АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ |
|
|
АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ |
|
|
|
Майданов раздраженно отмахнулся.
- Даже если так, что с того? Сержант оккупационной армии просит руки русской девушки. Не в этом ли великий смысл, к которому нас подталкивает Провидение?... Он не настаивает, не требует, не берет по праву сильного, а именно просит руки. Он хочет, чтобы у него была семья, дети...
- У него, - буркнул Лютовой.
- У них, - поправился Майданов нервно. - У них!... Не в этом ли великий замысел Творца, чтобы два великих народа не враждовали, не воевали, упаси Господи, а вот так...
Бабурин сказал с негодованием:
- Ага, чтоб они наших баб?... Нет уж, лучше мы их...
Лютовой сказал Майданову:
- А самому вам каково с таким союзником?
- Я сам по себе, - ответил Бабурин с обидой. Подумал и сказал значительно: - Я сам себе - партия!
ГЛАВА 9
Зима прошла под двумя равнозначными знаками: иммортализм и Таня. Я понимаю, конечно, что это неравнозначно - иммортализм успеет остановить человечество на краю пропасти и повести к Богу, а Таня тревожит и обещает блаженство только мне, однако что делать, я понимаю, что живу в теле животного, которое только временами осознает свою божественную природу. Понимаю, борюсь, но, как говорится, в беге с препятствиями чаще побеждают препятствия.
Мы встречались часто, обычно у меня, несколько раз у нее дома, в отсутствие мужа. Вообще-то можно было и при нем, Таня сказала об этом прямо, но я, поколебавшись, сослался на свои религиозные принципы. Какие? Да свои собственные, у меня своя вера, своя религия и даже своя церковь. Она приняла это как шутку, но я в самом деле уже разрабатывал даже то, что можно было бы назвать Новой Церковью.
Вообще из всех церквей сейчас существует только ислам, остальные превратились в кладбища. В лучшем случае - в богадельни, в пристанища для психически больных, для слабых духом, нищих и увечных. Только в исламе все еще не просто сильные духом, но возникают новые мощные течения, что в какой-то мере будут... ну, конкурентами.
Ислам перешел в наступление по всей планете, первым поняв и приняв, что мир - един. Сколько бы ни говорили тупари, что надо различать ислам и исламских террористов, это все фигня. Наступает именно ислам. А то, что Турция, скажем, сидит вроде бы спокойно, да еще и член НАТО, и Саудовская Аравия не посылает свою армию, так ведь ни в одной войне вся страна не идет в наступление. Для этого существуют особые люди, называемые армией, все остальные работают, учатся, ходят в кино, словом, не воюют. Но страна тем не менее наступает.
Несомненно, ислам обратил на себя внимание. И сильно обратил. После первых же терактов пошли истошные крики о том, что всех их надо стереть в порошок, разбомбить, изничтожить, в распыл... Но прошло время, и начались разговоры, что с исламом придется считаться. Что придется идти на уступки. Что придется как-то интегрировать его в общемировую систему, то есть самим отказаться от каких-то сторон своего такого приятного скотства, а ислам в ответ на это откажется от каких-то слишком уж строгих черточек в самом исламе.
Это и были основные цели ударов ислама по Торговому Центру, взрывов танкера, поездов, самолетов.
Да, страны и народы очень быстро сливаются в единое Целое. Штаты хотят, чтобы весь мир стал такой понятной им Америкой. Чего хотят другие страны, можно в расчет не принимать - одного хотения мало. Но Штаты - да, они, чувствуя свои играющие мускулы, начинают диктовать всюду.
Не думаю, что этот урок с серией взрывов по всему западному миру не пошел на пользу. Да, для сохранения своего лица Штаты еще раз нанесут страшные удары по горам, превратят их в груды песка, красиво погоняют эскадры авианосцев по мировым океанам туды-сюды, туды-сюды, но дальше что?... А дальше придется требования ислама воспринимать всерьез...
Вернусь к надоевшей даже мне аналогии с Древним Римом. Богатому, культурному, просвещенному, полному всяческих свобод, особенно - в половой сфере. И к его противникам - диким, тупым, неграмотным христианам, которые, как известно, если придут к власти, первым делом сожгут библиотеки, разобьют мраморные статуи с изображениями голых богов и героев... мол, срам какой, убьют Гипатию, ибо женщина должна сидеть дома и прясть... Кстати, христианка тех лет должна была поменьше показывать свое лицо, а волосы так и вовсе прятать под платком. Женщина с открытыми волосами называлась распущенной. Ничего не напоминает из требований Талибана? К тому же, если мне не изменяет память, христиане должны были носить бороды...
