Чтение 21–й страницы книги ~Д`Артаньян

- Твоя правда, - сказал Рошфор, бросая ему монету. - Пойдемте, д'Артаньян, больше мы ничего не узнаем...

Они вскочили на лошадей и направились в сторону Пале-Кардиналь, а те четверо, что приехали с ними, получив от Рошфора какие-то указания шепотом, разъехались в разные стороны. Граф казался всецело погруженным в собственные мысли - настолько, что он направил коня прямо на уличную тумбу, и д'Артаньян, вскрикнув, предупредил его об опасности.

- Бог мой, - сказал он удивленно. - Что с вами такое, Рошфор?

- Вы ещё слишком молоды, д'Артаньян, и не знаете, что это такое, когда оживают призраки прошлого... Вот что. Не было ли у неё большого перстня? Очень большого, старинного, великоватого для женского пальца, с огромным красным карбункулом? Перстень сделан из золота так, что напоминает две звериные лапы, охватывающие карбункул?

- Вы его удивительно точно описываете, - сказал д'Артаньян.

- А не показалось ли вам, что её волосы не всегда были темными?

На этот раз д'Артаньян размышлял значительно дольше, вызывая в памяти знакомое лицо.

- Вы знаете, пожалуй... - сказал он неуверенно. - Иногда мне казалось, что её волосы у корней гораздо светлее...

- Словно их настоящий цвет не темный, а скорее русый или золотистый?

- Вполне возможно. Когда волосы у неё были гладко зачесаны назад, именно такое впечатление создавалось... Черт возьми, Рошфор! Неужели вы её знаете?

- Боюсь, что да...

- А при каких...

- Простите, д'Артаньян, но об этом мы поговорим чуть позже... Без сомнения, четвертым мушкетером была именно Констанция. Она хорошо ездит верхом, наша Камилла...

- Рошфор, да что с вами? Какая Камилла? Констанция!

- У человека, дорогой мой д'Артаньян, может быть много имен... Ну да, конечно... Имея в кармане подписанный королевой открытый лист, лучше всего выступать в облике королевских мушкетеров... Умно, умно...

- Нужно снарядить за ними погоню! - вскричал д'Артаньян.

- За кем? - горько усмехнулся Рошфор. - Прикажете хватать на улицах поголовно все "синие плащи"? Нам не об этом нужно думать. Мы обязаны понять, куда они скрылись. Потому что именно там, вне всякого сомнения, держат и Анну. Никто не собирается её убивать - её именно похитили, значит, она им для чего-то нужна...

- Значит, вот что имел в виду Лорме? - догадался д'Артаньян. - "Это были не мушкетеры, а англичане..." Люди Винтера!

- Несомненно.

- Но он хочет её убить...

- Он в первую очередь хочет знать, где сейчас его племянник. Законный наследник имений, титулов и денег. А это знаем только Анна и я.

- Этот скот... - д'Артаньян дрогнул, но решился договорить до конца: - Этот скот вполне способен пытать и её, как собирался пытать меня.

- Боюсь, от него этого можно ожидать...

- Черт возьми! Почему же мы едем шагом? Нужно лететь сломя голову...

- Куда? - мягко спросил Рошфор. - Д'Артаньян, я прекрасно представляю, что происходит у вас в душе... но постарайтесь быть хладнокровнее. Мы ничем ей не поможем и ни на что не повлияем, если начнем суетиться, кричать, бессмысленно гнать коней... Вы её любите... а я её друг, так что ваши чувства мне вполне понятны. Но помочь ей мы можем только одним - если рассудочно, спокойно и трезво начнем искать. Начнем угадывать мысли и ходы противника. Это только кажется, что перед нашими врагами открыты все пути, - на деле не так-то просто похитить человека и надежно укрыть его. Такое укрытие нужно подготовить. Для этого нужно привлечь доверенных лиц и иметь надежные места - а это уже позволяет более-менее определить направление поисков. Все, кого можно поднять на ноги, уже подняты. И рыщут, не жалея ни сил, ни ног...

Вскоре д'Артаньян убедился в справедливости его слов, собственными глазами увидев, какая суета царит в Пале-Кардиналь: то и дело кто-то вскачь уносился со двора, а кто-то приехал с докладом (большей частью эти доклады, увы, заключались в том, что "ничего нового узнать не удалось")...

Когда они устроились в одной из задних комнат, Рошфор велел подать вина - и выпил залпом чуть ли не целую бутылку прежде, чем гасконец справился с половиной стакана. Понимая, что это неспроста, д'Артаньян осторожно сказал:

- Значит, вы её знали...

- Ну ещё бы, - сказал Рошфор, глядя на него совершенно трезвыми глазами. - Я был на ней женат, знаете ли. Собственно говоря, она и сейчас моя жена - поскольку к моменту заключения нашего брака была вдовой...

