Чтение 21–й страницы книги ~Тайна Урулгана~

хотели непременно принять участие в экспедиции к фараонам.

Чтобы скоротать время, я опять разложил на столе свои бумаги
и пытался размышлять над ними. Но это не удавалось. Мешали
телефонные звонки. И тут мне попался на глаза оставленный на
письменном столе кем-то из моих предшественников жильцов томик
сказок СалтыковаЩедрина. Я машинально открыл книгу и начал
читать, отрываясь только, чтобы в очередной раз снять телефонную
трубку.

Читал и восхищался, похохатывая вслух в наиболее забавных
местах: до чего же ловко умел гениальный старик пользоваться
эзоповским языком! Вроде бы хвалит, царской цензуре придраться не
к чему. А на самом деле так обругал, высмеял, пригвоздил навеки.
Изумительно!

Наконец я отложил книжку, собираясь улечься спать. Все
ниточки лопнули. Завтра надо возвращаться в Москву.

И вот в таком-то душевном настрое мои глаза, все еще
находившиеся под гипнозом эзоповских сказочных образов Щедрина,
машинально остановились на раскрытой странице "Горестного
речения" :

"Смотрите: начальники страны спасаются бегством, не находя
себе дела. Сильным ничего не докладывают больше. Тот, кто сам был
вчера на посылках, теперь посылает гонцов..."

Сколько раз я перечитывал эти строки и давно выучил их
наизусть, но почему вдруг теперь в них так явственно зазвучали не
страх и ненависть, а ирония, которой я раньше не замечал?

Забыв обо всем на свете, я лихорадочно пробежал глазами
несколько строчек выше, в самом начале папируса:

"Воистину: благородные в горе, простые люди же в радости.
Каждый город говорит: "Прогоним богатых из наших стен".

Воистину: вскрыты архивы, похищены списки обязанных платить
подати, и рабы превратились в господ!

Воистину: сына благородного человека не отличишь теперь от
сына раба.

Воистину: свободные и зажиточные склонились ныне над ручными
мельницами, а те, что не видели раньше сияния дня, вышли теперь
на свободу..."

Разве это науськивание на восставших, как мы все до сих пор
считали?

"Смотрите: богатым стал бедняк! Всем пришлось работать.

Смотрите: кто раньше не имел хлеба, владеет теперь
закромами. Тот, кто голодал, владеет теперь амбарами; кто брал
зерно в долг, теперь сам раздает его.

Смотрите: тот, кто не имел даже упряжки быков, владеет
теперь стадом..."

Что это, донос или ловко замаскированная прокламация? Призыв
к подавлению восставших или, наоборот, к мятежу?

Чем больше я вчитывался, тем несомненнее становился для меня
явно сочувственный тон автора:

"Смотрите: в собственном доме живет тот, кто не мог
построить себе даже хижину,

Смотрите: вельможи находят себе пристанище лить в амбарах.
Тот, кому даже у стен не было места, спит ныне на собственном
ложе.

Смотрите: начальники страны спасаются бегством. Сильным
ничего не докладывают более. Тот, кто сам был на посылках, теперь
посылает гонцов.

Смотрите: вот пятеро рабов. Господин послал их в путь, но
они говорят: "Иди сам этой дорогой, мы уже достигли своей цели.
Мы теперь господа!"

Итак, что же это: осуждение или восхваление мятежа?

Как же я мог не заметить этого раньше? Да и не я один!

Это произведение, написанное на небольшом куске папируса,
нашли при раскопках некрополя возле Фив еще в начале прошлого
века. Папирус оказался местами сильно поврежден, на другой
стороне его были скорописью сделаны какие-то хозяйственные
пометки. Впервые его исследовал и описал в 1872 году немецкий
египтолог Лауф, приняв за отрывок какого-то "мистического
пророчества", обычного для литературы древнего Египта. Но в 1903
году другой немецкий исследователь, Ланде, выдвинул иную точку
зрения.. Он считал, что найденный отрывок посвящен не каким-то
отвлеченным пророчествам, а отражает совершенно реальные события.
Вскоре его теорию поддержал и подробно обосновал английский
египтолог Гарднер, и с тех пор она уже стала общепринятой и почти
ни у кого не вызывала сомнений.