Как при таком наступлении христианского Талибана должен был поступить умный образованный римлянин? Понятно, что девяносто девять и девяносто девять сотых с пеной у рта защищали свой "цивилизованный" Рим, видя в христианах лишь грязных тупых фанатиков. Еще бы не фанатиков: как жертвенно христиане принимали жуткую смерть на арене Колизея, растерзываемые львами!... Как их распинали тысячами, а они от своей веры не отрекались!
Но как поступает тот единственный из ста тысяч римлянин, видя наступление на его красивый просвещенный мир этих странных людей с другими ценностями? Да, все верно: спрашивает у своих же римлян: а так ли уж мы цивилизованны? А в самом ли деле христиане - только террористы, бандиты, трусы, гады? Ведь они, не дрогнув, идут на крест, на распинание, на арену Колизея, но от своих идей не отрекаются? Ах, просто отморозки?...
Да, на такого римлянина орут, его обвиняют в предательстве. Обвиняют свои же умные и просвещенные соратники. Мол, неча с ними разговаривать, неча им давать слово, всех в Колизей на корм львам, а варварские орды взять и рассеять крылатыми ракетами!... Но этот римлянин, что требует уважительного разговора с талибами, спасает Рим от разгрома гораздо более страшного, чем мог бы случиться, - нашлись римляне, что вступили в диалог, приняли ислам, признав его высочайшую ценность, смягчили его, окультурили и стали первыми отцами церкви.
Однако будь их больше, начни они этот процесс раньше, Рим не был бы разгромлен даже так, ведь его почти раскатали по камешку. И, возможно, знаменитую женщину-математичку Гипатию не забили бы на улице лишь за то, что грамотная. И больше бы мраморных статуй уцелело. И ночь Темных Веков была бы короче. И светлее. И сейчас летали бы не самолетами "Аэрофлота", а космолетами, обедали бы на Марсе, ужинали на Венере, а трахаться прилетали бы на грешную Землю...
Так что удар по Торговому Центру, катастрофы поездов в тоннелях, взрывы танкеров, самолетов - всего лишь дружески протянутая рука ислама для мирных и неторопливых бесед о сосуществовании.
Да, я - тот самый римлянин. Богатый - у меня квартира в элитном доме и "Форд Эксплорер", просвещенный - степень доктора наук, изнеженный благами цивилизации, доступностью женщин, гладиаторскими боями на аренах футбольных стадионов, высокой поэзией, компьютерными играми, Интернетом, неспешными беседами с философами о смысле жизни во время прогулки по аллее, украшенной с обеих сторон прекраснейшими мраморными статуями богов и героев... Как должен поступить я, когда вижу наступление на свой родной Рим грязной орды дикарей с их тупым и нетерпимым Христом, которому так далеко до наших просвещенных и радостных богов, что разрешают все и даже сами совокупляются как друг с другом, так и с животными, птицами, рыбами?...
Если у атлетов, что беспрерывно качают железо, вздуваются чудовищные мышцы, то у меня, не будь литого черепа, мозги были бы уже размером с монгольфьер средних размеров. Я чувствовал их жар и давление, надо бы измерить, наверняка постоянная температура уже как у вороны, где-то за сорок два по Цельсию, а то и по Кельвину, а давление, как у паука-прыгуна, что умеет поднимать на пару сот от нормального.
Да, но это давление, а вот настроение чаще всего опускается ниже нуля. Все-таки я человек этого века, привык к комфорту, сам ценю жизнь... свою, конечно, и во всем предпочел бы обойтись без насилия. Особенно, если это касается не какого-нибудь Васи Пупкина, а себя, любимого, или даже общества, частью которого являюсь.
Но, увы, для великих свершений насилие необходимо. Ну, прожили бы древние египтяне тихо и мирно, сохраняя свои жизни, которые все равно конечны и даже коротки, и кто бы вспомнил Египет? Но нашелся жестокий правитель, заставил выстроить пирамиды, обтесать целую гору, мол, хочу сфинкса... Да, многие погибли от голода, холода и раздавленные камнями. Но тогда эти пирамиды послужили ракетно-ядерным щитом Египта. Соседи со страхом смотрели на пирамиды, воочию видели мощь этого народа и... не рыпались. Прошло шестьдесят веков - и все еще весь мир потрясенно смотрит на дело рук человеческих!
Но мыслимы ли пирамиды без насилия над личностями, жизнями, судьбами?
Сегодня, вернувшись довольно поздно со службы, услышал со стороны веранды довольный смех, громкие голоса. Показалось, что услышал звяканье чашек. На дворе март, ранняя весна, воздух прогрелся так, что на веранде уже дважды собирались на тусовку, но, увы, без меня.