- Боже мой! Так эта женщина...

- Это женщина - графиня де Рошфор. И в то же время супруга галантерейщика Бонасье... впрочем, уже вдова. Вы знаете, что я родом из Пикардии?

- Да, Анна мне говорила...

- Вот только она вам, ручаться можно, не рассказывала, почему я десять лет не возвращался в свои имения... Хотя бы потому, что не знала. Есть вещи, которые приходится держать в себе всю жизнь... или, по крайней мере, долгие годы... Понимаете ли, д'Артаньян, мне тогда было столько же, сколько сейчас вам. Родители мои умерли, но они были богаты, и я стал единственным наследником довольно обширных земель. Юнец вроде вас, восторженный, пылкий и жаждавший любви. Естественно, очень быстро должен был появиться предмет для обожания. Я встретил её.

- Констанцию? - шепотом спросил д'Артаньян.

Рошфор горько усмехнулся:

- Тогда она звалась своим настоящим именем - Камилла де Бейль. Она недавно появилась в наших местах, поселилась в скромном домике с человеком, которого все считали её братом. На деле, как потом выяснилось, это был сообщник и очередной любовник. Но в ту пору такие подозрения никому и в голову не могли прийти. Честное слово, она казалась олицетворением невинности и добродетели. Она так мило краснела, заслышав самые безобидные шутки, несущие лишь едва уловимый намек, тень фривольности... - Он смотрел затуманенным взглядом куда-то сквозь д'Артаньяна, в невозвратное прошлое: - Быть может, моя юношеская неопытность и ни при чем. Она могла очаровать и гораздо более опытного человека. Ах, какой чистой и пленительной она тогда была... Шестнадцатилетняя девушка в белом платье, на опушке зеленого летнего леса, ясные синие глаза, воплощенная невинность во взоре и походке, белое платье на фоне сочной зелени... Короче говоря, я влюбился. И, как честный человек, предложил руку и сердце. Она приняла и то, и другое - это я так считал тогда, не зная, что её интересует в первую очередь рука, а до моего сердца ей и дела нет... Она стала графиней де Рошфор - и, надо отдать ей должное, прекрасно справлялась с этой ролью. Я до сих пор не вполне понимаю, почему она была так нетерпелива и уже через полгода после нашей свадьбы задумала...

- Неужели... - с замиранием сердца прошептал д'Артаньян.

- Ну да, убить меня, - самым будничным тоном закончил за него Рошфор. - Точнее говоря, подсыпать яд в вино. Уже через полгода... Быть может, она побоялась, что я, несмотря на всю свою неопытность, рано или поздно поставлю её в ситуацию, когда её плечи окажутся полностью открытыми...

- Боже! Значит, уже тогда...

- Уже тогда, - кивнул Рошфор. - То ли она опасалась, что я увижу клеймо, то ли ей попросту надоела жизнь в глуши, пусть и в роскоши, и ей не терпелось стать очаровательной молодой вдовой, полновластной хозяйкой имений. Скорее всего, она рассчитывала перебраться в Париж, где для неё открылось бы широкое поле деятельности... В нашей провинции ей было скучно после Венеции...

- Венеции? Ну да, конечно... А как же...

- Давайте не будем забегать вперед, - усмехнулся Рошфор. - Расскажу все по порядку. Она подсыпала яд в вино, которое мне должны были, как обычно, принести в библиотеку. Была у меня, надо вам сказать, привычка - посидеть в библиотеке с бутылкой хорошего вина и книгой кого-нибудь из старых испанских поэтов. Я получил некоторое образование, а испанских поэтов всегда любил... То есть, это потом стало ясно, что она подсыпала яд в вино, позже, когда было время все обдумать... Был у меня слуга - старый, преданный, верный и надежный. С одним-единственным грешком за душой - любил старик выпить когда следовало и не следовало. Он около года был в отлучке по делам нашей семьи, так что Камилла его совершенно не знала и об этой его страстишке представления не имела. Он вернулся в поместье всего за два дня до того дня... Короче говоря, он, принеся вино в библиотеку, позволил себе, как явствует из всего последующего, маленький глоточек... Этого вполне хватило. А она... Она была где-то поблизости. И вбежала в библиотеку, едва заслышав стук падающего тела, в полной уверенности, что это я там лежу мертвый. Я вошел следом. Гийом выглядел в точности так, как те двое несчастных, которых вы видели сами - Нуармон и Бонасье. Совершенно спокойное лицо, разве что удивленное, бледное, как смерть, - и эта россыпь алых точек...

- Но как же вы заподозрили...

