Чтение 21–й страницы книги ~Среда обитания~

Хинган протяжно вздохнул за моей спиной, пробормотал:

- Слишком хороша для настоящей бабы... Одалиска, что ли?..

- Какая одалиска? - возразил я. - Видишь, у нее ребенок!

- А зачем? Почему он не в инкубаторе?

- Не знаю. Наверное, в ту эпоху не было инкубаторов.

Я вспомнил рассказы Дакара о том, как рожали и растили детей в его времена, и не почувствовал прежнего отвращения. Должно быть, в этом был какой-то смысл - вероятно, больший, чем я способен представить и понять. Она так глядела на своего младенца...

Мы вернулись на закате, поели и провели ночь около машины. Я не мог уснуть, и Эри дала мне гип-номаску с сон-музыкой.

* * *

В последующие дни мы осмотрели весь город, передвигаясь чаще в воздухе, но иногда совершая пешие походы. Обычно Дакар выбирал какое-то здание, хранилище книг, музей, информационный или административный центр, и мы пытались проникнуть внутрь - на скафе, если это удавалось, либо лезли в щели и трещины под развалинами. Должен заметить, что без скафа мы достигли бы немногого и, вероятно, разделили бы судьбу Дамаска; скаф являлся для нас не столько транспортным средством, сколько крепостью, где можно отсидеться, умчаться от опасности или встретить ее сокрушительным контрударом. Опасностей же в этом мире хватало, а величина населявших его существ делала наши огнеметы, пули и гранаты почти бесполезными. Птицы были только одной из проблем, не самой серьезной; в воздухе они шарахались от скафа или не могли за ним угнаться, а на земле мы ползали в щелях и недоступных им полостях под грудами мусора. От насекомых, таких, как пауки, жуки, стрекозы и мухи, мы вполне могли отбиться, а остальные не доставляли нам хлопот - во всяком случае, ни муравьи, ни пчелы с осами и шмелями нами не интересовались.

Был, однако, зверь пострашнее птиц, жуков и пауков. Дакар называл этих тварей кошками и скармливал нам истории о том, как приятно держать подобное чудище на коленях, чесать ему брюхо или за ухом и слушать его утробный рык. Не исключаю, что это правда, если ты ростом в четверть жилого ствола! Но для нас эти мохнатые гиганты с полуметровыми клыками были пострашнее крыс. Они обладали способностью подкрадываться незаметно, отлично видели в темноте, с легкостью лазали по деревьям, шатались среди руин, подстерегая птиц, и одним прыжком покрывали чуть ли не сотню метров. Нас - то есть Хингана, Эри и меня - спасало обоняние, Дакар же и Мадейра, не владевшие охотничьим искусством, были беззащитны. К счастью, кошки боялись огня - я убедился в этом, встретив рыжее смрадное чудовище величиной с наш скаф. Мне повезло - баллон огнемета был полон...

Дакар говорил о других животных, гораздо крупнее кошек, о лисах, собаках и волках, но, очевидно, в город они не заходили. Среди этих развалин могли пропитаться только птицы, кошки, ящерицы, ловившие мух, и мыши - еще один зверь, меньший, чем крыса, и не такой опасный. Мышью являлось существо, убитое мной и Хинганом во время экспедиции в подвал, и с этим серым племенем мы сталкивались часто - они прорывали ходы, вполне подходящие для человека. Иногда мы пользовались ими, чтобы пробраться внутрь зданий.

Растительность тоже могла быть смертоносной. Я говорю не о случайном падении с ветви и не о той угрозе, которую несли сухие и острые сосновые иглы или смолистые выделения стволов, - деревья во всех отношениях казались, пожалуй, гораздо приятней и дружелюбнее травы. Дакар не очень разбирался в ее видах и, думаю, не представлял, какими она угрожает опасностями. Край некоторых травинок был острым, как лезвие ножа, другие одуряюще пахли, забивая все остальные ароматы, над третьими с воинственным гулом кружились пчелы, четвертые переплетались так, что приходилось пробивать дорогу разрядниками и огнеметами.