Выглянул, за нашим рояльным столом распивают чаи помимо Майдановых еще и соседи с левой половины
этажа - Шершень и его новый сосед, въехавший в освободившуюся недавно квартиру, высокий сухой старик, голова снежно-белая, но в глаза бросаются прежде всего огромные, как приклеенные, снежно-белые брови - кустистые, с торчащими, как сосновые иглы, волосами. У него все еще хватает сил ездить в какие-то экспедиции, занимается раскопками, потому весь черный от палящего солнца, а снежные брови и белые керамические зубы блистают, как снег на черной вершине Карагеза. Зовут его, если не ошибаюсь, Немковым. Шершня знаю, а этот Немков у нас за столом впервые, хотя на улице встречаю часто, несколько раз вместе поднимались в лифте, здороваемся, но за одним столом не сидели, не сидели.
Майданов замахал обеими руками, привстал:
- Бравлин!... давайте к нам! Такое солнышко!
Я сказал торопливо:
- Только приму душ!
Везде должен быть лидер, мелькнуло в голове. Вон Майданов вроде бы никудышний, но это ему с женой пришло в голову поставить хороший просторный стол, взять на себя заботу о чае, и вот уже потянулись соседи со всего этажа, иногда приходят с других этажей, хотя этот же Шершень, Немков и прочие их соседи могли бы поставить такой же стол, создать свою тусовку...
Наша психика такова, что все тянутся к первому. Свою тусовку станут создавать, если здесь, у нас, покажется чем-то неуютно. Причем, очень неуютно.
В ванной жарко, на горячие трубы страшно смотреть. Но вода сверху ударила холодными плотными струями, я с наслаждением скреб ногтями затвердевший пот и прочие экскременты, что тело вышвыривает через пористую, как у коня, кожу.
Все- таки в этих тусовках, мелькнула мысль, "а ля соседи" что-то есть особое. Если бы архитекторам удался замысел и все жильцы вот так бы вечером за чайком, преферансом, домино или неважно чем, то мы бы держались бы намного терпимее не только с соседями, но и с соседями соседей. Лютовой, что с охотой отправил бы всех евреев в газовые камеры, здесь спокойно беседует с евреями на самые разные темы. Они находят много общего в плане воспитания молодежи, у них общие взгляды на искусство. Приди в самом деле время газовых камер, Лютовой, как минимум, метался бы по городу, стараясь спасти "своего" еврея, а то и вовсе восстал бы против этого метода решения "еврейского вопроса".
Будь у нас соседом глава ваххабитов, и то соседство вынудило бы нас соблюдать общие правила уживаемости, а за столом сперва бы говорили на тему: есть ли жизнь на Марсе, вреден ли сахар, а потом в чем-то сумели бы понять друг друга, в чем-то повлиять, а в этом и есть главный смысл прогресса без войны.
Немков что-то вроде Майданова, даже работает в смежной области, а Шершня знаем как человека, у которого в доме живут шмели и вылетают через дырку в окне на прогулки. Если Немков - мягкий, интеллигентный, уступчивый, то Шершень...
Вытираться я даже не стал, прошлепал голым на кухню, сожрал большой бутерброд, добавил кусок колбасы и тоже сожрал - не налегать же на печенье и сухарики Анны Павловны, оделся и вышел на лестничную площадку. Шершню пока еще симпатизирую, до сих пор не попал под его жало, но, человек трезвый, понимаю, что рано или поздно попадусь. И тогда моя рациональность уступит... э-э... чуйствам. Все-таки живем спинным мозгом, а головной - на побегушках.
Майданов расцвел, завидя меня в дверном проеме. Это же третий доктор наук за их столом, не так уж часто бывает, сегодня же Анна Павловна всем подругам расскажет, какие люди у нее за одним столом, какие милые, интеллигентные и высокообразованные соседи, одних докторов только трое, остальные вот-вот ими станут. Про Бабурина можно не упоминать, а можно и сказать, ведь он - ценнейший носитель особых генов будущего гения, к тому же Бабурин уже сейчас - глава болельщиков "Спартака", а это такое движение, что вот-вот выдвинет своего кандидата в президенты страны...
В мою чашку полилась светло-коричневая струя, аромат свежезаваренного чая потек нежный, волнующий, изысканный. Я отхлебнул, прислушиваясь к разговорам. Говорил Майданов, а значит, речь о нашем жутком прошлом, когда сверкающие невинной белизной Штаты разрушили железный занавес и спасли нас от ига коммунизма. Бабурин молча дул чай и жрал сухарики, Немков вежливо поддакивал, а Шершень вертел головой, провожая взглядом залетевшую осу.
- А что скажете вы, Бравлин? - спросил вдруг Немков.
С его стороны это было вежливое вовлечение в разговор новопришедшего, но опрометчивое вовлечение. Проповеди Майданова о том, что мы должны целовать Штатам задницу за спасение от коммунистической заразы, меня достали давно. По возрасту я не успел побывать членом партии, но комсомольский билет в кармане в свое время носил, и все, что там записано, находило отклик в моем сердце.