- Дорогой мой д'Артаньян, вся соль в том, что я-то как раз ничего и не заподозрил! - печально сказал Рошфор. - Ну кому бы могло прийти в голову?! Это у неё не выдержали нервы. Не забывайте, ей тогда было шестнадцать с половиной лет, она растерялась, заметалась, потеряла голову и действовала уже наобум... Знаете, сохрани она хладнокровие, вполне могла бы довести замысел до конца, скажем, незамедлительно предложив мне ради успокоения нервов выпить стакан вина из того самого графина - и я растянулся бы рядом с Гийомом, ни один лекарь не доискался бы до истины... Либо она могла повторить задумку потом. Но у нее, повторяю, не выдержали нервы. Одна стена в библиотеке была сплошь увешана разнообразнейшим оружием... Она схватила пистолет и выпалила в меня. Отсюда и шрам, - он мимолетно коснулся старого рубца на виске. - Выстрел был сделан почти в упор, но мне повезло. Пистолет - не кинжал, которым без достаточного навыка может нанести смертельный удар и ребенок. Чтобы надежно убить из пистолета, нужно практиковаться в стрельбе... А этого навыка у неё как раз и не было. Пуля сорвала кожу и оглушила, я рухнул без чувств. И она поняла, что нужно спасаться. Не мешкая, надела мой охотничий костюм, вывела лучшего коня - она отлично ездила верхом, - прихватила кое-какие драгоценности и деньги. О, сущие пустяки, тысяч на пять пистолей... И скрылась. С тех пор я её не видел и не имел о ней никаких известий все эти десять лет, но знал, что она жива, потому что за это время то тут, то там находили трупы с белыми лицами и россыпью красных точек... Мне пришлось по выздоровлении уехать оттуда - сами понимаете, каково бы было жить в тех местах... Я понимаю, никто не злорадствовал бы, мне только сочувствовали бы, но я опасался именно этого сочувствия, а не злорадства, сочувствие было унизительнее насмешек за спиной.

- А этот... её мнимый брат?

- Откуда же, по-вашему, мне известно про венецианское клеймо на её плече? - горько усмехнулся Рошфор. - Естественно, она и не подумала предупредить его - к чему терять время на такие пустяки? Речь шла о её драгоценной жизни... Как только я пришел в себя и смог отдавать приказы, к нему поскакали мои люди. Его приволокли в поместье, схватить его было легче легкого, он ведь оставался у себя в домике, ни о чем не подозревая... Ему хотелось жить - сами понимаете, я отнюдь не пылал в тот момент христианским смирением и был в тех местах полновластным хозяином, достаточно было одного моего слова, чтобы его вздернули на первом суку... Он был чертовски словоохотлив. И рассказал немало интересного о жизни очаровательной Камиллы в Венеции. Она туда попала четырнадцати лет - с отцом, поступившим лейтенантом в венецианский флот. Папочка тут же отправился в море, а юная красавица, легкомысленная и жадная до новых впечатлений, принялась познавать жизнь, благо Венеция предоставляет к тому достаточно соблазнов и случаев. Ее мать давно умерла, а старая тетка не могла уследить... История достаточно банальная: сначала любовники любопытства ради, потом для удовольствия, чуть погодя оказывается, что есть и такие, кто не доставляет особенного удовольствия, зато щедр на золото... Иные на этой дорожке превращаются в дешевых шлюх. Другие, обладая достаточным умом и хваткой, наоборот, взлетают высоко. Она была из вторых... Но в конце концов промахнулась. Поставила не на ту карту, как выражаются игроки. Связалась с одним субъектом, довольно молодым и знатным, даже богатым, но кое в чем не отличавшемся от простого "браво". Разница только в том, что он действовал не кинжалом, а ядами. Судя по рассказам "братца", у этого самого Гвидо был самый настоящий талант по части изобретения и применения ядов. Словно во времена Борджиа28, право слово. Отравленный шип на ключе, перчатки, яблоко, которое разрезают на две половинки отравленным ножом так искусно, что отравитель может преспокойно съесть тут же вторую половину, лишенную яда, на глазах у жертвы, которой достается все зелье...

Синьор Гвидо пользовался большой популярностью среди тех, кто стремился побыстрее получить наследство от зажившегося родственника, или разделаться с врагом, даже не обнажая шпаги, или отправить на тот свет подгулявшую женушку.

Наша пленительная Камилла стала ему не только любовницей, но и помощницей - эта достойная парочка стоила друг друга, надо полагать. Вдвоем зарабатывали неплохие денежки - этакая счастливая семейка, хоть и невенчанная...

Но иногда такие дела все же выплывают наружу. Нашим голубкам тоже не повезло - вернее, не повезло в первую очередь Гвидо. Его вина была доказана венецианским судом неопровержимо и бесповоротно.

