Чтение 21–й страницы книги ~Уши в трубочку~

Торкесса в страхе смотрела на яркий экран, где в разрешении тысяча двести восемьдесят на тысяча двадцать четыре пошел отсчет: 01.20... 01.19... 01.18...

Я спросил потрясенно:

- Но почему?

- Что не так?

- Почему, - спросил я, - все эти мудрые и могучие сверхцивилизации, что владеют галактиками, которым подвластны время и пространства... которые зажигают и гасят звезды... почему они так стремятся сюда, на Землю?

Кварг был явно ошарашен моим вопросом. Долгую минуту смотрел в мое лицо, его глаза становились все мудрее и печальнее.

- Все еще не понимаешь? - переспросил он.

- Не понимаю, - ответил я честно.

Он подвигал складками на лбу. Глаза его мудро блеснули, а голос стал глубже и печальнее:

- А сейчас?

Я в свою очередь посмотрел на него, тоже подвигал кожей на лбу. И наконец пришло понимание. Настолько огромное и ужасное, что оно пронзило меня, как пучок фотонов пронзает инфузорию.

- И что же делать? - спросил я безнадежно.

- Артефакт, - сказал он значительно. - Артефакт!.. Если его добыть... добытчику не будут страшны никакие противники. С помощью артефакта легко открыть порталы в другие миры! В том числе и потусторонние... в вашем, привычном смысле... Ты сместишь планы, то есть измерения, узнаешь великое прошлое Земли!

- На фиг мне прошлое, - возразил я. - Все равно что читать во вчерашней газете номера выигравших лотерейных билетов. Меня интересует будущее!

Кварг подумал, ответил торжественно:

- И это возможно. Артефакт позволит заглядывать в будущее на миллион лет!

- Ого, - сказал я. - Давай!

Он посмотрел на меня, потом на мою протянутую руку. Я нетерпеливо пошевелил пальцами.

- Что ты возжелал?

- Артефакт, - объяснил я. - В который буду заглядывать.

Он воздел очи горе, из тощей груди вырвался такой могучий вдох, что качнул меня, как сильным ветром.

- Эх, Ваше Величество!.. Если бы все было так просто... Но чем крупнее цель, тем на большую вершину придется карабкаться. А артефакт... о, это величайшая цель!

Я подумал, предложил:

- Тогда, может быть, выберем что-нибудь помельче?

Палец на курке его пистолета слегка сдвинулся, вот-вот грянет выстрел, я напрягся, какой же я дурак, если не успевал подхватить свое оружие, то надо было хотя бы подобрать пистолет Искандерберга или его горилл, вон целый арсенал, у этих быков могучие пушки, все как один магнумы с самой убойной силой.

- Я и выбрал, - ответил он с торжеством, - мелкую цель, очень мелкую, но которая подобралась к источнику чересчур близко!

- Да где близко! - воскликнул я. - Ты хоть намекни, где он, этот источник! А еще лучше, пальцем укажи! Торкесса прошептала мне с пугливым восторгом:

- Какой ты хладнокровный! Даже сейчас выуживаешь информацию...

- Я просто опытный, - шепнул я в ответ. Как ей объяснить, что если злодей с пистолетом загнал нас в угол, но не стреляет, а наслаждается своей ролью и патетически выбалтывает все свои и чужие тайны, то в опасности он, а не мы. - Не трусь...

- Но как же не трусить...

- Помощь придет, - шепнул я и покосился на труп минотавра. Он не подавал признаков жизни, кровь продолжала вытекать из многочисленных рваных ран. - Примерно через двадцать секунд...

- Так точно?

- Да, нужно выдерживать ритм.

- Какой ритм?

- Нормальный. Иначе драйва не будет.

Она раскрыла хорошенький ротик, но глаза в испуге смотрят на Кварга, тот с гнусной ухмылкой водит стволом пистолета из стороны в сторону, беря на мушку то меня, то ее.

