Чтение 21–й страницы книги ~Моя жена

- Привет генералу! - крикнул я вслед, но он уже ловко петлял между фруктовых деревьев, выделяясь на зеленом фоне, как красная мишень. Герой старался вовсю, быть более заметным просто невозможно.

Я еще немного побродил по саду, сгрыз яблоко и вернулся в дом. На этот раз завтрак ждал меня в моей же комнате. Присутствующий Парамон объяснил, что графине нездоровится, она пока у себя и просит меня провести урок поближе к обеду. Сам господин граф еще изволят спать, а на вечер у них готовится охота. Должен прийти лесничий, указать, где разгуливают медведи, а уж тогда все с собаками и ружьями начнут потеху. Когда лакей закончил, я уже твердо знал, что никакой охоты сегодня не будет. Как я это сделаю - еще неизвестно, но стрелять в медведей больше не будет никто. Точка. Немного успокоившись, я нашел перо и бумагу, нарисовал сердце, пробитое стрелой, написал свои инициалы, а под ними буквы "SOS". Сегодня мне понадобится любая помощь... После этого сложил лист самолетиком и пустил в сад. Вскоре за мной пришли. Барыня ждет. Ребят я будить не стал: они и в самом деле здорово умаялись. Выпросил у Парамона рюмку анисовой "для храбрости", а потом сам пошел в гостиную. У самых дверей меня остановила напольная фарфоровая ваза, в смысле - голос из вазы:

- Чем можемс помочьс, шпионус?

- Нужно остановить охоту на медведей, - сообразил ответить я.

- Зачемс?

- Ну... как это "зачем"? Охотников поведет лесничий - старый Сыч, а он нужен мне здесь. Я намерен его убить, не гоняться же за ним по всему лесу, да еще в присутствии сотни свидетелей. В вашем веселом мире разговаривают все, так что присутствующие лошади и собаки вполне могут дать против меня свидетельские показания.

- Могутс, - согласилась ваза. - Мы остановимс всехс.

- Без кровопролития! - строго предупредил я

- Учтемс...

Я козырнул, постучал в двери и вошел.

- Сядьте, господин Петрашевский. Настала пора поговорить откровенно. - Барыня Ольга Марковна сидела в глубоком кресле, от подбородка до ног укутавшись в плед, ее воспаленные глаза на бледном лице казались необычайно большими. - Как вам спалось?

- Крепко и сладко, - честно признал я, потом, опомнившись, добавил: - Зер гут! Тре бьен! Ол-райт!

- Вы ничего не заметили ночью?

- М-м... нихт шпрехен... а что я должен был заметить?

- М-м... - Теперь уже графиня, подозрительно глядя на меня, не знала, что сказать. - Ходят нелепые слухи, будто бы в округе появились какие-то упыри. Конечно, это не более чем сплетни, но... вы точно никого не видели?

- Вообще-то мне снился очень странный сон, почти кошмар, - осторожно начал я. - Будто бы в мою комнату пришли вы, случайно ошибившись дверью. Мы очень мило поболтали о пустяках...

- Надеюсь, пристойных?

- О, чрезвычайно пристойных! Погода, виды на урожай, литература и искусство - все, чем интересуются интеллигентные люди.

- А потом?

- Потом вы исчезли.

- Как, совсем?

- Ну, не совсем... на вашем месте появилось ужасное чудовище, которое съело мой сапог. Впрочем, я легко от него избавился.

- Каким образом? - подалась вперед барыня, и в ее глазах заиграли зеленые искорки злобы.

- Я повернулся на другой бок, и сон прекратился.

- Так просто... - разочарованно вздохнула она, а я простодушно развел руками. - Ладно, господин Петрашевский, попробуем перейти к уроку...

С этими словами графиня без прелюдий перешла к делу. Одним движением она плавно встала с кресла, оставив в нем плед. Я едва не зажмурился - на ней просто ничего не было! Боже ты мой, не знаю уж кто как, а я никогда в жизни не подвергался такому сексуальному домогательству. Ольга Марковна обладала роскошными формами, ее глубокие глаза излучали всепоглощающую страсть. Она молча облизнула пересохшие губы, одним движением бровей указывая на ряд широких кушеток в углу гостиной. Молодое упругое тело прямо-таки лучилось здоровьем и желанием. Несколько странно для упырихи, проглотившей серебряную ложечку и обязанной умереть через пару часов...

