щенки-первогодки. Чешутся молодые зубы. Прекрасные, между прочим, сверкающие
зубы. Аж завидно. И никто из них уже не думает о том, что их бесстрастие,
обусловленное односторонней непрозрачностью стен, - залог спокойствия
кемитов. Залог невмешательства. Залог мира. Между тем с "Рогнеды"
докладывают, что интенсивность движения на дорогах, ведущих к Та-Кемту, за
последнее время увеличилась вчетверо. Случайность? Пока это не проверено,
Большая Земля не даст разрешения на контакт, даже если и будет найдена эта
проклятущая формула.
паузы. - Я просто никого здесь не задерживаю.
вокруг начальника экспедиции.
плацу, и Гамалей понимал Салтана - смягчись тот хотя бы на полтона, и все
прозвучало бы жалким оправданием. - Так вот, мне здесь приходится гораздо
горше вас. Не глядите на меня с таким изумлением. Все вы делаете дело -
копаетесь в земле, жарите блины, делаете уколы и анализы. А я торчу здесь
только для того, чтобы время от времени снимать с вас пенку, как с кипящего
молока - чтобы не убежало. А вам бы скорее, скорее... Живите себе спокойно,
тем более, что у вас продолжается период обучения. Вы даже сейчас делаете
дело, ради которого сюда прилетели.
отсветах луны, она казалась древней фреской, напыленной едва заметным
серебряным и золотым порошком на глубокую чернолаковую поверхность.
готовимся жить, у нас затянулось это самое "вот сейчас...", и мы перестали
быть живыми людьми, мы - манекенщицы для демонстрации земного образа жизни,
мы только и делаем, что стараемся изо всех сил быть естественными, а на
самом деле боимся хохотать во все горло... Правда, еще больше мы боимся
показаться с незастегнутой верхней пуговкой на рубашке. Мы боимся плакать,
но еще больше мы боимся нечаянно положить нож слева от тарелки. Мы боимся
любить... А правда, почему мы боимся любить? Столько времени прошло, как мы
вместе, а никто еще ни в кого не влюбился. Меткаф, ну почему вы не дарите
цветов Аделаиде? Гамалей, почему вы не слагаете стихов для Сирин? А вы,
мальчишки, - неужели никому из вас не захотелось подраться из-за меня? Ах,
да, ведь мы только и думаем о том, как это будет выглядеть со стороны! Нами
перестали интересоваться? Еще бы - да нас и живыми-то, наверное, не считают.
Волшебный фонарь, если есть такой термин по-кемитски. Или
бабочки-однодневки. Что ж, будем продолжать наше порханье? Но начальник
имеет право...
ворожбу, замотал головой:
экране!
звучал буднично-ворчливо. - Как показали просмотры, в Та-Кемте, как,
впрочем, и в других городах, регулярно совершаются жертвоприношения.
Человеческие, я имею в виду. И чрезвычайно утонченные по своему зверству.
Так что пока вы не насмотритесь на это в просмотровых отсеках, о
видеопроницаемости с нашей стороны и речи быть не может, не то что о
непосредственном контакте.
и жгли. - Абоянцев умел быть жестоким.
будете сидеть. Наливайте, Ян, а то мы и забыли, что сегодня у нас праздник,
- мы, в таком совершенстве владеющие собой, мы, ни на секунду не выпускающие
себя из-под контроля, мы, зазнавшиеся и возомнившие себя готовыми к
контакту...
Гамалею. Он бережно стряхнул себе в стакан последние гранатовые капли,
почтительно водрузил бутылку перед собой и прикрыл глаза.
сучья костра, и последние ленивые облака, точно зеркальные карпы, отражают
своей чешуей голубое сиянье чрезмерно стыдливой кемитской луны. Так поднимем
последний стакан за тот, может быть, и далекий миг, когда мы, осмеянные и
пристыженные сейчас своим дорогим начальством, будем все-таки подняты по
тревоге, именно мы, потому что кроме-то нас - некому; за тот далекий день...
За тот далекий день, друзья мои!
им бесплотной твердыней защитной стены.
воскликнула Макася. - Уж хоть бы ты, Самвел, почитал мне стихи, что ли, - я
ж вижу, как тебя с самого обеда распирает!
легкими руками Сирин, выметнули вверх сноп радостных искр.
хочется почитать свое.
словно два костра полыхали теперь друг напротив друга: один - рыжий, а
другой - аспидно-черный.
гортанным криком. - Пусть - чужие, но - о нас...
поединке, стояла перед ним белейшая Кристина, и, как вызов, звучали строки:
вот ракета не ракета, а вроде бы огромная тлеющая шишка, рассыпая тусклые
искры, прочертила на небе низкую дугу и канула в черную непрозрачность.
12
одеяла из шерсти, надерганной из змеиных хвостов. Тончайшие ткани,
полупрозрачные, как влажный рыбий пузырь, - вот что было уроком их дома.
наплечник.
проворнейшую из ткачих, в родном доме? Десятый день сегодня, как заплачен за
нее выкуп, но не пришел Инебел, обманул, не взял в свой дом. Но и жрецы не
торопятся к себе прибрать - может, передумали? Куда же ей теперь?
- кап-кап на мохнатую спинку. Вытерла бережно.
вытянуты, поверх них - циновка плотная. Концы тончайших водяных стеблей - да
не просто стеблей, а одной сердцевины чищенной - зажаты в пальцах ног; на
других концах петельки. Братья ловко поддевают пальцами эти петельки, строго
через одну, поднимают нити, Вью выпускает паука, и он бежит поперек лежащих
стеблей, оставляя за собой клейкую толстую паутинку, пока не добежит до
конца циновки, где поймают его проворные руки младшенькой Лью. Братья разом
опустят петли, перехватят те, что лежали, подымут, тогда Лью выпустит паука,
в ладошки хлопнет, чтоб бежал обратно, к старшей в руки.
забежал, и чтоб нить не истончилась - сразу другого из корзинки доставай.
паучок, беги через белый тростник, паучок, бесконечную нитку не рви, паучок,
на ладошке сестры задержись, паучок, и обратно в корзинку с тугими лиловыми
сытными пчелами боком и скоком на резвых мохнатеньких лапках проворно беги,
паучок, мой смешной, толстопузенький, ласковый, мой золотой паучок, ну беги
же, беги, ну беги, ну беги...
ладони, но они вдруг приоткрылись - беги, паучок, он и побежал к позабытой в
неволе зелени придорожных кустов, волоча за собой драгоценную нить паутины.
Беги же, беги, паучок...
расчетливым жестом ударил сестру по лицу. Возгордилась, немочь бледная,
дурища змееокая. Нет, чтобы за собственного брата выйти, так на чужедворца
позарилась. А вот теперь и выходит, что даром вдоль заборов отиралась, космы
свои распатланные на виду всей улицы в арыке полоскала, точно дева
божественная, нездешняя. Не по себе кус приметила. Выкупил, да не высватал!
Орловский Гай Юлий
Курылев Олег
Пехов Алексей
Шилова Юлия
Контровский Владимир
Суворов Виктор