- Вам мое мнение не понравится, - ответил я зло. Уже завелся, надо бы сперва что-то про погоду, гастроли знаменитого Берта Гудмена, но раз просили, то получайте: - Как бы ни говорили о мерзости девиза иезуитов: "Цель оправдывает средства", но СССР с Запада разрушали именно самыми подлейшими средствами! Здесь строили царство всеобщей справедливости, а из-за рубежа вливали пропаганду, что всеобщей справедливости нет и не может быть на свете! Мол, человек - подл, подл, подл! Здесь говорили о чистой любви, а с Запада шла волна откровенного секса, здесь о чистоте отношений, а оттуда волна пропаганды наркотиков, однополых сексуальных отношений, оправдания трусости и предательства! Как же, любая жизнь дороже всех моральных ценностей и установок...
Майданов вежливо улыбнулся, у него есть великолепный ответ:
- Оттуда много чего шло. И сейчас идет. Но что берем...
- А чего стоит, - сказал я, - суперпропагандистская волна о лагерях смерти, о невинно пострадавших? Этих "невинно пострадавших" надо брать в кавычки, ибо где, когда, какие осужденные признавали себя виновными? Нет, все они ангелы, пострадавшие от несправедливого режима! Конечно же, все они политические борцы. Даже Чикатило - борец за свободу самовыражения личности, права которой ограничило тупое полицейское государство! Включите телевизор: какого вора где ни схватят - тот с достоинством заявляет, что налицо политические мотивы, а он абсолютно невиновен! И вот какая удача: обнаружены целые лагеря этих невинно осужденных, целый ГУЛАГ!
Немков сдержанно улыбался. Он, старый коммунист, и сейчас верен идеалам коммунизма и очень жалеет о гибели СССР.
- Да, - сказал я зло, - историю пишет победитель! Строители были побеждены разрушителями. Теперь разрушители навязывают свою трактовку. Отныне только она считается не только единственно правильной, но и вообще единственной. Как и то, что войну с Германией выиграли США, а Россия вообще не участвовала.
Майданов наконец позволил себе слегка поморщиться:
- Вы утверждаете, что в лагерях ГУЛАГа были только воры и убийцы?
- Разве я такое сказал? - возразил я. - Не передергивайте. Я сказал, чем именно пропаганда Запада делает ГУЛАГи. А вы найдите хоть строчку, что в ГУЛАГах сидели и обыкновенные уголовники. Которые грабили, насиловали, убивали... Укажите мне такую строчку. Как я понял по их пропаганде, у нас вообще уголовников ни в одном лагере не было, а везде только чистые, невинные диссиденты.
Немков сказал печально:
- Увы, уже по нашей пропаганде.
Оса улетела, Шершень наконец обратил внимание на нас, гораздо менее интересных существ, сказал неожиданно:
- А по-моему, Советский Союз разрушили не столько Штаты, сколько обыватели. Обыватели, что живут в каждом из нас. Я вроде бы продвинутый и достаточно самоотверженный государственник, но, думаете, меня не раздражало, что каждый день надо в очередях тратить часы? Думаете, я не говорил несколько раз в день, что в США жизнь лучше... основываясь только на том, что там нет очередей, а бытовых товаров больше?
Немков вздохнул.
- Как вспомню, так вздрогну. Не хватало всего. Все приходилось "доставать". А это раздражало даже самых самоотверженных и преданных. Коммунизм хорошо строить в сытой и благополучной стране, чтобы было чем жертвовать, от чего отказываться. Или чтобы был ясный ориентир, до какого срока нужно "потерпеть". Хрущев пытался выйти из положения, пообещав в шестьдесят первом году, что через двадцать лет будет построен коммунизм. А при коммунизме, как помните, всем будет хватать всего, и каждый будет брать "по потребностям", то есть сколько захочет. Но наступил восемьдесят первый, а дело с места не сдвинулось. Пришлось придумать особую фазу "развитого социализма", которого в теории не было, но положения дел это уже не спасло.
Шершень развел руками, едва не смазав Бабурина по морде:
- Обыватель в каждом из нас - просто Шварценеггер, Кинг-Конг, Годзилла! В Юсе решили, что с ним бороться бесполезно. Сдались, отдали ему царский жезл, корону, папскую митру, вообще - всю власть, мудро решив, что свою обывательскость будет защищать зубами, когтями, рогами и шипастым хвостом. Так и случилось. И защищает, да еще и получает сочувствие и понимание от подленькой части души каждого из нас.
Майданов возразил:
- Ну уж, Павел Геннадиевич, вы уж совсем западную демократию втаптываете... Еще Черчилль сказал, что...
Немков досадливо отмахнулся.
