постели. Уступая Косте в весе, должности (в звании младшего лейтенанта тот уже
был назначен инспектором отдела кадров) и даже в возрасте, она тем не менее
решительно взяла командование на себя. Среди простыней и подушек Килька ощущала
себя если не Наполеоном, то, по крайней мере, атаманом Махно. Таких
сумасбродных и садистских команд Костя не выполнял с тех времен, когда,
участвуя в армейских учениях по радиационной защите, по сигналу "Вспышка слева"
или "Вспышка сзади" должен был бревном валиться в лужу с грязью.
залазил? Ну и разит от тебя! А побыстрее чуть-чуть можно?
собственным умом и в двадцать лет могла считаться профессором блудных искусств.
Впрочем, ориентировалась она лишь на свой темперамент и свое удовольствие, ни в
грош не ставя интересы партнера. Это был редчайший образец сексуального маньяка
- маньяк-женщина. То, что Костя по наивности посчитал итогом их первой брачной
ночи, на самом деле оказалось лишь ее прелюдией. Добрые люди давно проснулись и
занимались своими повседневными делами, когда Килька наконец добилась того,
чего хотела. Однако чувство удовлетворения она выразила более чем странно: в
буквальном смысле изгрызла жениха. Даже матерые рецидивисты, месяц назад
напавшие на Костю, не смогли причинить его внешности такого ущерба. Поза, в
которой они в тот момент находились, не позволяла Косте обороняться руками,
оставалось только бодаться.
и не престижной, но в то же время и самой хлопотливой. Завалив работу в первый
же месяц, он уже никогда не мог с ней расхлебаться. Поток захлестывающих его
бумаг был сродни зыбучим пескам - любая попытка выбраться из них только
ускоряла падение в бездну. Очень скоро Жмуркин стал посмешищем всего управления
и всеобщим козлом отпущения. Не было такого совещания, а проводились они не
реже пяти раз в неделю, на котором полковник Быкодеров не распекал бы его самым
строгим образом. Жалкие попытки самозащиты всегда жестко пресекались. Примерно
раз в полгода против Кости фабриковалось новое уголовное дело, с которым его
всегда любезно знакомили. Чаще всего это были набившие оскомину обвинения во
взяточничестве, а изредка, для разнообразия, - совращение малолеток и
незаконные валютные операции. Эти фальшивки, выглядевшие, впрочем, весьма
правдоподобно, должны были, по мнению Быкодерова, на неопределенно долгий срок
приковать Костю к колеснице его (Быкодерова, естественно) карьеры. А уж о том,
как поддерживать младшего лейтенанта Жмуркина в состоянии перманентной
ненависти, начальник отдела заботился лично.
перепадало ему в последнюю очередь или вообще не перепадало. Отпуск Косте
назначали на ноябрь или февраль, но путевками в ведомственные санатории
обделяли даже в это глухое время. Регулярно, раз в неделю - в субботу или
воскресенье, - он попадал в состав так называемой "опергруппы", обязанной
выезжать на все малые и большие происшествия. Там его часто использовали вместо
служебной собаки - первым пускали в квартиру, где укрывался вооруженный
кухонным ножом или двухстволкой свихнувшийся алкоголик, только что
расправившийся со своей семьей. Трупы в морг приходилось сопровождать
исключительно Косте. (На первых порах - пока не выработалась привычка - по
прибытии в это почтенное, но не весьма привлекательное учреждение
сопровождающего от сопровождаемого можно было отличить только по наличию
форменной одежды да слабым признакам сердечной деятельности.)
из Кости получился "как из дерьма пуля". Для этой деятельности он не подходил
ни характером, ни складом ума. Кое-как научившись орать на людей и даже бить
их, он всякий раз после этого долго изводил себя муками совести. На работу он
шел, как на Голгофу, а каждого понедельника дожидался с содроганием. Иногда
Костя даже жалел о том, что предпочел службу заключению. Отбыв срок, он давно
бы уже вышел на волю.
дополнительные ввели, а к Олимпиаде и чрезвычайные права подоспели. Лучшие
артисты страны пели, плясали и придуривались на их профессиональных праздниках.