На двенадцатый день, когда мы исследовали книгохранилище рядом с главной городской магистралью, Мадейра влез в какие-то жуткие заросли, поднявшиеся среди бесплодных обломков кирпичей. Эти на редкость живучие растения достигали стометровой высоты; из стволов, прочных, но довольно тонких, тянулись ядовито-зеленые листья, остроконечные и иззубренные, а наверху раскачивались под ветром белесые цветы. Поверхность стволов и листьев была усеяна ядовитыми шипами - они, конечно, не могли проткнуть броню, но жалили Мадейру в лоб и щеки. Он с воплем выбрался оттуда; лицо и шея стремительно распухали, и нам пришлось вкатить ему успокоительного и обезболивающего. Крапива, сказал Дакар, лучше к ней не приближаться. Потом добавил, что из молодой крапивы варят щи.

Если не считать эпизода с крапивой, нескольких схваток с мышами и кошками и поединка с чёрной птицей, пытавшейся склюнуть Эри, мы пребывали в спокойствии и добром здравии. Все, за исключением Мадейры - опухоль спадала медленно, и он едва мог видеть сквозь заплывшие щелочки глаз. Хинган взирал на мир Поверхности с мрачным любопытством, Эри - с опаской, а я, соединив интерес с осторожностью, по временам продолжал размышлять о тайных целях кормчего Йорка. Дакар был печален, но это не сказалось на его энтузиазме и энергии; к тому же наша первая находка, ящики и статуи в подвале, наполнила его воодушевлением. Он спустился туда со мной и Долго бродил в полумраке, среди гигантских изваяний, бормоча под нос: "Афина... Афродита... Аполлон... три грации... Психея и Амур..." Перед картиной, изображавшей женщину с младенцем, он простоял минут пятнадцать - с таким лицом, будто на него свалился купол. Потом шепнул: "Мадонна Леонардо... Дьявол, сохранилась все-таки!" - и вытер глаза.

Поиски наши продолжались - час за часом, день за днем. Собственно, искал Дакар, мечтая обнаружить какие-то записи, книги или документы, прояснявшие смысл Метаморфозы - термин, придуманный им, чтоб обозначить изменения, произошедшие с людьми. Они, вероятно, его ужасали и уж наверняка не радовали; случалось, он мрачнел, садился в стороне от нас и погружался в горькие раздумья. В такие моменты даже Эри старалась не подходить к нему - он вроде бы не возражал против ее общества, но смотрел пустым взглядом, словно человек, нюхнувший "шамановки".

Что грезилось ему в эти минуты? Восставший город над огромной рекой, что превратился сейчас в руины? Дворцы и мосты, сияние огней, толпы людей-гигантов на улицах, падавшая с небес вода, замерзшая или жидкая, которую он называл снегом и дождем? Может быть, он видел дом, свое утраченное навсегда жилище, развалины которого так и не сумел найти? Или вспоминал о близких, о сыне и женщине, с которой прожил много лет?.. Я не спрашивал. Эри вздыхала, отворачивалась, прятала новое свое лицо и тоже молчала.

Поиски были тщетными - проведя среди руин более трех пятидневок, мы не раскрыли тайну Метаморфозы. Дакар полагал, что она свершилась в столетие за его уходом, но затруднялся назвать причины. Возможно, они скрывались в этих развалинах или в остатках других городов, но обнаружить их можно было лишь по счастливой случайности. Мы - такие крошечные, такие слабые, а древние камни так тяжелы! У нас не найдется механизмов, не хватит энергии, чтобы разобрать их, исследовать тысячи городов и, быть может, через тысячи лет разгадать загадку. Да и кому она была нужна? Не королям и грандам, не миллиардам подданных и, разумеется, не капсулям. Возможно, блюбразерам и кормчему Йорку, но с этим еще предстояло разобраться.

Мы вернулись к радужному пузырю АПЗ под холмом, проведав на обратной дороге дикарей. В их поселении ничего не изменилось - все так же кипели котлы, вздымался над трубами дым, сновали среди покрытых шкурами конусов гиганты с заросшими шерстью или безволосыми лицами. Их жизнь, в сущности, была такой же, как наша под куполами: работа, еда, развлечения, сон. Мы развлекались с клипами и одалисками, они - со своими женщинами, а еще бросали мусор в силовой экран, чтобы полюбоваться на яркие фонтаны. Невелика разница, гниль подлесная!