Ему отрубили голову, не разводя вокруг этого большого шума, - как-никак он принадлежал к одной из старых и знатных венецианских фамилий, родственники всеми силами стремились избежать огласки, пытались даже откупить его у правосудия, но обстоятельства дела были таковы, что не помогли ни золото, ни связи. В общем, ему отрубили голову прямо в тюрьме, без огласки...

Камилла же отделалась сравнительно легко. Улики против неё были исключительно косвенные, прямых свидетельств не оказалось... И все же ей не удалось выйти на свободу полностью обеленной.

Конечно, она усердно разыгрывала из себя невинную жертву случайного совпадения обстоятельств, она это умеет...

- Ну ещё бы! - кивнул д'Артаньян. - В тот раз, когда она меня чуть-чуть не отравила, она сначала предстала в роли кающейся грешницы, угнетенной судьбой и злыми людьми, и это было сыграно так талантливо, что я поверил...

- Вот то-то... Я хорошо представляю, какое впечатление она произвела на судей - бедная, невинная овечка... И все же ей не удалось обелиться полностью. Венецианские судьи - народ решительный. Как она ни старалась, её все же заклеймили и приговорили к высылке из Венеции навечно. Тут она и познакомилась с этим болваном, что сыграл вскоре роль её братца, - он как раз, отслужив в венецианских войсках, возвращался во Францию. Бедолага знал о ней многое, но тем не менее поддался её чарам, решил, быть может, что она искренне решила остепениться... И они уехали во Францию. К несчастью для меня, в Пикардию. Остальное вы знаете.

- И что же вы с ним...

- Поначалу я хотел его повесить, - жестко усмехнулся Рошфор. - Но пожалел дурака - в конце концов, он был ни при чем - и велел только прогнать его из наших мест... И уехал сам. В Париж, где меня никто не знал. Через год познакомился с кардиналом - впрочем, тогда он не был ещё кардиналом, даже министром иностранных дел не был: его, в ту пору епископа Люсонского, только что сделали членом Государственного совета... Вот так я ему и прослужил девять лет, будучи в странном положении соломенного вдовца при живой жене. Порой, как уже говорилось, я натыкался на её следы... Это был яд Гвидо - его последнее изобретение под названием "красная сыпь". Отличная отрава, которую не могут выискать нынешние медики, остаются лишь смутные подозрения да мысли о неведомой заразе... Гвидо не успел в должной мере воспользоваться плодами своих исканий, но она-то знала секрет, рецепт... После того, как её выслали из Венеции и она уехала во Францию с этим дураком, о "красной сыпи" в городе на воде более не слыхивали. Зато с этим ядом, на свое несчастье, очень близко познакомился кое-кто во Франции и даже в Англии. Повторяю, никто, кроме нее, не мог знать секрета "красной сыпи". Значит, все эти смерти - её рук дело. Она подрабатывала на жизнь, надо полагать - с превеликой оглядкой, не часто. Понятно, она должна была вести самый скромный образ жизни, выдавать себя даже не за дворянку, а за скромную горожанку, так как со временем, несомненно, узнала, что я остался жив и боялась высовываться... Уж не знаю пока, как ей удалось стать королевской камеристкой, - а впрочем, при её уме и пронырливости это было нетрудно. Замужем за Бонасье она была около пяти лет... То-то, должно быть, скучная выдалась жизнь при её любви к блеску...

- Да уж, надо полагать, ей было чертовски скучно, - согласился с ним д'Артаньян. - То-то кляла свою юношескую горячность... Граф...

- Что?

- Как вы думаете, Рошфор, чье поручение она выполняет на сей раз? Одного только Винтера или...

- Вы полагаете, для нас есть какая-то разница? Анна так и так в большой беде...

- И все же... - задумчиво произнес д'Артаньян. - В прошлый раз, когда она пыталась меня отравить, речь, безусловно, шла о мести раздосадованных на фальшивого Арамиса заговорщиков. А теперь... Мне все сильнее кажется, что теперь она проделала все это исключительно для Винтера...

- Совершенно не вижу, чем это может нам помочь, - пожал плечами Рошфор.

- А вот я, представьте себе, вижу! - воскликнул д'Артаньян, вставая из-за стола. - Граф, я вынужден идти...

- Куда?

- В особняк Роганов, - сказал д'Артаньян решительно. - К герцогине де Шеврез. Я знаю, что она в Париже...

- Вы с ума сошли?

- Ничуть, граф, - сказал гасконец.

- Сумасшедший, чего вы рассчитываете добиться?