- Ну вот и все, - сказал он почти сожалеюще, - диспут о Добре и Зле закончился... Добро всегда побеждает Зло, так что кто победил, тот и Добро. А так как это я...

- Погоди, - сказал я, заметив, что минотавр начинает шевелиться. - А как же непротивление Злу?

Он усмехнулся:

- Это толстовщина, что ли? Ты в каком веке живешь?

- Я в этом, - ответил я медленно. Минотавр с усилием поднимал пистолет, рука его вздрагивала, и хотя я понимал, что в любом случае убьет Кварга с первого же выстрела, хотя вообще-то стрелок хреновый, проверено на опыте, но решил помочь, сказал громче: - Ты не учел один постулат Добра...

Кварг задержал палец на спусковой скобе, глаза блеснули любопытством:

- Какой?

- А вот какой... - проговорил я, видя, как напрягся минотавр в последнем усилии.

Грянул выстрел, Кварг выгнулся спиной, будто в поясницу с разбега ударил рогами тореадор. Пистолет красиво взлетел в воздух, сделал два оборота, я подставил ладонь, и рифленая рукоять с привычным чмоканьем впечаталась в ладонь. Кварг упал на колени, в груди дыра, через которую бурно хлещет кровь. Пуля пробила его навылет, оставив туннель, как будто его прогрыз толстый упитанный крот.

Он в изумлении смотрел на пистолет в моей руке. Рот открылся, хотел что-то сказать, оттуда хлынула кровь.

- До встречи... в аду...

- Я не спешу, - ответил я и выстрелил ему в лоб.

Пуля разворотила череп, а Кварг, нелепо выворачивая колени, завалился навзничь.

Торкесса, жалобно вскрикнув, вскочила на ноги и бросилась к минотавру.

- Не надо, - сказал я тихо. - Он мертв.

- Откуда ты знаешь?

- Знаю, - ответил я мудро и печально. - Это я точно знаю.

Она остановилась над минотавром, я видел, как покачивается ее тонкая фигурка. Затем ее плечи затряслись от рыданий, она повернулась и с разбегу бросилась мне на шею.

- Он мертв, мертв!.. А мы даже не знаем, как его зовут! Почему он это сделал?

- Есть такое слово - долг, - сказал я значительно.

- И что?

- И ничего, - ответил я. - Если не понимаешь, сопи в тряпочку.

- Ты все о'кей?

- Да, - ответил я, обнимая ее одной рукой. - Да, все...

Я резко развернулся, оттолкнув в сторону, Кварг, весь залитый кровью, с перекошенным в смертельной ненависти лицом уже на ногах, выхватил крошечный пистолет из-за пазухи и как раз поднимает для выстрела, но с мощью танкового оружия громыхнули один за другим три выстрела из его же магнума в моей руке. Тело Кварга затрясло, как осиновый лист на ветру, пистолетик выскользнул серебряной рыбкой и упал к моим ногам. Я отправил его пинком в сторону, прямо под ноги торкессе.

Кварг рухнул, не сгибая ног, земля вздрогнула от удара.

Я подошел и еще дважды нажал на спусковую скобу, каждым выстрелом всаживая по пуле в левый и правый глаз. Даже если пули снова не заденут мозг, без глаз не очень-то побегаешь, да и кровь уже заполнила соседний овражек. Ах да, мы ж в помещении, и очень, так сказать, высоко.

Торкесса вздрогнула, взгляд метнулся к зловещей красной коробочке, глаза округлились, она поспешно обернулась:

- Бомба!.. Мы забыли про бомбу!

Я мельком взглянул на циферблат, большой такой, с великолепным цветным дисплеем высокого разрешения, на котором медленно отсчитываются цифры: 00.21... 00.20... 00.19... 00.18...

- Еще восемнадцать секунд! - ответил я успокаивающе. - Успеем смыться.

- Тогда поторопимся, - сказала она поспешно. - Завод огромный! Когда начнет здесь все валиться и взрываться...

