Чтение 21–й страницы книги ~Акванавты~

боялся, что та, которую я так долго и трудно искал и нашел наконец, может
подобно легкой гриновской Фрези Грант неожиданно сбросить темное свое
покрывало и упорхнуть от меня в блуждающую неизвестность. И я останусь
один на дороге, терзая себя бесполезной тоской по несбывшемуся...

Я остановился, чтобы протереть забрызганную на проселке фару. Мы
разговорились.

- ...Да, вероятно, вы правы. Но Андрей, по-моему, упускает из виду то
обстоятельство, что с изменением давления воды изменяется газовая
насыщенность белка. Результаты структурного анализа гипнотизируют и, в
конечном итоге, мешают понять, что здесь необходим анализ не только на
молекулярном уровне...

Я проклинал себя, понимая, что болтаю что-то совершенно ненужное в эту
теплую звездную ночь. И она понимала. Предупредив меня прикосновением
руки, включила приемник.

- На ночь много нельзя о бентарках, - сказала она. - Могут присниться.
Послушаем музыку. Это - Глиэр...

И она усилила громкость звучания.

Да, это Глиэр. Хорошо мне знакомый концерт для голоса с оркестром.
Лотта заговорщически прошептала.

- Говорят, что, если слушать его в одиночестве или вдвоем, он звучит
по-другому...

- Сейчас мы это проверим, - тоже шепотом ответил я.

И мы убедились. Для тех, кто делит одну бескрайнюю звездную ночь на
двоих, Глиэр звучит по-другому...

Я был счастлив тогда и не знал, что мне суждено будет слушать Глиэра в
ночном одиночестве.

Я поднялся и вышел в салон. Болл куда-то исчез. Вероятно, перешел спать
в каюту. Ладно, потом уточним. Я поставил кресло нормально и направился в
рубку.

- Я - "Бездна-1010", я - "Бездна-1010". МИО, "Колыбель", руководителю
глубоководного сектора Леону Дуговскому. Десант на станции "Д-1010"
продолжает работу. Прошу запросить все научно-исследовательские
организации мира, имеющие отношение к любому виду работ на уровне высшего
моделирования в области бионики и бионетики...".

Я отключил микрофон, проверил качество записи. Незнакомый голос в
наушниках ясно и четко повторил только что продиктованный текст. Хорошо,
автоматика третьего бункера действует безупречно. Я не знал, какова
емкость записывающей катушки радиобуя, поэтому, прежде чем продолжить
диктовку, постарался сложить текст в голове как можно более краткий.

"Содержание запроса: проводились ли за весь период деятельности
вышеупомянутых организаций какие-либо эксперименты с гигантскими
кальмарами рода архитевтис. И если проводились, то в какой именно форме и
с каким результатом конкретно. Соболев, Болл. Конец передачи".

Я надавил клавиш "Всплытие РБ-Коралл" и отключил аппаратуру. Да,
загадал я старику загадку. Не преждевременно ли? Вполне возможно, что
преждевременно, но мне приходится идти на риск. Высшее моделирование. Эту
гипотезу тоже нужно проверить... Хорошо, что мне "приснился" Глиэр.

НЕОБЫКНОВЕННЫЙ ТАЛИСМАН

Дверь в каюту Болла оказалась незапертой.

Груда осколков и лужа, сильный запах спиртного, отчаянный вой
вентиляторов. Тот самый вой, которому я был обязан своей музыкальной
иллюзией. Автоматика бункера, растревоженная сигналами химических
анализаторов, задала воздухообменным устройствам сумасшедшую работенку.
Господам развлечение - слугам кручина.

Похоже, Болл сюда не заходил. Мне тоже здесь нечего делать. Уходя,
возле двери я нажал зеленую кнопку. Маятником откачнулась заслонка, из
санитарного шлюза одна за другой выползли три металлические черепахи.
Механизмы-уборщики, деловито урча, выпивают лужу. Скрежещет стекло.
Ненавижу скрежет стекла. Я прикрыл дверь и направился в душевую.

Включил холодную воду. Стоял под ледяными копьями струй, пока не замерз
окончательно. Яростно тер полотенцем онемевшее тело. После холодной воды
всегда ощущаешь здоровую твердость каждого мускула.

Вернувшись в салон, разогрел бульон и наполнил два термоса. Про запас.
Открыл холодильник, извлек наугад какую-то банку. На этикетке монолит
лимонного кекса, изображенный по всем правилам аксонометрии. Однако
содержимое банки вызвало тоску. Ужасно хотелось пожевать чего-нибудь
зубами. Я многое бы отдал за обыкновенный сухарь.

Покончив с едой, не торопясь убрал посуду. Я был чем-то легко и
непонятно встревожен. И поэтому делал все нарочно медленно. Такое
ощущение, будто я делаю все это машинально, и мне нужно делать что-то
совершенно другое, но что именно - не пойму. Вокруг меня будто бы
образовалась какая-то странная пустота. Иллюзия глубокого вакуума, подумал
я. И направился к пульту бункерной коммутации.

