура, огромный рост, кожа черная
как эбеновое дерево. Но не это превращало его в ужас моих очей,
а сложенные за плечами кожистые крылья, совсем как у летучей
мыши. В том, что это были именно крылья, а не что-либо иное, я
был абсолютно уверен.
которому стал свидетелем посредством глаз Хунвульфа. Был ли
крылатый человек просто капризом природы, единственным в своем
роде образчиком небывалого уродства, прячущимся от чужих глаз в
уединенности и забвении, или же являлся уцелевшим до той поры
представителем древней забытой расы, которая возникла, царила
над миром и исчезла до прихода человека? Народец маленьких
горцев мог бы, вероятно, поведать мне об этом, но, увы, мы не
понимали языка друг друга. И все же лично я склоняюсь ко второй
версии. Летающие люди нашли широкое распространение в
мифологии, фольклоре самых различных народов. Как далеко ни
зайди по тропе мифа и хроники, легенды и былины, обязательно
встретишь истории о гарпиях и осененных крылами божествах,
ангелах и демонах. А ведь, как известно, эпические сказания
суть не что иное, как искаженные тени ушедших в Вечность
реальностей. я верю, что некогда раса крылатых черных людей
правила доадамовым миром, и что я, Хунвульф, встретил
последнего выжившего ее представителя в долине алых цветов.
подобно всем современным людям, одновременно равно
высокообразованного и невежественного. А я, Хунвульф, не
предавался подобным рассуждениям, далекий от вошедшего ныне в
моду скептицизма, и не искал рациональных объяснений всему,
выходящему за рамки собственных представлений об окружающем
мире. Не признавая иных богов, кроме Имира и его дочерей, я тем
не менее не сомневался в возможности существования демонов и
разного рода божеств, которым поклонялись другие племена и
кланы. Сверхъестественные существа были для меня нормальным
явлением, и драконы, черти, привидения и дьяволы представлялись
не менее реальными, чем, скажем, львы, буйволы или слоны. Я
сразу решил, что передо мною демон, а его природа и
происхождение меня вовсе не интересовали. Не впал я и в панику
суеверного страха -- сыны Асгарда никогда не боялись ни
человека, ни дьявола -- ибо с самого детства уверовал в
сокрушительную силу своего топора куда сильнее, чем в
заклинания колдунов и молитвы жрецов.
атаку на башню. Я дико устал, да и не видел пока способа
одолеть твердыню. Крылатому человеку не было нужды во входной
двери, ведь он мог без труда очутиться прямо на вершине, -- для
обычного же человека, пусть даже и самого искусного скалолаза,
гладкая, без единой неровности поверхность стен была совершенно
неприступна. Вскоре в голове моей созрел план, как взобраться
на башню, но я медлил, ожидая увидеть, не появятся ли в поле
зрения другие "летуны" (хотя меня не покидала необъяснимая
уверенность в том, что этот был единственным из своего племени
в этой долине, а возможно, и во всем мире). Пока я, согнувшись,
в три погибели среди невысоких деревьев, наблюдал, он оторвал
локти от парапета, прогнулся как громадная кошка и широко
зашагал по галерее, в мгновение ока скрывшись из виду в башне.
Неподвижный воздух разорвал приглушенный жалобный крик и я
невольно напрягся, хотя и слышал, что крик явно не женский. Из
темноты дверного проема неожиданно возник черный хозяин
цитадели, волоча за собой небольшую фигурку, отчаянно
вырывающуюся и истошно вопящую. Приглядевшись, я понял, что это
был бурокожий пигмей, очень напоминающий жителей приютившей нас
с Гудрун деревни. Без сомнения, он был похищен в точности таким
образом, как и моя подруга. Маленький человечек выглядел слабым
тщедушным ребенком в лапах его врага-исполина. Черный человек
расправил крылья и взмыл с парапета в воздух, неся свою добычу,
как кондор несет в когтях воробья. Громадные кожистые полотнища
за спиной позволяли ему свободно и легко парить над цветочным
морем цвета крови, я же, потрясенный, сжался в комок среди
древесных крон, служащих мне убежищем.
которого кровь леденела в жилах, но еще более жутким был ответ
на его зов. Судорога просыпающейся жизни прошла по алому ковру
у подножия башни. Огромные красные бутоны, трепеща,
раскрывались, распрямляли мясистые лепестки на манер змеиных
пастей. Стебли, казалось, потянулись кверху, удлиняясь и
вибрируя со странным звуком, похожим на шум трещоток на хвосте
гремучей змеи. Негромкое -- но вполне достаточное для того,
чтобы у меня по коже поползли мурашки -- шипение разнеслось над
долиной. Цветы хлопали пастями, тянулись вверх. И тут крылатый
человек с мерзким хохотом выпустил из рук извивающуюся жертву.
вниз и рухнул среди цветов. -- В ту же секунду они со свистящим
шелестом сомкнулись над ним. Толстые гибкие стебли изгибались
змеиными шеями, алые лепестки алчно приникали к живой плоти.
Сотни соцветий спеленали его, словно щупальца спрута, душа и
придавливая к земле, приглушая дикие пронзительные вопли
агонизирующего человека. Он мгновенно утонул в шевелящейся
шипящей массе чудовищных растений. Те, за пределами
досягаемости которых находилась несчастная жертва, неистово
раскачивались и извивались, будто желая оторваться от
удерживающих их корней и присоединиться к своим собратьям. Со
всего поля гигантские красные цветы целеустремленно тянулись к
месту, где завершалась страшная битва. Крики становились все
глуше, слабее и тише, пока не смолкли совсем. Над садом смерти
воцарилась пугающая тишина. Хлопая гигантскими крыльями, черный
человек вернулся к башне и скрылся внутри.
отделяться от тела своей жертвы, неподвижного и неестественно
белого. Эта белизна была больше, чем обычная бледность смерти,
но мертвенный оттенок предельно обескровленной кожи, словно
передо мною лежал не человек, а восковое изваяние. Но еще более
поразительная метаморфоза произошла с растениями вокруг него:
стебли разбухли и налились темно-красным, будто прозрачные
побеги бамбука, готовые лопнуть от переполняющей их свежей
крови.
сени деревьев к краю алого поля. Бутоны зашипели и потянулись
ко мне, распрямляя лепестки, как нападающая кобра раздувает
свой капюшон. Я выбрал самый крупный из них и перерубил стебель
одним взмахом топора. Мерзкая тварь свалилась наземь, извиваясь
как обезглавленная гадюка. Когда удивительное растение
перестало шевелиться, я склонился над ним, желая рассмотреть
получше. Вопреки моим догадкам, стебель не был полым внутри на
манер бамбукового, -- на свежем срезе было хорошо видно, что он
весь пронизан сетью нитевидных сосудов, некоторые из которых
Русанов Владислав
Пехов Алексей
Максимов Альберт
Шилова Юлия
Суворов Виктор
Майер Стефани