Чтение 21–й страницы книги ~Очень далекий Тартесс~

вот кто! Он поровну делил со своей дружиной и еду и добычу. Он был как
все, только в бою бился впереди всех. А теперь? Кто, я спрашиваю, теперь
блистательный? Толстопузый богатей, обвешанный серебром и пропахший
кошками! Да еще напридумывали сверкающих, светозарных...

- Замолчи, Тордул. - Верховный жрец нахмурился.

- Да еще бесстыжую торговлю открыли - продаете титулы за деньги...

- Замолчи, говорю тебе! - повысил голос Павлидий. - Я никому не
позволю...

- Ну, так зови своих палачей! Руби мне голову!

Тордул поднялся. Они стояли лицом к лицу, впившись друга в друга
гневными взглядами. Потом Павлидий отошел к столу, сел, поиграл
стеклышком. Спокойно сказал:

- Не подобает нам горячиться. Не чужие мы люди, Тордул... Я готов
забыть твои неразумные выходки. Ты останешься у меня во дворце, у тебя
будут еда, питье и одежда, достойные твоего происхождения. Первое время,
конечно, придется сидеть во дворце безвылазно.

- Ты очень добр, - насмешливо сказал Тордул. - А что собираешься ты
сделать с моими товарищами?

- Пусть это тебя не тревожит. Проливать кровь не в моих правилах. Как
известно, каждому преступнику у нас даруется не только жизнь, но и
возможность заслужить прощение. Твоим товарищам придется немножко
поработать на рудниках.

- Ну так вот: я разделю с ними судьбу до конца.

Павлидий пожевал губами.

- Послушай, мой мальчик. Постарайся меня понять. Я бы хоть сейчас
отпустил их на все четыре стороны. Но, видишь ли, это может вызвать...

- Ни о чем я тебя не прошу. Мы пойдем на рудники все вместе.

- Ты сейчас говоришь в запальчивости. Отдохни день или два, приди в
себя, и тогда...

- Я все сказал, отец. Вызывай стражу.

- Одумайся, Тордул.

- Вызывай стражу! И навсегда забудь о нашем родстве!

Некоторое время Павлидий сидел молча, опустив плечи и уставясь в
пляшущий огонь. Потом медленно поднялся, подошел к массивной двери,
отворил ее и дважды хлопнул в ладоши.

- Старая наивная вера: стоит заменить злого царя

добрым, как все пойдет хорошо. Конечно, ваш Тордул не мог

быть исключением.

- Вы правы, читатель. Но знаете, бывало и в древние

времена, что к царской власти относились не очень

почтительно. Даже с издевкой. Вот, например, была такая

Голубиная книга - это, говоря по-современному, вроде

вечера вопросов и ответов. Там некий мудрец Давид Иесеевич

терпеливо отвечает на вопросы любознательного Волотамана

Волотамановича. Например: какая рыба царь над всеми

рыбами? Давид Иесеевич отвечает: левиафан. А над всеми

камнями? Алатырь-камень. Над всеми зверями? Лев царствует.

Почему именно лев? Потому что у него хвост колечком.

- Хвост колечком?

- В этом заключалось его решающее преимущество перед

главным соперником - единорогом. Авторы этой замечательной

книги, как видите, подсмеивались над царской властью.

- Да, но я не договорил о Тордуле. Когда он кричит

отцу, что вы-де, правители, продаете титулы за деньги, то

это, знаете, из более поздних времен. Вряд ли такая

коррупция была возможна в древности.

- Почему же? В развитых рабовладельческих государствах,

возьмите хотя бы Древний Рим, подкуп должностных лиц был

распространенным явлением. Римский историк Саллюстий,

например, в сочинении "Югуртинская война" дает

впечатляющую картину разложения и продажности сенатской

олигархии. Известно, что Цицерон добился постановления

сената, усиливающего наказание за подкуп при соискании

магистратур.

12. В ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТОЙ ТОЛПЕ

Во сне боги уводят человека куда хотят. Только что Тордул стоял на
высоком корабельном носу и смотрел, как двумя косыми валами убегает,
убегает синяя вода от переднего бруса. А проснулся - все та же провонявшая
немытыми телами пещера, куда на ночь сгоняли двадцать девятую толпу.

Чадил факел в медном кольце на стене: в темноте рабов не сосчитаешь, не
убережешь. Горгий поднялся, разминая затекшее тело, ненароком толкнул
Диомеда, храпевшего рядом на соломе. Матрос вскинулся, заругался
спросонок.

Подошли к выходу, попросились у стражников. Тот, что с раздвоенной
бородой, - сразу в крик, сразу кулак к носу:

- Времени не знаете? А ну, назад!

А тот, что помоложе, сказал зевая:

- Да пусть... Главный велел, чтоб в пещере сырость не разводили.