Дакару хотелось осмотреть остатки строений на холме - то, что он называл обсерваторией. Решив, что случай подходящий, я сослался на усталость от многодневного напряжения и сказал, чтоб обошлись без меня, а также без опухшего и ни к чему не пригодного Мадейры. Скаф улетел, а мы с ним остались на тетрашлаковой стене у пузыря - конечно, не одни, а с моим огнеметом. Хотя в принципе место было безопасней некуда.

Мадейра был уже похож на человека - шея и щеки почти нормальные, зуд прекратился, и только надбровья еще нависали над глазами, как пара мясных червяков. Но говорить это ему не мешало. Мы поболтали о чудесах Поверхности, о синих небесах и зеленых равнинах, о реках, звездах и древних городах, о дикарях-гигантах - и так, слово за слово, добрались до кормчего Йорка.

Мой приятель-блюбразер обычно разговорчив; на всякий предмет у него десяток мнений и гипотез, которыми он делится с такой охотой, что собеседнику рта не раскрыть. Но только я упомянул о Йорке, как он насупился и стиснул губы. Даже глаза прикрыл, то ли от усталости, то ли демонстрируя мне, что тема совсем неинтересна.

Я повернулся к экрану, переливавшемуся над нами огромной полусферой.

- Помнишь, что случилось с тварью, прилетевшей к нам в первую ночь? С мотыльком, как обозвал ее Дакар? Мы его убили, но голова попала в силовой экран и испарилась. Понимаешь, что отсюда следует?

Глаза его тут же раскрылись, насколько позволяла опухоль. Об этом он был готов поговорить.

- Конечно, понимаю! Экран не пропускает ничего живого и вообще никакой органики. Мы были в скафе и потому прошли через преграду - корпус из триплекса нас защитил. Не беспокойся, Крит! Как прошли, так и обратно вернемся.

- Возможно, вернемся не все, - сказал я.

- Почему - возможно? Дамаска уже нет... его не вернешь...

- Могут быть и другие потери. Один неуклюжий блюбразер, например, оступится и рухнет прямо в шахту. Красивый фонтан, немного пепла и броня, которая расплавится в приемном бункере... Печальная история, но Эри, Дакар и Хинган поймут. Всякий может оступиться.

Шрам на щеке Мадейры дернулся. Он с укоризной посмотрел на меня.

- А, теперь мне ясно! Вот почему ты остался, а их отослал!

- Вообще-то не за тем, чтобы сбросить тебя в шахту. Но если ты не желаешь отвечать на мои вопросы...

С минуту мы глядели друг на друга, как пара пачкунов перед дележкой ценной находки. Потом он отодвинулся. Я придвинулся к нему и щелкнул пальцами протеза - не хуже, чем кормчий Йорк. Пожалуй, даже лучше - все-таки есть у протеза преимущества перед обычной рукой.

- Ты этого не сделаешь, Крит! - завопил Мадейра. - Мы же друзья! К тому же партнеры!

- Вот и отвечай мне, как другу и партнеру.

- Это не мои секреты!

- От них, Мадейра, зависит моя жизнь.

- Это еще почему?

- Ты не понимаешь? В самом деле не понимаешь, крысиные мозги? Ну, тогда объясню. Стоит нам появиться в Мобурге, как кормчий будет об этом знать. - Я продемонстрировал Мадейре свой браслет. - И, возможно, решит, что я ему больше не нужен - ни я, ни трое остальных. Мы свою задачу выполнили - поднялись, осмотрелись и вернулись обратно, вместе с доверенным лицом и кучей важной информации. Лицо - вот оно, - я ткнул в Мадейру протезом, - а лишних для соблюдения тайны можно на компост пустить. На меня ведь уже три раза покушались, а кто и зачем - Пак ведает!

- Это не досточтимый Йорк! Он благороден, умен и...

- ...и хитер, гораздо хитрее вас, мечтателей да собирателей, - закончил я. - А что до благородства, то и мне оно не чуждо. Расскажешь, будешь жив. Это во-первых, а во-вторых, останемся друзьями. Согласен?

С партнером-Охотником я бы так не разговаривал. С другой стороны, партнер-Охотник не стал бы ничего скрывать.

Не знаю, усовестился мой приятель или напугался, а может быть, принял во внимание мои резоны, только лицо его стало задумчивым. Он посмотрел на небо, облака и солнце, глубоко вздохнул и произнес:

- Ладно, Крит, согласен! Спрашивай! Что ты хочешь знать?