- Да знаем, что он сказал! Но почему слова Черчилля - закон? Мало ли что он сказал?... Он выпивал в день по литру виски и выкуривал по сигаре, считая это единственно верным образом жизни, так вы ж не курите сигары?... И пьете, вероятно, не по литру? Коммунизм - строй намного выше и чище, чем демократия, да еще такая отвратительная, как западная. Другое дело, что коммунизм с таким человечеством, как вот мы с вами, практически недостижим... Теоретики коммунизма слишком хорошо думали о таком животном, как человек. Начитались французских прекраснодушных утопистов... Высокие и благородные цели построения коммунизма были близки только первым строителям, а уже следующему поколению стали непонятны. Зато мы, в том числе и старшее поколение, видели, как сыто жрут, как свободно трахаются там, в Юсе, и нам, даже старшему поколению, жутко хотелось тоже жрать от пуза, хотелось свободы порнухи, свободы секса, свободы от всех норм!
В дверях появился Лютовой, окинул всех цепким взором, поклонился с насмешливым достоинством.
- Желаю здравствовать честной компании...
- И тебя, - гоготнул Бабурин, - тем же концом в то же место!... Га-га-га!...
Анна Павловна засуетилась, засияла, ринулась с чашкой и блюдечком к свободному стулу.
- Вот чайку с малиновыми листочками!... На даче собирала, одни витамины!... Свеженькие...
- С клопами? - спросил Лютовой. Анна Павловна обиделась:
- Клопов я стряхивала!... Они только на ягодах сидят!
- Ага, - сказал Лютовой, он отодвинул стул, присел, - тогда я лучше с сахаром, если не возражаете... Все коммунизму косточки перемываете? Или доказываете друг другу, что ислам - грязное, отвратительное, подлое, трусливое, бесчестное... и так далее по словарю синонимов на слово "Зло"?
Майданов сказал язвительно:
- Зато теперь, с вашим приходом, поперемываем косточки евреям. И послушаем, какие они, оказывается, Зло для человечества!
Лютовой отпил, поморщился, горячий, перевел дыхание и сказал достаточно мирно:
- Обыватель достаточно грамотно защищает свои обывательские свободы, умело оперируя словами "свобода", "общечеловеческие ценности", а также периодически называя оппонента фашистом, антисемитом, расистом, шовинистом и патриотом. А тот должен сразу растерять все доводы и поспешно отступить, растерянно оправдываясь, что он-де никакой не антисемит, так как у него бабушка еврейка, знакомые - евреи, и сам он - Кацман Абрам Израилевич в шестом колене.
- Да уж вы точно не Кацман, - сказал Майданов победно.
- Точно, - ответил Лютовой с удовлетворением. - Вы еще не заметили, что наступает время, когда обвинения в антисемитизме перестают действовать? Слишком уж перегнули с этим палку, присобачивая к месту и не к месту. Даже не сами евреи, а услужливые шабес-гои, стараясь показаться господствующим в любом обществе и во всех сферах евреям хорошими и преданными слугами. Примерно так же кампанию по борьбе с пьянством, начатую Горбачевым, услужливые идиотики на местах превратили в повальную вырубку виноградников, что сильно помогло сбросить Горбачева вместе с его властью.
Бабурин гоготнул, спросил:
- А правда, что первым антисемитом был Господь Бог, который Адама и Еву из рая в шею пинками под зад?
Майданов взглянул на него почти с благодарностью. Бабурин при всей его глупости не раз разряжал напряженную обстановку, принимая огонь на себя. Выведенные из себя его тупостью, на него обрушивались и правые и левые, западники и восточники, Бабурин вяло отгавкивался, нимало не обижаясь, даже счастливый, что с ним говорят профессора, как с равным, и постепенно все снова становились родными и близкими членами одной тусовки.
- В шею пинками, - сказал Лютовой задумчиво, - богат русский язык!
- В шею под зад, - добавил Шершень. - Класс!... Это так же трудно перевести на другие языки, как и объяснить тупым иностранцам, что для нашего человека одна бутылка водки - нормально, две - много, а три - мало!
Немков кашлянул, привлекая внимание, заговорил задумчивым невеселым голосом:
- Вы не обратили внимание, что здесь, в России, когда речь заходит про Израиль, каждый... или почти каждый с восторгом начинает говорить, какие там молодцы? Мол, террористов сразу стреляют, Америке не кланяются, свою страну поднимают на голом месте, а не с чужих пенки снимают?... Но как только речь про евреев здесь, в России, всякий замыкается, умолкает. Или же наоборот, чересчур громко начинает уверять, что о людях надо судить по национальности, а сам так и шарит глазами по стенам в поисках следящих устройств?... Не нравится мне такое, не нравится... Я старый человек, многое видал, потому и говорю - не нравится. За долгую жизнь у человека... у старых людей, вырабатывается особое чувство, как у собак и муравьев, что чуют приближение землетрясения.