Даже другая всесильная контора, призванная денно и нощно блюсти государственное
спокойствие, ничего не могла поделать с бравой милицией.
супружеские обязанности, тем не менее регулярно экспроприировала мужнину
зарплату и не менее регулярно (то есть еженощно) принуждала его ассистировать в
своих нимфоманских забавах. Днем она изменяла ему с Быкодеровым и со всеми
другими мужчинами, на это согласными.
как ни странно, весил почти четыре килограмма и оказался черноглазым
жизнерадостным бутузом, ничем не похожим ни на мать, ни тем более на
официального папеньку. Жмуркин, впрочем, ожидал и худшего - негритенка или
монголоида. Управление потешалось целую неделю. Один капитан вроде бы даже с
завистью сказал Косте:
ускоренно развиваться.
было куда. Последнюю звездочку даже в милиции не снимают. Вернувшись домой на
сутки раньше и застав в своей постели совсем сопливого юнца, Костя наконец не
выдержал и отколотил Кильку как Сидорову козу. Жаловаться в официальные
инстанции она не стала, но отмщение не заставило себя долго ждать. Трое громил
подкараулили Жмуркина в подъезде и отделали по высшему разряду. Сноровка, с
которой эта парочка наносила удары (не только руками, но и ногами), наводила на
мысль, что драться они насобачились не на улице, а в каком-то закрытом
спецучилище.
совсем другие планы.
эксперименты что-то новенькое, справедливо полагая, что человек может
привыкнуть к однообразным унижениям точно так же, как тягловая скотина
привыкает к ярму.
Местные власти давно привыкли затыкать милицией любые дырки, начиная от
антирелигиозной пропаганды, проводимой перед престольными праздниками, и кончая
обеспечением зимующей скотины кормами.
посылали его всегда в наиболее глухие места, а задания поручали самые
невыполнимые. Служебный транспорт такой шишке, как он, естественно, не
полагался. До места назначения приходилось добираться и попутным
автотранспортом, и на телегах, и на лодках, а иногда даже пешком.
каких-либо очередных выборов - хоть в Верховный Совет, хоть в народные судьи.
Тут уж в кабинетах оставались только генералы да полковники, а всякая более
мелкая сошка распихивалась по избирательным участкам, на которые точили клыки
не только внешние и внутренние враги, но и слепые силы природы.
области. Особенно ему запомнился первый такой выезд.
девственной Волотовской пущи. В свои времена в те края даже немецкие
зондеркоманды не добрались. Да и колхозов там никогда не было в связи с
отсутствием пахотной земли. Местные жители кормились лесозаготовками,
смолокурением, браконьерством, но главным образом - самогоноварением. Такого
качественного и крепкого бимбера нельзя было отведать ни в одном другом месте.
Его в огромных количествах заказывали на свадьбы, поминки, крестины, новоселья
и даже на юбилеи госучреждений.
многочисленные винокуренные заводики, действуя на манер ракетных установок
стратегического назначения, постоянно меняли места своей дислокации и поэтому
были практически неуязвимы.
незаконного, но доходного промысла, однако тайна сия, словно сицилийский закон
"омерта", была выше служебного долга и партийной совести.
деревне Петуховщина. Хотя эти населенные пункты отстояли друг от друга почти на
два десятка верст, какая-то тайная связь между ними была, пусть даже
семантическая.
ни электрического света (хотя на время выборов и предполагалось доставить туда
дизель-генератор), зато избирательную комиссию возглавляет человек с доброй
душой и легким характером - районный главврач по фамилии Недорека. В Хорьках,
наоборот, эти блага цивилизации присутствуют, но бал там правит прокурор -
мрачный субъект, глубоко презирающий нашу славную милицию.
Сдашь их в районную комиссию, тогда делай что хочешь. Хоть умирай, хоть горькую
пей, хоть сутки подряд отсыпайся. Но до этого - ни-ни! Глаз не смыкать, водку
не лакать, на провокации не поддаваться! Такая нынче установка.
тебя какая-нибудь аферистка своей лохматкой, ты и растаешь. А ее подручные тем
временем похитят избирательную урну.
отстоим... Ладно, иди. Чтоб в понедельник к рассвету явился.