- Ну, например, давно ли кормчий Йорк ходит у вас в благодетелях?

- Недавно. Года три, - ответил он. Любопытное совпадение! Эксперт Кассель из Кива называл такой же срок!

Повинуясь внезапно пришедшей догадке, я поинтересовался:

- Может, вам благоволит не один Йорк? И не в одном Мобурге? Как там насчет других куполов?

Помедлив секунду, Мадейра кивнул:

- Есть влиятельные люди, которых привлекают старина и, возможно, тайны Поверхности. Их немного, но тем не менее... - Он сделал паузу и признался: - Тем не менее их щедрость позволила нам привлечь к работам Черных Диггеров, приобрести ряд раритетов и оборудовать исследовательские центры - такие, как в тупике, где ты бывал. Кроме того, эти люди делятся с нами информацией - скажем, об этой шахте и заводе. - Мадейра покосился на купол, переливавшийся цветными пятнами. - Бесценная информация, из закрытых файлов ОБР и ВТЭК, но они имеют к ней доступ. И досточтимый Йорк, и почтенный Евфрат, и остальные.

Евфрат? Я вспомнил, что Йорк называл это имя. Сказал вполне определенно: мы действуем в контакте с ВТЭК и ОБР других куполов, и все, что нужно от меня и Евфрата... Закончил, правда, многоточием, и что за Евфрат, не признался.

- Кто он такой, этот Евфрат?

- Кормчий мобургского филиала ВТЭК, - пояснил Мадейра. - Я не встречался с ним лично, но, по словам Йорка, он человек весьма достойный и крупный коллекционер. Собирает изображения животных Поверхности, оставшиеся от Эпохи Взлета.

- Коллекционер, значит... - протянул я, подумав, что афера с неучтенным сырьем никак не могла состояться без важных втэков. Сырье ведь нужно вывезти и заказчикам доставить, а этого не сделаешь, минуя трейн-тоннели. Получалось, что ОБР и ВТЭК - союзники, и хоть их целей я не понимал, но уже догадался, зачем они связались с блюбразерами.

- Ты сказал, что, кроме Йорка и Евфрата, есть еще и другие любители древностей. Случайно не из Кива? А может, из Дайла и Сабира? Мадейра кивнул и добавил:

- В Шанхе и Хане нам тоже очень сочувствуют.

- Очень - это как? На сколько монет потянет? Смущаясь, покашливая и заикаясь, он назвал цифры, а потом признался, что благодетели командуют всеми счетами блюбразеров, в пьютерах всех куполов. Мудрый выбор! Где еще аккумулировать средства от незаконных поставок сырья? Блюбразеры - не фирма, не компания, товар не производят, налогов не платят, и счет их никому не интересен. Собственно, и не добраться до него, если не знаешь пьютерного кода.

О цифрах я переспросил еще раз, думал, что ослышался, - монеты было столько, что на нее удалось бы скупить всех Продуктовых Королей и Оружейный Союз в придачу. Или армию нанять, миллионов шестьдесят Свободных... Мадейра подтвердил, добавив, что не имеет полной информации - возможно, были еще благодетели, в других куполах. На что конкретно тратились эти гигантские средства и тратились ли вообще, он не знал и полагал, что благодетелям виднее.

Я собирался обсудить с ним разные гипотезы на этот счет, но в небе возникла темная точка, ринулась к нам, стремительно увеличиваясь в размерах, и спустя минуту рядом приземлился скаф. Мадейра облегченно вздохнул, глядя, как распахивается люк, выпуская наружу Дакара, и как Дакар бежит ко мне, подпрыгивая и почему-то размахивая излучателем. Волосы его растрепались, броня была расстегнута, нож съехал на живот, а притороченная к поясу сумка хлопала сзади по ягодицам. В общем, тот еще вид... Ну, что с него взять? Все же инвертор, не Охотник...

Он что-то вопил, но так неразборчиво, что до меня дошло лишь с третьего или четвертого раза:

- Я вспомнил! Я вспомнил, Крит! Клянусь мясными червяками и лягушачьей печенкой! Я вспомнил!