Лютовой посмотрел с интересом.
- И что же чуете?
Немков зыркнул на него из-под мохнатых бровей сердито, без соседской приязни.
- Напряжение. Пока только напряжение земной коры.
Наступило молчание. Некоторое время слышно было, как Бабурин прихлебывает чай, шарит в вазе, выбирая сухарики с орешками, затем Майданов, наконец, сообразил, на что намекает Немков, сказал с веселым удивлением:
- Батенька... да вы антисемит!
ГЛАВА 10
Страшное обрекающее слово ударило как молотом. Вокруг Немкова раньше сразу образовалась бы пустота. Майданов смотрел на него, уже поверженного, расплющенного, уничтоженного до седьмого колена, однако Немков с самым грустным видом кивнул, сказал медленно:
- Вся ирония в том, что я как раз Кацман Пьецух Абрамович. В шестнадцать лет, когда получал паспорт, удалось сменить имя, отчество, фамилию, пятую графу. Это все ерунда! Кто хочет оставаться евреем, тот останется. Я - остался. Мои работы по истории еврейской диаспоры можете почитать в Вестнике Академии наук, в различных тематических сборниках... Я - старый человек, мне скоро девяносто, я много видел, много знаю, а самое главное - мною уже не двигают простенькие эмоции, что двигают человеком оч-ч-ч-чень долго!... Я могу видеть вещи такими, какие они на самом деле, а не так, как хочется.
Его слушали с жадным любопытством. Даже Бабурин поставил чашку, явно боясь выронить. После перестройки все эти Ивановы враз объявили себя Ивансонами да Иванбергами, ринулись менять паспорта на еврейские, но этот до сегодняшнего дня не проронил ни слова о своей подлинной национальности.
- Да, - сказал Немков после паузы, - да... я антисемит. В той же страшной степени, как Барух Спиноза или, скажем, голландские раввины, предупреждавшие, требовавшие, а потом и впрямую запрещавшие принимать на откуп в Польше православные церкви... Вы не знаете того исторического факта, как именно вся Украина стала страной антисемитов?... Нет? Вы только про победы читаете? Так вот я вам напомню печальный исторический факт, который подтвердят все историки, но вспоминать о котором наши еврейские историки не любят. Итак, на Украине и следов антисемитизма не было - это тоже отмечают все, - До тех пор, пока правительство Польши не предложило еврейской общине Польши... взять на откуп православные церкви покоренной Украины. Вы знаете, что такое откуп? Одно время это явление было весьма популярно в Европе. Крупнейшим откупщиком, к примеру, был Лавуазье, открывший закон сохранения веществ. За что и был казнен в грянувшую революцию. За откупщичество, а не за открытие закона, естественно. Откупщик, это человек, который брался, к примеру, собрать налоги с какой-то области, региона или даже страны. Правительство по каким-то причинам не решалось или не умело, а откупщик брался. При этом отдавал правительству заранее оговоренную сумму, а себе оставлял все собранное сверх этой суммы. Понятно, с каким рвением он старался выдавить из населения побольше этого "сверх"! Еврейская община взяла на откуп все православные церкви на Украине! Итак, с того дня по всей Украине за посещение православной церкви была установлена плата. Польские власти оказались как бы ни при чем, а при каждой православной церкви отныне стоял еврей со стражей и собирал с украинцев, собирал, собирал... За его спиной, конечно, стояли вооруженные поляки, но собирал все-таки еврей! И торговался, требовал, настаивал, не пропускал в святая святых - церковь... В городских церквях брал по монете или по две с рыла, с деревенских брал курами, яйцами, гусями, салом, полотном, любыми изделиями, которые можно продать...
Лютовой вставил ехидно:
- Евреи брали сало?
- Евреи брали все, что можно было продать или перепродать, - ответил Немков безмятежно. Майданов смотрел на него с беспокойством, впервые самое страшное обвинение на свете - "антисемит" не сработало. Да и как-то странно его применять к старому еврею, который явно же не отказывается от своего еврейства. Даже подтверждает. Немков грустно продолжал: - И вот в массовом сознании рядового украинца за несколько поколений образ оккупанта-поляка вытеснился образом еврея, который не пускает, повторяю, в святая святых - церковь! Стоит, образно говоря, на его пути к Богу. В любую церковь, куда ни пойди, везде стоит еврей и требует либо денег, либо мяса, кур, яиц, сала, полотна за посещение церкви. За спиной, понятно, польские стражники, но молчат, а в церковь не пускает именно еврей!... И вот результат: одни за другим восстания, которые историки стыдливо называют антипольскими, но в которых в первую очередь вырезались полностью еврейские общины. После этих "антипольских" на Украине не оставалось ни единого еврея. Поляки остались, а евреи - нет. Потом, понятно, после долгих битв поляки одерживали верх, снова начиналось то же самое, пока Хмельницкий не сумел переломить ход борьбы, в очередной раз истребив все еврейское население на Украине. Украину провозгласил независимой, после чего воссоединил ее с Россией... Андрей Палиевич, вы так и не поняли, зачем я это так подробно рассказываю?