- Сереженька... Сергей Александрович! Да очнитесь же вы, в конце концов!!!

- А? что... А? Анцифер...

- Да, это я! - строго произнес белый ангел, правым крылом закрывая мне обзор. - Закройте рот, возьмите себя в руки и отвернитесь. Так, уже лучше. Теперь вспомните, кто эта дамочка на самом деле. Ага... Надеюсь, у вас полностью пропало желание?

- Почти, - честно признался я. Барыня горделиво поворачивалась, принимая разные соблазнительные позы, но не произнося ни слова.

- Хорошо, тогда продолжим. А ну-ка поднапрягитесь и попытайтесь припомнить тот несомненный факт, что вы женатый человек, у вас замечательная (Боже, что я говорю?!) супруга и вы имеете по отношению к ней некоторые обязательства. В частности, никогда не заглядываться на посторонних голых женщин, к тому же замужних! Помогло?

- Ну, уже процентов на восемьдесят.

- Отлично. Теперь вы сами скажите себе, что с вами сделает ваша жена, когда об этом узнает. Только честно и не опуская детали.

Видимо, я побледнел. Это заметила даже молчавшая доселе графиня. Похоже, она считала, что от ее пышной красоты я впал в столбняк, теперь вот-вот упаду в обморок от нереализованного желания. На самом-то деле я реально представил реакцию Наташи во всех возможных вариациях...

- Теперь ты будешь моим... - глухо выдохнула графиня, делая шаг в мою сторону. Я автоматически отступил назад. Она несколько удивилась, но продолжила: - Мне нравятся мужчины, которых надо завоевывать. Я хочу тебя, немец.

- Найн! - твердо отказался я. - Их бин женат. Моя фрау Наташа - зер гут супруга! Дас ист ее либен, либен, либен... Короче, мне действительно нельзя! Ну никак! Вы меня правильно ферштейн?

- Женщинам не говорят "нет". - В томном голосе голой графини прорезались металлические нотки. - Ваша жена далеко, она ничего не узнает, а я рядом, и последствия отказа могут быть... достаточно болезненными.

- Это угроза?

- Конечно нет... Это лишь логическое развитие событий, которые непременно произойдут, если я не... - Она еще раз сделала попытку приблизиться, но я ловко отскочил за рояль.

Итак, все возвращается на круги своя... Ночью за мной гонялась страшная упыриха, а супердейственный Фармазон успешно руководил фронтом моей обороны. Изменилось не многое. Я по-прежнему убегаю, однообразно прячась за стулья, стол, тумбочки, кресла, прыгая по диванам и кушеткам, следом шумно сопит уже вспотевшая от страсти секс-бомба местного уезда, и белый ангел, стыдливо прикрывая глаза, пытается выдать кучу полезных советов одновременно:

- Прыгайте, прыгайте же! Вот так... и не смотрите на нее, не отвлекайтесь! Такая женщина кого угодно с ума сведет... За кресло! Вот, не высовывайтесь, какое-то время она вас поищет... Сереженька, будьте бдительны, она ищет слева. Вон ее ножка показалась... Господи, какая ножка! Какой изгиб бедра, а колено, а эта плавная линия голени, так певуче перетекающая в изящную щиколотку... Бойтесь ее! Ибо адово это искушение! Под рояль, под рояль, быстро... Ага, не поймала! Дышит тяжело... Грудь так и накатывает и откатывает, накатывает и откатывает, накатывает и... ка-ка-а-я грудь! Что за форма, объем такой... ух! Соски едва вздрагивают, как зернышки граната, а нежная плоскость живота так чарующе плывет вниз, к этому треугольнику любви. Ну не смотрите же вы на нее, в конце концов! Да что вы, обнаженных женщин с ошеломительной фигурой, жаждущих плотской любви, бегущих за вами и готовых на все, никогда не видели?!

Естественно, при всей этой беготне многократного стука в дверь никто не услышал. Это уже когда красный от ярости Павел Аркадьевич, топая ногами, заорал во всю мощь, мы трое сообразили оглянуться, но было поздно - графиню занесло.

- Пошел вон, дурак! У нас урок.

- Что-о-о? - обомлел барин.

- Шнелле, шнелле, руссише швайн! - неожиданно для самого себя выкрикнул я. Не знаю, как хозяин оценил мой немецкий, но его словно ветром сдуло. На Ольгу Марковну это произвело самое благоприятное впечатление, она решила, что если уж я послал мужа, то только для того, чтобы сию минуту отдаться ей. Как же...