- Еще не знаю, честное слово, - честно признался д'Артаньян. - Быть может, со мной вообще не захотят разговаривать и выпрут взашей. Быть может, все кончится исключительно оскорблениями в лицо, высказанными её прелестным ротиком, обученным всяким проказам... Но если мне повезет, мы, не исключено, продвинемся хоть на шажок вперед. Не убьют же меня там, в самом-то деле? Это чересчур даже для герцогини - средь бела дня убивать во дворце Роганов гвардейца кардинала...

- Пожалуй.

- Вот видите. Самое худшее, что может со мной случиться, - придется выслушать не одно оскорбление. Но если это поможет узнать хоть что-то об Анне, я готов подвергнуться любым поношениям...

- Возможно, вы и правы, - сказал Рошфор, задумчиво склонив голову на руку. - Но... Я пошлю с вами парочку гвардейцев. Они будут вас ожидать у входа, на всякий случай. Совершенно не лишняя предосторожность, когда имеешь дело с кем-то вроде герцогини де Шеврез. И не вздумайте отказываться.

- Да боже мой, и не подумаю, - серьезно сказал д'Артаньян. - С месяц назад я стал бы хорохориться и бахвалиться, кричать, что в одиночку выступлю против всех, сколько их там ни есть в особняке. Но вот теперь... Я кое-чему научился за это время - вашими молитвами, дорогой Рошфор...

К его легкому удивлению, проникнуть в особняк Роганов оказалось до смешного просто: собственно говоря, он и не проникал туда вовсе - раззолоченный лакей, с величием павлина уйдя докладывать о нем, вернулся очень скоро и сообщил, что "хозяйка просит господина д'Артаньяна войти" - со всей возможной почтительностью, достойной принца крови, ни тени презрительного взгляда, ни нотки пренебрежения в голосе, не говоря уж о том, чтобы заявить грубо, что именно шевалье д'Артаньяна здесь категорически не желают видеть и предлагают незамедлительно удалиться в самом похабном направлении. "Интересно, - подумал гасконец, шагая вслед за лакеем по анфиладе великолепных покоев. - Первое препятствие, по крайней мере, взято успешно... Быть может, вместо того, чтобы отгонять от порога, она решила принять дома, где, как известно, и стены помогают, и уж в привычной обстановке отвести душу, чтобы уязвить побольнее?"

Однако на лице герцогини он не увидел ни особого злорадства, ни готовности к бою - скорее уж она смотрела выжидательно своими прекрасными карими глазами: она была очаровательна, даже теперь, когда оказалась лютым врагом...

- Ну что же? - спросила герцогиня де Шеврез со своей обычной насмешливостью. - Вы ещё долго намерены меня разглядывать, как неотесанный провинциал?

- Герцогиня, я впервые вижу вас в роли герцогини, - сказал д'Артаньян чистую правду. - В вашем настоящем обличье. Без всяких белошвеек и обитательниц уединенных домиков на окраине Парижа...

- И каковы же впечатления? - прищурилась она.

- Вы великолепны, - сказал он. - И прекрасно это знаете.

- Хорошее начало. Можно выразиться, многообещающее. - Она выпрямилась, изящно причесанная, в достойном герцогини платье, сиявшая блеском самоцветов. - Мне обязательно раздеваться или достаточно будет, если я прилягу на это канапе, а вы задерете подол и расшнуруете корсаж?

В её вопросе не было ни тени насмешки - одна деловитость.

- Вы неисправимы, герцогиня...

- А разве вам этого не хочется, Шарль? - проворковала она невероятно пленительным голосом, словно те мифологические птицы, что совращали мифологического же древнего грека по имени, кажется, Отис Сей, о котором д'Артаньян краем уха слышал. - Бога ради, только не вздумайте возражать. Вы уже самозабвенно насилуете меня глазами... Разве неправда?

- Правда, - сказал он угрюмо. - Ну что поделать, если при виде вас всякий нормальный мужчина испытывает... Даже если он любит другую и удручен... Но в чем тут ваша заслуга? Это все природа...

- А какая разница? Ну что, мне прилечь?

- Нет, - сказал он хрипло.

- Вот как? - Она подняла брови, похожие на ласточкины крылья. - А мне-то показалось, что вы пришли каяться, просить прощения и сказать, что вы хотите возобновить прежние отношения...

- Вы только оттого меня впустили, что так думаете?

- Ну почему же, - сказала герцогиня безмятежно. - Мне просто стало интересно. Было время, когда я сгоряча готова была вас убить, но у меня отходчивый характер... И я вовремя опомнилась.

- Вот как? - саркастически усмехнулся д'Артаньян. - Меня дважды пыталась отравить Констанция Бонасье - перед самой моей поездкой в Англию и не далее как сегодня утром. Я полагал, вы к этому приложили руку...