Майданов развел руками, открыл и закрыл рот. Лютовой посматривал с живейшим интересом, но помалкивал. Шершень снова увидел осу, поднял блюдечко с остатками чая и пробовал приманить охотницу за сладостями. Бабурин предположил:
- А нас евреи чем-то обидели. Говорят, Гитлер тоже был евреем, только бедным. Богатый еврей не выдал за него дочку, вот Гитлер и стал евреев... того, мочить! Сперва в сортирах, а потом по всей стране.
Немков отмахнулся:
- Молчи, дурилка. Андрей Палиевич, сейчас ситуация повторилась. Только евреи стоят не у входа в христианские церкви, а у любого входа наверх, будь это средства массовой информации, банки, правительства, наука, искусство, литература и прочее-прочее. А раздражение нарастает!... Вы спросите нашего уважаемого Алексея Викторовича, что происходит, когда раздражение перехлестывает через край?...
- Бред, - сказал Майданов с апломбом. - Времена черной сотни прошли. Русский народ чересчур инертен. А наша духовная составляющая чересчур сильна, чтобы наш кроткий и богобоязненный народ вот так снова решился на погромы... Все-таки вы - антисемит! Не знаю, из каких побуждений, но вы - антисемит!
Немков развел руками.
- Вот посмотрите, вы уже который раз за вечер назвали меня антисемитом. А что я сказал? Я ничего не сказал такого, чего не знаете вы, не знают другие. Общеизвестные факты, прекрасно известные из печати! Я сказал, что большую часть СМИ, банков держат в руках евреи. Вы тут же назвали меня антисемитом, но объясните, в чем здесь антисемитизм?... Э-хе-хе, я застал то страшное время, когда едва кто-то скажет что-то критическое о существующем строе социализма, тут же вокруг него образовывалась торричеллиева пустота. И все нервно смотрят с опаской из дальних углов. Не столько даже на этого опасного человека, сколько друг на друга: как бы кто не подумал, что я, вот такой правильный, общаюсь с этим человеком!... Вам не кажется, что сейчас ситуация повторяется?
Майданов сказал сердито:
- Не понимаю, о чем вы.
- Понимаете прекрасно, - сказал Немков отечески. - Да только вам страшно. На самом деле в глубине вашей конформистской души вам тоже это не нравится. Вы уже заглотнули воздух свободы, евреям за это особая благодарность, но теперь вам не нравится, что возникают и расширяются новые закрытые для обсуждения зоны. Закрытые даже для упоминания!
Майданов вскинул голову, проговорил свысока:
- Есть вещи, о которых даже говорить непристойно.
Лютовой опустил глаза в чашку. Я чувствовал его неловкость, внезапно возникшую неуверенность. Как если бы он вышел с обнаженным мечом на арену боя, а противник снял доспех и отдал ему свой меч. Хреновое положение, черт бы его побрал. Это Бабурин врезал бы... Нет, даже Бабурин заколебался бы, всем нам подавай хотя бы слабое сопротивление.
Немков все чаще поглядывал на Лютового, заговорил с прежней печалью:
- Стратегическая ошибка была в том, что любую критику действия любого еврея сумели связать с нападками на культуру вообще. На общечеловеческие ценности, на мировые ценности и так далее. Это дало неоспоримые тактические преимущества: можно критиковать кого угодно и как угодно, но никто не осмеливается сказать хоть слово в адрес еврея. Вроде бы здорово, но... раздражение нарастает как раз у шабес-гоев. У мальчиков, которые вынужденно выполняют требования еврейской верхушки, служат им, получают от них деньги и льготы. Что делает русский народ, когда прижат к стене, а умных доводов нет?... Он хватается за дубину. Но в чем особенность нашего времени?
Он прямо смотрел на Майданова, но чувствовалось, что обращается ко всем. Майданов развел руками:
- Ну, особенностей много...
- Применительно, батенька, применительно!
- Э-э-э... к данному вопросу?
- Именно.
- Не знаю, - ответил Майданов вынужденно. - Честно скажу, вы нас ошарашили. Это ничего, что я говорю за всех?
Лютовой кивнул, я тоже, Шершень встал и гонялся за осой, а Бабурин заявил громко:
- Как дубиной по рогам - хрясь!... Это уж точно.