- О майн либен! - расцвела она.

- О майн Готт! - ответил я, вовремя прячась за спинку дивана, страстная графиня стукнулась об нее головой, недооценив силу мужского коварства.

- Ну-у... нельзя же так с женщиной... - укоризненно протянул Анцифер, стараясь смотреть в потолок, а не на застрявшую задом вверх барыню. - Проявляйте твердость, а не грубость.

К сожалению, именно моя грубость и возбудила в Ольге Марковне очередной всплеск африканской страсти. Она умудрилась отодвинуть тяжелый диван в нужную сторону и поймать меня за руку. Мы покатились по ковру в партерной борьбе. Я начал орать, чувствуя, что вот-вот стану жертвой бессовестного насилия. Бить женщину я не мог, а оттолкнуть не удавалось - руки соскальзывали с ее мокрой кожи.

- Анцифер!

- Уже бегу... а, минуточку! Там шаги за дверью, может быть, Павел Аркадьевич вернулся?

Дверь распахнулась с ужасающим грохотом. В проеме действительно стоял гневный барин с большим охотничьим ружьем. При виде распростертого меня и графини сверху он пошел пятнами... Потом покраснел так, словно собрался лопнуть, и, потрясая двустволкой, завопил:

- Пристрелю кобеля немецкого!

В ту же минуту в двери просочился заспанный Фармазон. Черт неловко ткнул под руку хозяина, ружье дернулось, и двойной заряд разнес большую вазу с цветами.

- Ух ты... И не стыдно? Сами развлекаетесь, а меня разбудить забыли... Циля, это ты такой роскошный бардачок устроил? Не оправдывайся, я по глазам вижу, что ты. Графиня в неглиже и мыле, рогоносец махает дедовским дробовиком, а наш герой-любовник утомленно загорает на собачьем коврике. Циля, ты же воруешь мои прерогативы - втравить хозяина в такое...

- Убью, фриц поганый, - снова взвыл барин, лихорадочно пытаясь перезарядить двустволку.

Графиня под шумок чмокнула меня в челюсть и гордо встала, стряхивая осколки и лепестки:

- Скотина, я все могу объяснить...

- Да уж, сделайте милость, - сдержанно пробурчал я, пока Анцифер с Фармазоном ставили меня на ноги.

- Что ж тут объяснять, ласточка моя?! - удивился хозяин. - Разве ж я не вижу, что этот немчура здесь вытворяет? Он же, насильник, тебя, счастье мое, едва не...

- Кто? Я?!! - Близнецы гирями повисли на руках, пытаясь меня удержать, но плотина терпения лопнула! - Где у вас глаза, тиран репоголовый? Да ваша супруга мне с первой встречи проходу не дает! Забодала своей любовью окончательно! Я требую оградить меня от ее озабоченности. В культурных странах за такое домогательство тихого домашнего учителя можно под суд угодить!

- Что? Он... как он смеет, Оленька?

- Очень даже смею! Она ваша жена? Так вот и проследите, чтобы она свою неудовлетворенность на мою бедную голову не сваливала!

Я выдохся. В комнате стало тихо-тихо. Барин переводил умоляющий взгляд с жены на меня, на общий кавардак, потом снова на жену...

- Серега, ты глянь, мужик явно не в себе: губки дрожат, цвет лица в зелень отдавать начал, языком шевелит не по делу, ножками сучит... Зря ты с ним так сурово. Обманутым мужьям глаза нужно открывать постепенно.

- Да, - вздохнув, поддержал братца погрустневший ангел, - как-то не по-христиански получилось. Без милосердия, без человеколюбия, справедливо, но... жестоко. Может быть, в душе этого самодура еще остались хоть какие-то чувства, раз он так страдает. А ведь страдания исцеляют душу...

- Ладно, я был не прав. Прошу прощения у всех присутствующих! Я... попробую прочесть что-нибудь лирическое, о восстановившейся любви. Надеюсь, поможет...

- А... о... у... - было возопил Анцифер, но Фармазон ловко засунул ему в рот его же кружевное жабо.

- Читай, Серега! Пусть всем будет хорошо! Я чуть прикрыл глаза, вспоминая...

Пограничье. Поле боя.

Ты да я да мы с тобою.

Постоянная война,

Я один, и ты одна.

Слева пушки, справа бомбы,

Душ пустые катакомбы,

Как берлинская стена.