- Я?! Нет, вы действительно в это верите? Милый Шарль, яды - совершенно не в моем стиле. Не люблю эти итальянские штучки. Не стану скрывать, я говорила парочке любовников, что с превеликой охотой принесла бы цветы на вашу могилу... но, говорю вам, вовремя опомнилась!

- Я не шучу. Констанция дважды пыталась меня отравить.

- Серьезно?

- Слово дворянина.

- В таком случае даю вам слово, что это не я... Не мой стиль.

"А ведь я ей, пожалуй, верю, - несколько оторопело подумал д'Артаньян. - Я её уже немного знаю - насколько мужчина может знать женщину, особенно такую, - и что-то подсказывает: она не врет..."

- Бедненький! Вас, значит, пытались отравить? Наша крошка Констанция иногда бывает ужасно сердитой... Чем вы ей насолили? Может, в постельку с ней лечь отказались? Ну, тогда я её понимаю... Дворянина, отвергшего любовь красавицы, только травить и следует...

- Я говорю совершенно серьезно, Мари.

- Да я верю, верю! Значит, вы решили, что это я... Фи, какие пошлости! Хорошо еще, что у меня не хватает духу на вас сердиться. У меня есть свои маленькие слабости, Шарль, и одна из них - вы. Знаете, иные коллекционируют старые медали и монеты, ещё какую-то рухлядь... Ну, а я коллекционирую любовников. И не просто вульгарных самцов с устрашающими причиндалами и умением ими пользоваться - нет, я чуточку умнее. Я коллекционирую людей незаурядных. А вы в свое время оказали на меня неизгладимое впечатление этой вашей проделкой - выдав себя за другого, не просто поимели вволю бедную доверчивую женщину, но ещё и впутались в серьезнейший заговор. Вот только потом повели себя совершеннейшим идиотом... Но я все же не теряю надежды, что вы одумаетесь. И безрассудно было бы в этих условиях своими руками уничтожать один из ценных предметов коллекции... Я ничего подобного Констанции не поручала. Для меня вообще стало новостью, что она умеет пользоваться ядами...

- Кто в таком случае? Королева?

- Не думаю. Опять-таки это не стиль Анны. В конце-то концов... У Констанции могли быть и собственные мотивы, правда?

- Вы с ней спали? - спросил д'Артаньян.

- Фу, как грубо и совершенно по-мужлански... Каюсь, я с ней позволила себе немного позабавиться... Вы ревнуете? - добавила она с надеждой.

- А с королевой у неё не было случаев... немного позабавиться?

- Ну и что, если так? Шарль, вы же нормальный мужчина. Как по-вашему, неужели молодая, темпераментная, здоровая женщина не имеет права позабавиться на стороне, если её муж совершенно ею пренебрегает? Причем вдобавок даже не изменяет с другими - а просто погряз в самом пошлом целомудрии...

- Теперь многое начинает складываться в ясную картину... - удовлетворенно сказал д'Артаньян.

- Что вы имеете в виду?

- Вы знаете, что Констанцию десять лет назад заклеймили в Венеции тамошним клеймом? На плече?

- Господи, откуда? За что?

- За то, что она была любовницей одного знатного отравителя - и вдобавок его прилежной ученицей, участвовавшей в нескольких убийствах? Вы знаете, что она за последние десять лет отравила несколько человек во Франции и Англии - а может, где-нибудь ещё - ради заработка? Вы знаете, что она, собственно, не имеет права на фамилию Бонасье, поскольку к моменту брака с галантерейщиком уже была замужем самым законным образом? Но сбежала от мужа, когда ей не удалось отравить и его?

- Боже мой, Шарль, что за напраслину вы возвели на бедную девочку... Неужели вы так настроены против человека только за то, что он из простого народа?

- Кто? - усмехнулся д'Артаньян. - Констанция, она же Камилла? Она из дворян, пусть и захудалых, её настоящее имя - Камилла де Бейль, а по первому мужу она носит титул графини...

- Шарль, вы меня поражаете!

- И тем не менее, все это - чистая правда.

- Ну и что? Мало ли какие грешки у кого водятся за душой...

- Грешки?

- А вы что - святой отшельник, что так легко осуждаете других? Каким боком вас это касается?

- Я же говорил: она дважды пыталась отравить и меня. А сегодня утром по её поручению похитили Анну Винтер и увезли в неизвестном направлении...

- Ах, вот оно что! - герцогиня метнула на него сердитый взгляд. - Я-то, дуреха, решила, что вы все осознали, истосковались по моим объятиям и пришли мириться... А вы, оказывается, ищете свою синеглазую куклу?

- Более того, - сказал Д'Артаньян. - Я рассчитываю узнать у вас хоть что-то о Констанции, что мне поможет напасть на след...