А потом "Речению" посвятил интереснейшее исследование мой
учитель, академик Савельев, обстоятельно доказав, что оно дает
правдивую картину именно широких народных восстаний, а не просто
дворцовых смут.

И все считали, будто "Речение" написано кем-то из царских
приближенных, осуждающих мятеж. Никто до сих пор и не заметил,
что неведомый автор "Речения" умело пользуется эзоповским языком
и, в сущности, прославляет восстание, а вовсе не порицает его!

А ведь сатирики древнего Египта отлично умели пользоваться
эзоповским языком, это давно известно. Среди рисунков на стенах
раскопанных дворцов, на саркофагах и гробницах попадаются явные
карикатуры.

Как и легендарный Эзон, лукавые египетские художники ловко
использовали для высмеивания врагов всяких басенных животных. Вот
осел выступает в роли судьи. На нем традиционное одеяние
вельможи, он гордо держит высокий посох и судейский жезл. А перед
ним в почтительной позе склонилась преступница кошка, рядом тупым
монументом высится стражник бык. Попробуйте придраться, что на
ваших глазах высмеивается "неправое правосудие"!

На другом рисунке ужасно исхудавший кот, полосатый от
выступающих из-под кожи ребер, приносит дары крысе, развалившейся
в кресле под пышным опахалом, без каких не появлялись чиновники
фараона.

Пользуясь такими приемами, древние художники осмеливались
высмеивать даже самих фараонов. Теперь по-новому зазвучали для
меня и те злополучные строки, в которые тыкал меня носом старик
Савельев.

"Сын мой, мститель мой, я взываю к тебе! Смотри: племена
пустыни всюду превращаются в египтян. Нубийцы становятся опытными
в ремесленных производствах Дельты..."

Конечно же, автор радуется, а не печалится! Это же очевидно.
И моя гипотеза вовсе не опровергается этими строками, а,
наоборот, получает новое неожиданное подкрепление. Почему
загадочный автор "Речения" специально выделяет нубийцев, а не
хеттов, сирийцев или, скажем, ливийцев? Вероятно, потому, что он
сам нубиец.

Тут я совершенно отчетливо представил себе своего вконец
разъяренного учителя, как он бешено обрушится на меня: "Так.
Значит, вы теперь, молодой человек, даже утверждаете, будто и
"Горестное речение" сочинил ваш вездесущий Хирен?!"

Теперь я готов поклясться в этом. Но ведь клятва отнюдь не
научное доказательство.

И все-таки я докажу свою правоту и заставлю убедиться в ней
не только Михаила Сергеевича, но и всех египтологов: и найденную
мною в песках надпись и "Горестное речение", остававшееся до сих
пор безыменным, сочинил и продиктовал писцам вольнодумец Хирен!

Выходит, что он пытался пойти даже дальше своего учителя
Эхнатона. Тот рискнул взять себе в помощники в борьбе с жрецами
людей незнатных, но все-таки зажиточных. А Хирен, чтобы довести
реформы до конца, попытался привлечь самые широкие круги народа,
даже бесправных рабов.

Вывод очень важный, но его еще надо доказать.

Готовясь к грядущим спорам с академиком Савельевым и другими
учеными, я часов до трех ночи возбужденно расхаживал по своему
номеру и лихорадочно записывал возникавшие в голове сумбурные
мысли.

Поразительное открытие, совершенное таким необычным образом,
на время заставило меня забыть о полной неудаче с поисками архива
Красовского. Только укладываясь спать, я вспомнил о ней и
пригорюнился. Но делать нечего, надо завтра же возвращаться в
Москву.

А утром меня разбудил очередной звонок. Сняв трубку, я уже
машинально начал отвечать:

-- Экспедиция уже полностью укомплектована...

И только тут до меня дошло, что я слышу:

-- Вас беспокоит сын Красовского...