Чья вина? Ничья вина.

Мы живем в пылу сражений,

В взрывчатости отношений,

В мертвой пропасти без дна,

И победа не видна,

Но расписаны, как ноты,

Канонады, артналеты.

Наша бедная страна

В эти дни совсем бедна.

Убедившись в неудаче,

Мы сойдемся и поплачем,

Поцелуемся спьяна.

Что поделаешь - война...

- Оленька! - всхлипнул барин, протягивая руки.

- Павлик! - прошептала барыня, бросаясь в объятия супруга.

Господи, неужели у меня получилось? Помещики Филатовы поливали друг друга слезами, умиленно обзываясь при этом самыми ласковыми именами. Братцы впервые посмотрели на меня с неподдельным уважением, кажется, этим стихотворением я действительно угодил всем. Непонятно, правда, чего теперь делать лично мне? От "барской ласки" я избавлен, но если и этой ночью Ольга Марковна припрется меня есть, то ведь надо как-то подумать о собственной безопасности. Вопрос о медведях отодвинулся на второй план. Живучего волка-оборотня тоже нельзя не брать в расчет. Запутался я - А тут еще подбежали двое рослых молодцов в охотничьих костюмах и хором заскулили:

- Беда, батюшка барин...

- Подите к чертям болотным, холопы! - огрызнулся Павел Аркадьевич. Он настолько увлекся обниманием жены, что забыл про все на свете. - Вон из дома, и до охоты не беспокоить меня, бал-бесы осиновые! Ты уж прости, душенька, вечно лезут не вовремя...

- Так ведь о том и речь, - сбивчиво извиняясь, попятились егеря. - Не прогневайся, барин, а только...

- Что еще?! - уже не на шутку рассердившись, зарычала Ольга Марковна, заподозрив, что ее разглядывают отнюдь не с почтительным страхом в глазах, - Не будет сегодня охоты.

* * *

Дальнейшие события развивались шумно и динамично. Графиня вновь завернулась в свой плед, Павел Аркадьевич бросился во двор, пинками гоня неповинных егерей. По доносившимся воплям я понял, что кто-то до отвала накормил всю свору охотничьих псов, теперь они ни за что не пойдут по следу. Ах, крысюки... так тонко и талантливо провести всю операцию - молодцы! Барин ругался как извозчик, но все тщетно, виновных не нашли. Естественно, кто, как не крысы, мог вскрыть любые склады, закормить голодных псов до неподвижного лежания и скрыться незамеченным. Мысленно поблагодарив отчаянных разведчиков Кошкострахуса, я неторопливо двинулся в сад, Анцифер с Фармазоном остались сторожить графиню. Им было о чем поговорить, а я надеялся, что мое послание дошло и до Наташи. Хотя понимание того, как она рискует, появляясь в саду днем, пришло гораздо позднее - сначала я просто был безумно рад ее видеть.

- Любимый, я здесь. - На этот раз она пряталась в зарослях смородины на другом конце сада. - Как ты?

- Все позади... Пока цел и невредим, а полчаса назад восстанавливал счастье одной семейной пары. Знаешь, иногда мои стихи приносят вполне ощутимую пользу.

- Не увлекайся, милый. - Волчица ласково потерлась щекой о мое колено. - Когда ты вернешься? Я уже скучаю...

- Мне тоже тут невмоготу, но, честно говоря, я не знаю, что делать. Сегодня барин собирался на охоту, мы с крысюками испортили ему все удовольствие, но... понимаешь, это лишь временная отсрочка. Господин Филатов предельно туп и травит медведей из нескольких соображений сразу. Его жене нужен животный жир для косметических целей, он сам успешно сдает шкурки за рубеж, самый большой череп медведя хотят прибить над входом в дом как отпугивающее средство от упырей, ну и хозяину усадьбы просто приятно убивать. По-моему, последняя причина для него самая весомая. Что мне делать?

- Задуши его подушкой! - воодушевленно пустилась издеваться Наташа. - Заставь наглотаться нечищеных орехов и дай слабительного. Посади в сарай и корми только семечками. Напои пивом, а в туалет не пускай. Загони под шкаф и...

- ...подпилить ножки? Старый чукотский метод охоты на тараканов. Старо как мир... Родная, кроме шуток, я - поэт, а не коммандос.

- Как скажешь, милый... Тогда заколдуй его.