Она отступила на шаг, что-то металлически щелкнуло. Я додумывал мысль, валиться и взрываться здесь будет в самом деле все, хотя вроде бы одно железо и бетон, голые конструкции, однако начнется такое, будто в каждом углу склады динамита и гексогена, а также цистерны авиационного бензина. Вообще-то, самолеты давно уже летают на керосине, он не взрывается, но пусть будет на бензине, на цистернах бензина, на эшелонах бензина и даже напалма, напалма, напалма, да побольше, побольше... А завода не жалко, их до фига всюду, все заброшенные, всюду кишмя кишат всякие подозрительные личности, че гевара на че геваре, хоттаб на хоттабе, а в ковши с металлом прыгают терминаторы...

Рядом раздался вскрик боли. Торкесса исчезла. Я оглянулся, обнаружил ее сидящей прямо на полу.

- Сделай же что-нибудь! - вскрикнула она отчаянно.

Я всмотрелся, одна нога красиво вывернута, лодыжку охватывают широкие стальные челюсти, похожие на медвежьи. Я сразу узнал капкан на медведя и с холодком просек коварный план Кварга, что сумел подстраховаться на случай гибели, чтобы утащить и нас с собой. Встретимся в аду, вспомнил я его многозначительные слова.

- Что сделать? - сказал я задумчиво. - Вообще-то, лиса сама отгрызает лапу... Погоди, я там у входа видел пожарный щит. Никуда не уходи, хорошо? А я схожу за пожарным топориком.

Она сказала в страхе:

- Не успеешь! Да и не разобьешь тем топориком, это же легированная сталь!

- А при чем тут сталь, - пробурчал я. - Ладно, сейчас что-нить придумаем, только не мешай.

Поморщившись, снял свой башмак, а потом носок. На пятке пламенеет красный волдырь, я осторожно надавил кончиками пальцев, водяной пузырь сместился в сторону. Торкесса отчаянными глазами смотрела за моими непонятными манипуляциями, поглядывала на бомбу, и, когда снова смотрела на меня, я еще видел отпечатавшиеся на сетчатке ее глаз сменяющиеся красные цифры.

- Да сделай же что-нибудь! - умоляла она. - Мы умрем, но я хочу, чтобы это было в объятиях! Я должна признаться тебе...

Я поспешно выставил ладони:

- Погоди! Не брякни ничего такого, о чем пожалеешь.

- Но бомба сейчас гагахнет!!!

- Еще одиннадцать секунд, - успокоил я. - Пойми, нет смысла вот сейчас резать провода. Какой бы я ни перекусил, время только побежит быстрее, поняла? Это закон.

Она прошептала:

- Что ты говоришь? Какой закон?

Я пожал плечами, медленно надел носок, а затем и другой, обулся, пошевелил пальцами.

- Не знаю. Наверное, универсальный. Но случается так всегда.

Она прошептала с еще большим страхом и непониманием:

- Так тебе уже приходилось...

- Да, - ответил я. - Конечно. Много-много раз.

Выждав, когда на табло цифра 00.01 готовилась смениться на 00.00, я перехватил ножницами проводок. Не помню, красный, черный или зеленый, какая, на хрен, разница. На табло все замерло, а тиканье прекратилось.

Торкесса в великом изумлении уставилась большими глазами на бомбу, дотянулась до меня, жарко поцеловала. Я сказал с неловкостью:

- Такой поцелуй... Я готов целый день бомбы обезвреживать. Даже бактерило... бактерело...

Она вдруг отстранилась, в испуге посмотрела в мое лицо. Горячая краска залила ее щеки, губы заалели ярче, она прошептала в диком смущении:

- Я не помню, что я говорила... Я не сказала ли что-нибудь...

- ...что противоречило бы королевской чести? - закончил я. - Нет-нет, Ваше торкесское Величество, вы были безукоризненны. А ваши сиськи я почти не заметил.

- Скотина, - сказала она с отвращением. Подумала, переспросила с недоумением: - Как это не заметил? А кто вцепился обеими лапами?