Герцогиня надменно сдвинула брови:

- Шарль, вы заходите слишком далеко! Я не из тех, кто благородно помогает осиротевшему кавалеру отыскать свою соперницу. Чтобы вы мяли простыни с ней, а не со мной? Нет уж, благодарю покорно! Если вы пришли только за этим, извольте удалиться. Проваливайте к чертовой матери, проще говоря. Боже, какая наглость! Я ему должна помочь отыскать его любовницу! Что я вам - святая Цецилия?

- И все же мне кажется, что вы поможете... Что-то о Констанции вы все же должны знать: знакомые, привычки, быть может, места, где она может удерживать пленницу...

- Шарль, убирайтесь к черту! Я позову слуг...

Не тронувшись с места, скрестив руки на груди, д'Артаньян преспокойно спросил:

- Послушайте, Мари, а вы не боитесь получить из точеных ручек Констанции яд в вине?

- Я?! С какой стати? Да я для неё была сущей благодетельницей! Я её щедрейшим образом вознаграждала за постельные забавы! Я её устроила королевской камеристкой в Лувр! Я её свела с вельможами, благодаря которым она сколотила недурное состояньице! Наконец, я её положила в постель к королеве, отчего ей тоже последовали сплошные выгоды...

- То-то и оно! - воскликнул д'Артаньян. - Вот то-то и оно!

И с превеликой радостью увидел на лице герцогини первые, ещё смутные, неосознанные подозрения и страхи.

- Что вы хотите сказать?

- Да просто хочу спросить: Мари, неужели вы действительно не понимаете, что больше ей не нужны? Более того, вы ей, по-моему, уже мешаете... Констанция-Камилла, я сам убедился, чертовски умна и невероятно пронырлива. Как по-вашему, она долго будет сносить ситуацию, при которой вы для неё являетесь чем-то вроде хозяина веселого дома?

- Выбирайте выражения!

- О, простите... - раскланялся д'Артаньян. - Но вы ведь уловили суть? Где гарантия, что она втайне не стремится занять при королеве то место, которое пока что занимаете вы? Плевать, простите, что вы - герцогиня, а она - дворяночка из захудалых. Что, никогда так не было, чтобы люди взлетали на самые вершины из грязи? Возьмите Кончини или совсем уж свежий пример - Бекингэма... Ну так как же, Мари? Вы в самом деле не понимаете, что она может уже тяготиться ролью услужающей? Если ей удастся оттереть вас от королевы...

- Глупости! Мои отношения с Анной настолько прочны...

- Отчего же голосок у вас легонько дрогнул? - напористо продолжал д'Артаньян. - Мари, вы умница, как бы я к вам ни относился, но вы - умница... Вы когда-нибудь слышали о постоянных королевских симпатиях? Вы когда-нибудь слышали о фаворитах и фаворитках, сохранявших свое влияние десятилетиями? Редчайшие исключения лишь подтверждают правило, как выражается мой ученейший знакомый шевалье Рене де Карт... Мари, вы ввели её в те круги, где она уже может вполне обходиться и без вас, более того - не на шутку опасается вашего соперничества... Она теснейшим образом спуталась с англичанами, даже не с Бекингэмом - с лордом Винтером, который служит герцогу с прохладцей, а на деле разыгрывает свою партию, преследует свои собственные цели... Помните, какие идиллические отношения царили меж всеми вами, участниками заговора Шале? Вы сговаривались с Гастоном и принцем Конде извести короля и кардинала - а сами в то же время подначивали меня убить обоих... Неужели вы считаете, что кто-то другой, те же англичане, тот же Винтер, не способны поступить точно так же и с вами? В конце-то концов, к чему Бекингэму терпеть рядом с королевой человека, имеющего на неё столь сильное влияние, как вы? До поры до времени вы с ним можете идти одной дорогой, но неизбежно настанет миг, когда ваши пути решительно разойдутся... Вы, по большому счету, не нужны победившему Гастону Орлеанскому. Вы не нужны победившему принцу Конде. Всякий победитель, если он достаточно крупная и независимая фигура, старается, чтобы вокруг было как можно меньше претендентов на те же лавры... И та же малютка Констанция, получив ещё пару горстей золота, подсыплет вам в стакан порошочек без цвета, вкуса и запаха, и вы едва успеете понять, что умираете... Все, кого я видел, едва успели...

Он замолчал и долго выдерживал хорошо рассчитанную паузу. Удар был нанесен в самое слабое место, какое только имелось у герцогини, - в то место, где родятся подозрительность, недоверие, коварство. Таковы уж нравы и характеры тех, кто погряз в заговорах, - они постоянно вынуждены подозревать друг друга, и, видит бог, не без веских оснований...

- Вы играете со мной, - сказала герцогиня, но по её тону д'Артаньян уже понял, что правильно выбрал место для удара и безошибочно угодил в него. - Вы играете со мной, преследуя свои собственные цели...