- Но у меня нет стихов о перевоспитавшихся самодурах.

- Плохо, надо что-нибудь придумать...

- Слушай, - я присел на траву и обнял жену, перебирая пальцами серо-серебристую шерсть, - когда наконец кончится вся эта беготня? Ты не скучаешь по старому Петербургу, по нашей маленькой квартирке, по работе... Эй! Тебя уволят за прогулы!

- Ерунда, с директрисой я разберусь. Мы не можем вернуться, пока у Сыча мой талисман. Пока ты был здесь, медведи еще раз обшарили его избушку, они почти разобрали ее по бревнышку, но бабушкиного креста не нашли.

- А без него нельзя?

- Без него я слабею... - Наташа положила голову, ткнувшись холодным носом мне в ладонь. - Я никому об этом не говорила, даже самой себе... Как ведьма, я теряю силу. Мне стало труднее произносить заклинания, некоторые уже не срабатывают. Я боюсь, что однажды не смогу сменить облик и буду вечно скитаться в волчьей шкуре. Сережка, милый, родной, единственный, нам обязательно нужно его вернуть, или... мы потеряем друг друга навеки.

- Вот вы где спрятались, зоофил с мохнатой... ой! Молчу... О жене хозяина только хорошее, и не потому, что она ведьма, а так, на всякий случай... Серега, двигай в дом, тебя все ищут - барин опять собрался на охоту.

- Как? Я полагал, что без охотничьих псов...

- Вот так! Похоже, у него пунктик на этом деле, а графиня с пеной у рта требует своего домашнего учителя, доброго герр Ганса. Короче, целуй супругу, прощайся - и за дела. Я отвернусь, чтобы этого не видеть...

- Любимая, тут Фармазон пришел.

- За тобой? - печально вздохнула она.

- За мной. Возвращайся в лес, подготовь всех, у меня предчувствие, что этой ночью что-то будет.

- Береги себя.

- Ты тоже.

Когда я вышел из сада к барскому дому, на площадке у входа толпились разгоряченные охотники с обрывками упряжи в руках. Все возбужденно галдели, а Павел Аркадьевич вновь наливался красным, пока не приобрел свекольный оттенок. Мы с чертом намеревались его обойти, но не успели. Барин цапнул меня за рукав, разворачивая лицом к дворне:

- А ну стой, немец! Вот ты мне скажи, при всех скажи: у вас в Европе поганой такое бывает?!

- Бывает, - решил я. - А что именно?

- Запорю всех, скоты! Всю дворню в батога! Всю жизнь мне испоганили... поубиваю!!!

- Смилуйся, барин. - Егеря толпой рухнули на колени.

- На, полюбуйся! - Едва не задыхаясь от ярости, хозяин усадьбы швырнул мне в руки целый пук непонятных кожаных кружев. Я потянул одну ленточку и ахнул от восхищения! Ни одно французское белье не могло сравниться тонкостью узора с ажурной работой крысиных зубов. Нет, я их явно недооценивал. Такие вещи надо на всемирных выставках народного творчества демонстрировать с гордостью за отечество.

- Ну, чего молчишь? Это же моя лучшая упряжь была. Поводья, чепрак, оголовье, шлеи, недоуздки, подпруги, даже вожжи - все изгрызено!!! Бывает такое в Европе вашей, а? И ведь так мне всю конюшню подчистили! Ни одну лошадь не запряжешь... Че ты скалишься? Че скалишься, немец? Охоты не будет. Смешно тебе, да?! А кто виноват, я спрашиваю!

- Он, - спокойно сказал кто-то.

Мгновенно повисла гробовая тишина. Потом все взгляды напряженно сошлись на мне. На всякий случай я деланно улыбнулся и фамильярно похлопал барина по плечу:

- Зер гут! Тре бьен шутка! А кто это тут, собственно, такой умный?

Из-за спин дворни показался старый Сыч, перемотанный бинтами, с костылем под мышкой и прежней злобой в глазах.

- Сереженька, все пропало, бегите! - трагическим голосом посоветовал ангел с правого плеча.

- Не надо паники, Циля, - мгновенно парировали слева. - Куда он побежит? Пусть здесь помрет героем. Ты ведь давно мечтал записать его в великомученики?

- Эй, старик! Ты ведь мой лесничий, кажется? - проснулся барин. - А ну говори, говори все, что знаешь об этом человеке.