Болла нет ни в одном из других помещений станции. Эту новость я прочел
по узорам желтых огней на приборных панелях. Все люнеты задраены наглухо,
воздухообменные устройства там не работают. И я прекрасно знаю, что Болл
не должен находиться в воде. В его состоянии это было бы равносильно
самоубийству. Спирт на такой глубине - губительнее самого сильного яда.

Остается одно: мезоскаф...

Вот видишь, ты испугался. Пока эта мысль таилась где-то в глубинных
сферах мышления, ты был встревожен, и только. Теперь же, когда подозрение
четко оформилось, ты испугался по-настоящему... Говорят, акванавтам страх
не знаком. Это неправда, знаком. И больше всего боятся они одиночества. Я
тоже боялся остаться один. Но больше всего я боялся признать Болла трусом.

Я подошел к акварину и прижался лбом к поверхности прохладного стекла.
В кристально чистой воде на фоне светло-коричневого холмистого однообразия
порхала станка черно-голубых изящных рыб с длинными плавниками.

- Он не мог этого сделать, - подумал я вслух.

- Мог, - прошептал за стеклом кто-то знакомый. - Мог, потому что ему
было страшно.

- Дюмон, - сказал я, разглядывая плавники изящных рыб. - Все мы люди, и
всем нам иногда бывает страшно. Правда, с другой стороны, мы разные все по
качеству нервной оснастки... Не знаю, какими нервами армирован Болл, но в
том, что он честный малый, я не хочу сомневаться. Мезоскаф в ангаре,
Дюмон.

- Не надо усложнять, - сказал Дюмон. - Не надо никого оправдывать.
Страх - это пропасть. Над пропастью можно либо пройти, либо сорваться. Я
тоже честно пытался пройти, но сорвался... Трудно держать равновесие там,
где на каждый квадратный миллиметр твоих ощущений давят тысячи тонн
холодной воды, а на каждый твой нерв приходится добрая сотня присосков
чудовищных спрутов. И вовсе уж нельзя, невозможно держать равновесие, если
в твой череп, словно змея, вползает цепочка немыслимых и нелогичных
фактов, ключ к разгадке которых утерян. Потом - другая цепочка, бутылка
виски, задраенный люк мезоскафа...

- Цепочка предательств, - подытожил я. - Да, наверное, все так и
было... Но в одном ты прав: наша обстановка как-то уж очень располагает к
панике. И мне труднее, чем вам. Чем Пашичу, Боллу, тебе. Потому что вам
всем наплевать на странное слово - "Аттол", даже прочитанное наоборот. А
мне... У меня...

Я плотнее прижался к стеклу. Кому нужна моя жалоба?

- Дюмон, - сказал я. - Для того, чтобы выяснить, где мезоскаф, мне
нужно просто пойти и увидеть ангар своими глазами. Но я не пойду
проверять. Потому что твердо уверен: мезоскаф там, на месте. Болл не мог,
не имел права быть трусом.

Пол под ногами дрогнул. Бункер наполнился гулом; работали компрессорные
установки. Я вздохнул с облегчением.

- Мезоскаф не всплывал, Дюмон. Болл возвращается в бункер.

Гул нарастал. Силуэты порхающих рыб с длинными плавниками исчезли. Я
смотрел на опустевшее дно, пытаясь уразуметь, как и зачем проспиртованный
Болл отважился выйти в воду. Еще меньше я понимал, как ему удалось оттуда
вернуться... Конечно, я принял какие-то меры, но одной профилактической
инъекции, право же, недостаточно. Ладно, главное - жив. Минут через восемь
он будет здесь и все объяснится.

Я поднял крышку люка и неторопливо зашагал по салону. От люка до пульта
- шагов ровно шесть. На обратном пути я должен был сделать не меньше. Но
сделал два... Над краем горловины люка я увидел черную лапу.

Это не лапа, это - рука. Между пальцами влажные перепонки. Пальцы
судорожно ухватились за барьер, и на мгновение показался черный шар
головы. Ворсистый с теслитовыми пузырьками глаз. Лязгнул металл, ствол
квантабера вспыхнул удлиненным отблеском грани.

Я плохо соображал в эти секунды. Просто стоял и смотрел. Черные пальцы,
царапнув барьер, соскользнули, закатился шар головы, гулко и страшно
грохнули ступеньки трапа. Гремело все тише и тише, и, наконец, - мягкий,
но слышный, с мокрым отшлепом удар. Все... Нет, не все, зазвенела струна,
донесся ломкий треск, потом - замирающее шипение. Смолкло. Теперь кажется,
все...

Два прыжка - и я у горловины люка. Нырнул. Завертелся штопором вокруг
опорного стержня, спрыгнул на пол. Склонился над распростертым телом
товарища.

Он лежал лицом вниз, уткнувшись в приклад дымящего паром квантабера.
Огромный, черный, неподвижный. Кончик спинного плавника жалко обвис,
правый ласт полуоторван. Странное морское существо, случайно извлеченное
на палубу глубоководным тралом... Воздух пропитан запахом горелой краски:
на дверце одного из сейфов - темный кратер от лучевого удара... Он
стрелял, ему плохо. Ему очень плохо, раз он стрелял.

Рывком переворачиваю Болла на бок. Ч-черт, руку ожег о квантабер!