- Ах, - ответил я, - не выдавай мечты за реальность.

- Ты... ты... может быть, ты вообще не умеешь...

Я развел руками, мол, согласен, только не приставай больше, а она вспыхнула от смущения, ощутив, что перегнула, мужчин никогда нельзя бить в такое место в наивной надежде, что тут же бросятся доказывать обратное, скорее постараются доказать на всех ее подругах, на ее муже и любовнике, на ее кошке и даже аквариумных рыбках, а также на вещах, которые привыкла надевать на выход в свет.

- А теперь не двигайся!

Я легко расцепил дужки капкана, торкесса охнула, но поднялась. Снова охнула, ухватилась за меня.

- Уходим, - сказал я. Проходя мимо минотавра, наклонился, заметив, что его левая рука сжата в кулак. Между пальцами блеснуло. Я с трудом вытащил ключ, на колечке выбит адрес. - Спи спокойно, друг...

Торкесса спросила тихо:

- А что теперь?

- Жизнь - это движение, - ответил я мудро, - одни шевелят извилинами, другие хлопают ушами.

Мы вышли через дырку в заборе, за нашей спиной мерно подрагивает земля и доносится ровный успокаивающий гул: могучие сталелитейные агрегаты продолжают выдавать никому не нужную сталь, устаревшую и недостаточно высочайшего качества, разливают в исполинские ковши, затем по формам, перевозят из цеха в цех, обрабатывают, превращают в громоздкие детали, станины огромных станков, затем везут дальше, там слышится хруст, исполинский пресс ломает, сминает, превращает в ровные кубики металла, все это отправляется на переплавку.

Я оглянулся сожалеюще, так уже привык к этим могучим взрывам пиротехники за спиной, и чтобы догоняющая стена огня, жаркая и оранжевая, как кипящее солнце, чтобы толчок в спину, и мы красиво и замедленно взлетаем, подброшенные волной, нас несет на гребне волны, как в ласковых ладонях, нежимся и красиво помаваем, а потом уже без всякой нежности нас бросает оземь, торкесса спрашивает, о'кей ли я, а я красивым мужественным голосом отвечаю, что да, все о'кей...

Видать, маловато этих заброшенных заводов осталось, мелькнула мысль, иначе бы все здесь вдрызг...

Торкесса тоже оглянулась, спросила жалобно:

- Ничего не понимаю!.. А теперь что?

- Теперь будем ждать, - объяснил я. - Мы наделали шороху, верно?.. Теперь они сами выйдут к нам.

- Ты это уже говорил, - напомнила она.

- А разве так не случилось?

- Но не два же раза подряд?

Я отмахнулся:

- Это раньше два одинаковых эпизода считались дурным вкусом, а теперь жизнь приблизили к искусству, а искусство - к жизни. Это значит, что какая у людей серая и унылая жизнь без малейших просветов и надежды что-то изменить, как разве что насобирать пробок от пепси, такое и само искусство!.. То есть правдивое искусство. Ты ведь за правдивое?

Она обалдело кивнула, хотя в глазах отчаянная жажда брехливости в искусстве, обмана, как и страстное желание слышать от мужчины ласковые слова, пусть даже выучил их по учебнику сексуальных отношений для городского транспорта.

- И что теперь? - повторила она жалобно.

- Будем ждать, - тоже повторил я, - хорошо бы где-нибудь в таком месте, где исключены встречи со знакомыми.

- Почему?

- Ну, скажем, если встретишь одноклассницу на соседней улице - одно, а если встретишь ее же в джунглях Амазонки - другое, не так ли?

Она испугалась:

- Мы отправимся в джунгли Амазонки? Но там же анаконды, кочевые муравьи, злые попугаи, и у меня нет купальника...

- Женское мышление, - сказал я, - самое прямое в мире. Даже в Галактике. Я же сказал - к примеру... Хотя если подумать, то в этом что-то есть. Если в джунглях Амазонки к нам подойдет школьный приятель и начнет выведывать тайны Вселенной, то мы как-нибудь да допрем, что не наш это приятель, не наш...