Сыч, естественно, не стал упускать ситуацию и выдал с размахом во всю ивановскую:

- Я знаю его. Этого негодяя давно разыскивают власти шести стран за мошенничество, разбой и воровство детей! - Все ахнули и подались назад. - Он не кто иной, как знаменитый Гамельнский Крысолов! У него есть волшебная дудочка, стоит в нее подуть, сразу все крысы и мыши идут за ним гурьбой, выполняя все его приказы. Он страшный колдун! Наверняка ему удалось наслать порчу на ваших собак. Конечно же именно он заставил крыс сгрызть всю упряжь. Его надо схватить и сжечь!

- Павел Аркадьевич, ну кого вы слушаете? - начал было я, но осекся... Барин смотрел на меня с такой нездоровой подозрительностью, что оправдываться было бессмысленно. Егеря подталкивали друг друга локтями, однако не двигались с места.

- Так вот ты что за птица, немец-перец-колбаса, - недобро начал отставной самодур, хватая меня за рукав. - А коли мы тебя в полицию сведем, так, поди, и награду дадут? Говори, подлец, сколько за твою голову в шести странах уплатить обещают?! У, немчура проклятая...

- Пустите меня, думкопф! - Мою шальную голову захлестнули ничем не оправданный гнев и уж совершенно непонятная гордость за свою "родину Германию". - Их бин честный немец! Я не позволю вам позорить майн фатерлянд! Зиг хайль! Унд дер офици-и-рен!..

- Взять его! - заревел Павел Аркадьевич, первым бросаясь на меня с кулаками.

В общем, мы подрались немного... Он разбил мне нос, а я ему дал в глаз, очень удачно. Потом еще успел пнуть пару раз, после чего подоспели дворовые холопы, меня, естественно, скрутили и очень деликатно понесли на конюшню. Старый Сыч прихрамывал рядом, грязно ругался, истошно требуя моего немедленного сожжения. Видимо, тот факт, что инквизиция меня не дожгла, не давал ему покоя. Но русские мужики оказались куда более рассудительными людьми.

- Побойся Бога, что ж мы, нехристи какие? Живого человека жечь... Вот ужо полиция приедет, так там в уезде и разберут, а то жечь... Иди отсюда!

Удобно уложив меня на охапке сена, егеря принесли хлеб, яички, молоко в крынке, а перед тем как выйти, низко кланялись, тихо благодаря:

- Спаси тебя Господь за то, что барину нашему в морду дал. Откушай, не побрезгуй, молочка попей. Вот ведь, подишь ты, немец, а какой человек... Двери в конюшню заперли. Я вольготно развалился в сухом душистом разнотравье, запрокинув голову, чтобы остановить кровь. Лошади сочно хрупали овсом, под потолком носились ласточки, мне было хорошо, и мысли казались кристально чистыми. Больше не надо никого обманывать, не надо изображать из себя то, чем на самом деле не являешься, не надо говорить с акцентом, не надо глядеть на эти противные рожи. Все, пора становиться самим собой. В конце концов, на самом деле все не так уж и плохо. Барин не поедет на охоту, и хотя бы сегодня медведи будут спать спокойно. Барыня... Ну, может быть, ложка подействует хотя бы к вечеру. Старому Сычу не удалось склонить народ к самосуду, похоже, егеря его недолюбливают. Эх, жизнь моя - копейка медна-а-я...

К дверям конюшни кто-то подошел, зыркнул на меня свирепым взглядом сквозь щель и злорадно просипел:

- Ладно, поэт... Вот только дождись ночи...

* * *

Анцифер и Фармазон появились тут же, только я подумал о еде. Хлеба был целый каравай, вареных куриных яиц - четыре штуки, молока - полная крынка, так что мы закатили пир горой. Черт хвастался напропалую: дескать, именно он научил меня так драться.

- Не, мужики, вы бы видели сейчас его морду! А я не поленился, сбегал посмотрел... У толстобрюха глаз так заплыл, что бровей не видно, и подпрыгивает при ходьбе - так классно ему Серега сапогом под зад приложил!

- Это было просто замечательно! - воодушевленно поддерживал братца скромный Анцифер. - Когда он вас ударил, я уж было решил, что вы подставите и другую щеку, но вы... Ах, как вы ему вмазали! Рукоприкладство - это грех, но я горжусь вами.

- Мне и самому как-то приятно было, - признался я, - хотя с непривычки здорово ушиб палец. А вы не в курсе, что они там собираются делать?