уже изъяснялся на варанском со всей возможной вычурностью и сыпал цитатами
из подметного "Исхода Времен", вел с Ибаларом просвещенные беседы о нравах и
обычаях столицы и пытался болтать на портовом диалекте, столь любимом
матросами и их женщинами. Иногда Ибалар поправлял его или вставлял оборот
позабористей. Например, вместо "А не пошел бы ты, приятель, к е...й матери!"
Ибалар рекомендовал Лагхе выражаться если не короче, то резче, отбросив
прочь всякие околичности. Например: "Пес еб твою мать, мудак!".
ибо Лагха уже знал многое на харренском наизусть в этой жизни и отлично
изъяснялся на нем в бытность Кальтом Лозоходцем. Трудней -- ибо все, что он
знал, он проговаривал с совершенно неизбывным южным акцентом. Все-таки в
этой жизни он был южанином и с этим фактом Лагхе предстояло яростно
сражаться. Впрочем, ближайшие семь дней позволили Лагхе преодолеть и эту
трудность.
Властвующего и Покоряющегося, господин Ибалар увлек Лагху в иные сферы, к
иным материям.
покойников довольно необычным образом. Они не кладут их на спину или на
живот, как то водится у других просвещенных народов, а усаживают в узкие
высокие бочки, наподобие тех, которые стоят в дешевых публичных банях. А
затем намертво забивают бочку крышкой. И свежая могила у оринцев выглядит не
так, как на Юге. Она больше похожа на дыру в земле, оставленную маленьким
шардевкатраном. Или на гигантскую кротовину. Туда, в эту дыру, опускают
бочку с покойником. Да так, чтобы он оказывался вниз головой, причем глазами
на восток. Покойник должен располагаться в гробу в той же позе, в которой
младенец ожидает своего появления на свет в утробе матери. Это совершенно
обязательно -- считают оринцы.
позе младенца в деревянной бочке. Притом вниз головой.
полностью. Она была прочной и двойной (Лагха видел эту бочку у черного входа
дома на сваях, но не обращал на нее внимания. Теперь ему было совершенно
очевидно, что она предназначалась именно для него.) И все равно воду бочка
пропускала. Он попробовал ее на вкус -- она была гнилой и несоленой. Сбылось
еще одно предположение -- его бросили в смрадное болотное озерцо в
нескольких лигах от их обиталища.
-- такой была третья мысль. Но Лагха догадывался, что истина находится
где-то между этими тремя догадками. Так оно и было.
сочилась беспрестанно, хотя и маленькими порциями. Все платье Лагхи было
влажным и воняло тиной. Было трудно дышать.
напряг свои мышцы и попробовал разорвать обручи бочки. Нет, это было
совершенно бесполезно. Гроб был сработан на совесть в расчете на весьма
норовистого и дюжего покойника. "Может, это испытание на твердость духа?" --
подумал Лагха и дал себе зарок, что не позовет на помощь и не попросит
пощады. Чего бы это ему не стоило.
было очень неудобно -- колени упирались в уши, болел хребет, бочка
беспрестанно поворачивалась вокруг своей оси с каждым движением Лагхи. Самым
разумным было не шевелиться, но это-то как раз было самым трудным. К
счастью, Лагхе удалось раскачать бочку и она опрокинулась набок.
анекдоты, но все они отчего-то казались ему пресными и ослоумными. Мысль о
том, что его гроб неуклонно погружается, наполняясь болотной тиной, делала
плоским даже самый смешной анекдот. Тогда Лагха стал размышлять о том, каким
образом господин Ибалар исхитрился засадить его в бочку, заколотить ее,
отвезти к озеру и бросить в воду. Причем проделать все это так, что Лагха
даже ничего не заметил и не почувствовал. Но от этих пустопорожних
размышлений легче не стало.
моих предшественников. Только гроб уже не понадобится", -- заключил Лагха и
снова закрыл глаза. Смотреть было, прямо скажем, не на что.
Причем, в отличие от первого, задумался не в абстрактном метафизическом
ключе. А во вполне приземленном.
казалось Лагхе совершенно очевидным. Оставалась, впрочем, непонятой одна
вещь -- зачем нужно было покупать его, учить языкам и тащить сюда. Уморить
его даже таким экзотическим способом можно было еще в Багряном Порту. И еще
одно -- неужели он, обыкновенное та-лан отражение, найдет себе смерть столь
необычную и вместе с тем совершенно бесславную?
старой чеканки, любовно перенесенными из старых штанов в новые. Деньги были
по-прежнему при нем. Только что за них купишь в гнилой утробе заболоченного
озерца?
крышку головой и дно ногами и в десятый раз потерпел неудачу. Липкий страх
сковал его волю, мышцы и притупил чувства. Бочка тонула теперь гораздо
быстрее, чем раньше. Словно парусник, разорванный надвое "молнией Аюта".
"Будь что будет", -- прошептал Лагха, вновь опуская безвольную щеку на
мокрые доски бочонка. "Сейчас было бы в самый раз закричать какую-нибудь
гадость или потерять сознание". Но ни первого, ни второго не случилось.
обручам со знакомым металлическим скрежетом. Потом еще раз. И еще. Бочка
прянула вверх и, рассекая болотную тину, поплыла к берегу, влекомая сильной
рукой господина Ибалара.
тебе медленную и мучительную смерть.
хорошо. Я бы даже сказал, нежно. Как к няньке или как к папеньке. Ты должен
раз и навсегда понять, что ничего хорошего моя персона в себе не заключает.
А с другой стороны, ты все еще не чувствуешь, что такое покоряться. Впрочем,
что такое властвовать тоже.
блеском, а зубы выбивали дробь. Он чуть не утонул, в конце концов. Лагха
поежился и обнял плечи ладонями. Ему было очень зябко и неуютно.
учителя. В руках Ибалара был багор, он залихватски упер ногу в бочку и
самозабвенно вещал. С довольным и в то же время суровым выражением лица.
Слишком уж он похож на рыбу. Или на жабу. Он что, и вправду эверонот? Может
и эверонот, только одержимый.
оглядываясь. "Гиазира не боится?" -- не то вопросительно, не то
утвердительно повторял Кух, вообще-то болтливостью не отличавшийся. Под
"гиазирой" он разумел, конечно, не себя, а Эгина, и сам трясся словно
осиновый лист.
Берег вне земель своих сородичей. Чтобы не идти в тягостном молчании, Эгин
выспрашивал у Куха подробности его биографии и составлял разрозненные факты,
изложенные на отвратительном варанском, в некое подобие стройной картины.
за что не хотел распространяться), Кух был поставлен советом своего племени
перед непростой дилеммой. Либо он становится изгоем и отправляется жить в
Володихин Дмитрий
Посняков Андрей
Максимов Альберт
Корнев Павел
Ильин Андрей