Она смотрела испуганными глазами. Вздохнула обреченно:

- Заказывать билеты?

- Погоди, - ответил я. - Это не так просто. Это вы по всем галактикам, как стрекозлы, а нам из одного района в другой переехать - пять виз оформлять. Хотя...

Я задумался, она спросила с тревожным любопытством:

- Что?

- Хотя, говорю, в нашем случае это может пройти почти незаметно. Даже без упоминания или с коротким упоминанием. Но я не уверен, что нам придется забираться так далеко. Достаточно забраться в подмосковный лес поглубже, к примеру, в Южное Бутово, чтобы любая встреча с людьми показалась подозрительной.

Я умолк, тревожно огляделся. Она тоже осмотрелась, спросила шепотом:

- Что?.. Ну говори же, что?

- Пока не знаю, - ответил я отрывисто. - Говорим уже долго... Сейчас должно произойти.

- Что?

- Не знаю, - огрызнулся я. - Либо взрыв, либо погоня.

- От кого? Прости, за кем? Мы всех уже победили...

- Не знаю, - ответил я в беспомощности. - Но мы вот уже, сколько прошло, полчаса или почти час, говорим и говорим, кровь все время приливает к голове, а это не есть нормально. Человек не может быть все время умным. Это его раздражает. Если продолжать, начнется неуправляемая реакция... Одни идут в сауны с чужими женами, другие бьют стекла в телефонных будках. А третьи... третьи вообще записываются в педофилы.

Она сказала нежно:

- Дорогой, позволь мне помочь тебе. В смысле, решить твои проблемы. Тебе нужно, чтобы кровь отлила от головы?.. Нет-нет, убери пистолет, я не то имела в виду. Я могу помочь тебе с этой проблемой.

Я посмотрел на часы. Смутное беспокойство быстро перерастает в сильнейшую тревогу. Я просто чувствовал, как зеленый свет в моей голове начинает вспыхивать красным, а на большом табло зловеще высвечиваются крупные буквы: "Опасность!"

- Ну да, - сказал я нервно, - а потом убегать, поддерживая обеими руками расстегнутые штаны? Да враги помрут от хохота! Нет уж, лучше умереть как мужчина, чем как засранец, так что пусть молчат про дизентерию, а пишут, что умер от сифилиса.

Она сделала большие глаза, как всегда, когда не врубается, и пусть не врубается, ей так идет, нервы мои натянулись до звона, если кто-то хрюкнет или сама торкесса чихнет, я либо помру от инфаркта, либо подпрыгну до облаков, и в этот момент впереди в темноте что-то зашевелилось. Не раздумывая, я выпустил туда весь рожок из Калашникова, а затем, отшвырнув за ненадобностью, выхватил пистолет и сделал два контрольных выстрела в темноту.

Шатаясь, вышел на подгибающихся ногах огромный детина, в опущенной руке помповое ружье, но мы сразу поняли, что поднять уже не может: рука почти оторвана в локте, еще пять глубоких ран в груди, глаза закатываются. Я не стал ждать его последних слов, этой чести удостаиваются только боссы, неважно, какого цвета у них шляпы, поднял пистолет и нажал курок.

Широкая дыра образовалась посреди лба, но здоровяка только тряхнуло, он сделал два шага вперед, я подумал, что мозг могло и не задеть, возможно, он совсем недавно поменял пол, тогда все понятно...

Я хотел выстрелить снова, женщины, как известно, живучее, однако колени детины подломились, я отступил в сторону, давая ему возможность с грохотом и сотрясением окрестной почвы завалиться мордой вниз.

- Все-таки был и умер мужчиной, - заметил я с облегчением.

- А что, ожидал женщину?

- Если демократ, то мог и пол поменять. Для политкорректности!

Темнота при ближайшем рассмотрении оказалась полумраком бытовки, где обычно обитают гастарбайтеры с Украины.