- Ну разумеется, - сказал д'Артаньян. - Не думаете же вы, что я из чистого расположения к вам явился вас предупредить, чтобы держали с Констанцией ухо востро? Конечно, у меня есть свои цели... но в данный момент они у нас с вами общие. И мне, и вам выгодно остановить Констанцию. Вам даже выгоднее, чем мне: я-то, по крайней мере, уже знаю, чего от неё ждать, и в третий раз на ту же удочку не попадусь. А вот вы... Мы - мимолетные союзники, Мари. Так давайте, пусть краткий миг, действовать рука об руку...

Казалось, она колеблется.

- В конце-то концов, я могу её отыскать и без вашей помощи, - сказал д'Артаньян решительно. - Вы мне всего лишь упростите задачу, и не более того. Пожалуй, вы действительно ни при чем - это чисто её проделки... Она окончательно переметнулась к Винтеру. А значит, очередной заговор - вы ведь не остановитесь, правда? И вы, и Гастон, и все остальные... - может окончиться успешно. Но в его успехе и заложено ваше несчастье. Вы все же легкомысленны, Мари. Вы когда-нибудь потеряете осторожность и непременно отопьете глоток вина или прохладительного питья из стакана, куда Констанция незадолго перед тем вытряхнула пару крупинок из своего знаменитого перстня - большого, старинной итальянской работы, с огромным красным карбункулом, пустотелым внутри и представляющим собой надежное хранилище для ядовитого порошка... Самое смешное, что мне искренне будет вас жаль. Ничего не могу с собой поделать, настолько вы очаровательны... Я буду жалеть о вас... но сейчас для меня на первом месте стоит обязанность выручить Анну.

- Но зачем ей Анна? - спросила герцогиня чуточку жалобно, чуточку растерянно.

Уловив в её голосе эти нотки, д'Артаньян ещё более возликовал - он ещё более продвинулся к цели.

- А вы не знали? - усмехнулся он. - В самом деле, не знали? Анна была женой старшего брата Винтера. Наследниками состояния, титулов, имений и денег остаются она и её сын. Винтер отравил брата - как теперь совершенно ясно, при помощи Констанции-Камиллы, - но далее не продвинулся. И Констанция взялась ему помочь довести дело до конца. За схожую услугу Винтер предлагал мне в Англии сто пятьдесят тысяч пистолей. Вряд ли Констанции он заплатит столько же - но в любом случае достаточно, чтобы она забыла о вас и ваших поручениях... Меня пытались отравить ещё и из-за того, что я стал одним из немногих, посвященных в эту историю. Теперь вы её тоже знаете. - Он безжалостно улыбнулся, скорее, оскалился. - Вы не рискнете меня убить здесь, Мари. У вас в особняке, могу спорить, нет опытных головорезов, одни недотепы-слуги, умеющие лишь пыжиться и чваниться. А я неплохо вооружен, и возле вашей двери меня дожидаются два гвардейца - не говоря уж о том, что в Пале-Кардиналь прекрасно знают куда я направился... Знаете, как я поступлю, Мари? Что я постараюсь довести до сведения Винтера, уйдя отсюда?

Вот теперь он увидел в глазах очаровательной Мари настоящий страх.

- Шарль, вы не можете... - прошептала она. - Это подло...

- Быть может, - кивнул он. - Но сейчас я способен на любую подлость - благо свершить её предстоит с людьми, которых никак нельзя отнести к моим настоящим друзьям. Вот именно... Выйдя отсюда, я постараюсь, чтобы до Винтера как можно быстрее дошли слухи, что вы все знаете об этой истории. И тогда ваша жизнь станет невероятно увлекательной - смерть может таиться в каждом куске, в каждом глотке... Я чудом вырвался из рук Винтера и знаю, на что он способен. Вряд ли он и с вами будет церемониться. Что его остановит? То, что вы любимица французской королевы? Какой вздор, право! Я уверен, он и своему королю вкупе с Бекингэмом подсыпал бы яд, если это помогло бы ему вырвать у Анны права на наследство... Всего наилучшего, Мари. Я и так потерял с вами много времени. Вы не хотите помочь мне? Ваше право. Но и меня никто не обязывает помогать вам сохранить вашу драгоценную жизнь... Всего наилучшего!

Он взял свою шляпу и решительно повернулся. Сделал два точно рассчитанных шага - не слишком быстрых, но и не слишком медленных. Это был решающий момент. Оставалось верить, что ум герцогини де Шеврез, её подозрительность и жажда жизни возьмут верх над нерасчетливыми обидами...

- Подождите! - раздался за спиной вскрик. Д'Артаньян медленно обернулся:

- Да?