Немков кивнул на Лютового:
- Видите нашего уважаемого Алексея Викторовича? Без иронии, уважаемого. Не знаю, как вы лично, но я уважаю. И за его работы, и за гражданскую позицию. Особенность данного периода истории в том, что сейчас берутся за дубину не извозчики, а интеллектуалы! Свобода - это, знаете ли, обоюдоострое оружие. Евреи много сделали Для торжества свободы во всех странах, нам свобода нужна была как воздух, но попутно свободу получили и все остальные народы. Но теперь тактическое преимущество, которое получили евреи, связав слова "еврей" и "культура" и заставив остальных принять эту связку, трещит по швам. Сейчас на засилье евреев начинают обращать внимание не простые слесари, те всегда были настроены... ну, знаете как, но и сливки интеллектуального общества туземцев. Более того, самых дальнозорких евреев это тревожит все больше. Я, к счастью, со своими опасениями не одинок. Ведь та еврейская община на Украине, что погналась за тактическими преимуществами... или скажем прямо: деньги ослепили разум, она не только была истреблена под корень, но и подставила под удар все следующие поколения евреев на Украине! Знаете ли, Гоголя из школьных программ вычеркнуть очень непросто. А это у Гоголя наиболее красочно, как за посещение церкви надо отдавать еврею последнюю курицу, последнюю краюху хлеба!... Не так ли, Алексей Викторович?
Лютовой, к которому Немков обратился так внезапно, опустил чашку, прямо взглянул Немкову в глаза.
- Наш милый Андрей Палиевич, - сказал он ровно, - очень хороший человек... Добрый. Услужливый. Я не хочу сказать "угодливый", это слово на Руси с приходом христианства стало чем-то... хорошим. Но ведь все святые у нас именовались угодниками. Самый большой угодник, мы бы его назвали холуем, - святой Николай. Николай-угодник.
Майданов спросил сердито:
- К чему вы это?
- Николай-угодник сделал все, - ответил Лютовой, - чтобы отвратить меня... да и многих, от православия. Знаете ли, дух угодничества... унижает. В прошлые века был необходим для выживания, но сейчас необходимости нет. Сейчас даже трусы расправляют свои хилые плечики. Спросом пользуются религии, где в цене гордость... Нет-нет, я молчу про ислам, слишком больная тема. Но - язычество? Словом, только сейчас наступает время свобод! Никто не хочет кланяться из-за страха или давления. Не знаю, понимает ли наш дорогой Андрей Палиевич, но именно он и ему подобные толкают евреев к новому холокосту, а Юсу - к уничтожению. Был бы он хитрее или подлее, я бы сказал, что он выполняет некое сверхсекретное задание Антиеврейского Центра по вызыванию ненависти к евреям.
Бабурин не выдержал, захохотал.
- Это Майданов-то? Ну ты даешь!
Немков смотрел грустно, вид у него был потерянный. Я осторожно поставил чашку, стараясь не привлекать его внимания. Немков заметил, повернулся ко мне.
- А вы что молчите, Бравлин?... Ведь тема остренькая! Наш милый Андрей Палиевич таких тем старается избегать, но вы не из тех, верно? Я читал ваши работы, читал... вы - очень злой человек, Бравлин. И очень далеко заглядывающий. Мне бывает страшно, потому что многие ваши выводы... увы, верные.
Он умолк, все смотрели на меня с ожиданием. Я развел руками.
- Честно, я предпочел бы увильнуть. Просто по привычке. Вы, конечно же, правы. Мы боимся такой темы. Избегаем ее чуть ли не на уровне рефлекса! Но это еще не рефлекс, не рефлекс... Мы все слышали, как шабес-гои часто повторяют придуманный их хозяевами якобы случай из нацистской Германии, мол, старик-интеллигент говорит: когда резали евреев - я молчал и не заступался, когда резали турок - я молчал и не заступался, когда резали армян - я тоже молчал, но когда наконец пришли за мной, то уже некому было за меня заступиться. Мораль - берегите евреев!... По своей примитивности это похоже на рождественскую сказочку, которые Лев Николаевич Толстой изволил писать для крестьянских детей, то есть тупо, примитивно, рассчитано на понимание даже недоразвитого, от которого русская интеллигенция по уровню интеллекта вообще-то на расстоянии ангстрема.
Лютовой хмыкнул:
- Анекдоты запоминаются лучше мудрых афоризмов! Вон посмотри на Бабурина. Он хранит в своей памяти сотни тысяч анекдотов... Как там, "дней минувших анекдоты от Ромула и до наших дней хранил он в памяти своей"?
Так вот Бабурин даст ему сто очков вперед! Верно, Бабурин?
Бабурин приосанился.
- Верно! Прямо ему в очко, га-га-га!... Сто раз уже слышал. Со всех сторон.
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 [ 21 ] 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
|
|