Фокейцы вышли из пещеры, оборотились спиной к луне, справили нужду. По
привычке Горгий посмотрел на звезды - где какая сторона света. На востоке
темнели горы, врезаясь скалистыми зубцами в звездное небо. За горами, как
знали фокейцы, стояли еще горы, и еще...

- Чего ты уставился в небо? - спросил Диомед, кашляя и сплевывая.

- А ну, давай обратно в пещеру! - заорал бородатый стражник.

Предрассветный ветерок тянул из ущелья, холодил обнаженные тела.
Бородатый ткнул Горгия в спину тупым концом копья - не больно, а для
порядка, чтобы знал время.

Солома в пещере была набросана везде, а все-таки лучше свое место,
належанное. Тут на стене Горгий мелом вел счет дням, а рядом Диомед
нарисовал царя Аргантония в непристойном виде, а Павлидия - еще хуже.
Умелец он был, Диомед.

Была здесь и трещина в скале, заложенная камнем. Везде человек заводит
хозяйство. Вот и Горгий с Диомедом припрятали кое-что в трещине: бронзовую
мотыжку, снасть для добывания огня, засохшие куски ячменных лепешек. Еще
бронзовый скребочек да кусок сала. Не для еды: по вечерам, после работы,
натираются фокейцы салом, потом скребочком снимают его с кожи вместе с
грязью - такая была у греков привычка. Конечно, протухшее сало - не то что
египетский душистый жир, да что поделаешь...

Горгий лежал без сна. Ночная тоска взяла его за горло - хоть плачь,
хоть головой об стенку бейся. Видно, покинули его боги. А может, просто не
достигает их взор дальнего края Ойкумены? Сам же испугался этой мысли. Что
ж боги - их мало, а нас вон сколько, за каждым разве усмотришь? Боги - им
тоже на глаза попасть надо. А как попадешь, если днем под землей и ночью в
пещере света белого не видишь?..

Ночные разбойники, бешеные псы - вот кто они, правители Тартесса! Где
это видано - обвинить человека в убийстве и ни за что ни про что, без
суда, без разбора, затолкать на погибельные рудники... Вот и Диомеда так
же: схватили на базаре, пытали, пытали, внутренности отбили - и сюда.
Разозлились, что ничего он не рассказал... А вышло, что зря Диомед,
горемыка, побои терпел: все равно ведь он, Горгий, оказался на рудниках.
Ладно, хоть в одну толпу угодили, встретились...

И еще думал Горгий о том, как не повезло ему: попал в самую середину
раздора меж правителей Тартесса. Миликон чем-то там обидел Павлидия,
Павлидий велел своим людям убить Миликона... Светозарные дерутся, а
простолюдины кровью харкают...

Бежать, бежать отсюда! Лучше подохнуть с голоду в чужих горах, чем
здесь, в неволе.

Сладким воспоминанием проплыла перед мысленным взором Астурда. Знать
бы, как прядут Мойры нить его судьбы... сведут ли еще с Астурдой...

Стражники заколотили в медную доску, закричали:

- Выходи на работу! Во славу царя Аргантония, на работу!

Вставали рабы, потягивались, разминали наболевшие, плохо отдохнувшие
мускулы. Зевали, протирали глаза, отхаркивались, по-разному молились
богам, перемежая молитвы проклятиями.

Горгий с Диомедом пожевали припасенные с вечера зеленые веточки - по
греческому обычаю, чтобы во рту было свежее. Вышли из пещеры.

Стражники ходили меж рабов, сбивали в полдюжины, чтобы легче было
считать. Считали несколько раз в день, делали зарубки на счетных палочках,
сбивались, начинали снова пересчитывать двадцать девятую толпу.

Были здесь больше иберы разных племен: цильбицены, карпетаны, илеаты.
Были и вовсе дикие, обманом увезенные с далеких Касситерид - рослые,
светлобородые, раскрашенные синей глиной. Рабы из тартесских горожан
держались в этой пестрой толпе особняком.

Внизу, у ручейка, над кострами кипело варево. Богато живут в
Тартессиде, рабам и то варят пищу в медных котлах.

Расселись вокруг котлов по полдюжине. Старшие пошли за ложками. Ложки
тоже медные, со знаками двадцать девятой толпы.

Начали хлебать. Что ешь - не разберешь, и дух от варева нехороший. Что
где испортится - на рудники везут. Всем известно.

Ели молча, не торопясь, хоть и покрикивали стражники. Торопливая еда
силы не дает: заглотаешь по жадности кусок не разжевавши - пропал кусок
без толку. Ложками черпали по строгой очереди, макали в варево черствые
ячменные лепешки - свежих рабам не давали: не напасешься.

Горгий хоть и был голоден, а ел трудно: с души воротило от такой еды. А