Демографический взрыв в странах третьего мира приведет к диспропорции в расовом составе планетарного населения. Последствием этого явится ожесточенная борьба за сырье и ресурсы, которая будет маскироваться под национальные и религиозные противоречия и территориальные претензии, абсолютно неразрешимые мирным путем. Терроризм превратится в государственную политику ряда стран, в том числе таких, которые располагают ядерным оружием и другими средствами массового уничтожения.

"Меморандум" Поля Брессона, Доктрина Восьмая, Пункт Второй

Глава 21

ДАКАР

Он вспомнил. Скаф парил над холмом, заросшим огромными дубами, кленами, соснами и елями, над древним одичавшим парком, где, вероятно, сменилось не одно поколение деревьев. Сверху можно было разглядеть тетрашлаковое шоссе, серой лентой взбегавшее на возвышенность, остатки ворот и ограды обсерватории и полуразрушенную башню главного телескопа; все остальное тонуло в буйной зелени, в покрове из трав, ветвей и листьев, милосердно скрывавшем руины. Из этих джунглей, разросшихся за тысячелетие, доносились стрекот и писк, шуршание и шелест, птичьи вскрики и щебетание. Надо думать, никто не нарушал покоя этого царства насекомых и пернатых - по крайней мере, за последний век.

Машина описывала круги в километре от древесных крон, и, подумав об этом, он тут же сделал поправку: не километр, всего лишь десять метров. Для успешных поисков - хотя он еще в точности не знал, что ищет, - приходилось мыслить в прежнем масштабе, соотносить дистанцию не с нынешними его размерами, а с шагом и ростом нормальных людей. Он смутно припоминал, что от обсерваторией башни вроде бы надо двигаться наискосок, в дальний угол парка, к одноэтажному бетонному строению, похожему на дот времен Великой Отечественной, только раз в пять побольше. Шел он, кажется, минуты три-четыре, что составляло четверть километра в прежних мерах, и по дороге встретил дуб у теннисного корта, гигантское дерево в пару обхватов, с черной морщинистой корой. Ну, это не ориентир, мелькнула мысль, теперь от дуба даже трухи не осталось.

Указав Хингану направление, он уставился на землю, неспешно проплывающую под ними в разрывах древесных крон. Конечно, ни дорожек, ни скамеек, ни теннисных кортов не сохранилось, да и сами развалины были неузнаваемы: вместо кирпичных зданий - бурые холмы и заросли крапивы, вместо бетонных - хаос разбитых плит и перекрытий да ржавые прутья арматуры. Но дот был прочный и должен был успешнее сопротивляться времени.

Дот, дот... Что-то еще было связано с этим словом, кроме воспоминаний о низком приземистом строении. Строение само собой, но был еще и человек, старый приятель, которого тоже звали Дотом...

Почему? Имя вроде бы не русское... Не имя, прозвище! - внезапно понял он и тут же увидел суховатое костистое лицо, зеленые глаза, впалые щеки и рыжую, тронутую проседью шевелюру.

Дот!.. Дмитрий Олегович Терледкий! Однокашник по физическому факультету! Учился в теоргруппе вместе с ним, еще на матмех ходил, слушать лекции по астрофизике... Димка Терлецкий! Димыч! А Дот - потому, что так подписывался: три заглавные буквы имени, отчества и фамилии...

Он застыл, потрясенный своим открытием, и в этот момент Эри коснулась его плеча.

- Искусственный камень, Дакар, огромные глыбы, а между ними - колодец или шахта... Не это ли ты ищешь?

Треснувший бетон, рухнувшая кровля, сосна, вцепившаяся корнями в одну из трещин, темный прямоугольный провал с остатками лестницы, казавшийся бездонным, обломки перекрытий невероятной толщины...

Он посмотрел вниз, вздрогнул и вспомнил все.

* * *

Не все сохранили верность науке в тяжелые перестроечные времена. Сам он стал писателем, но многие из его сокурсников, людей немолодых, на шестом десятке, трудились бухгалтерами или программистами, перебивались частным репетиторством или извозом на "Жигулях"-"копейке", а кое-кто не брезговал и телевизоры чинить или отделывать квартиры под евростандарт. Те, кто еще занимался физикой, перебивались с хлеба на воду: полсотни долларов в месяц - профессорский оклад, а у доцентов с кандидатами еще меньше. Жаловались, страдали и, чувствуя безмерное свое унижение, говорили: не за себя обидно, за российскую науку...

Димыч-Дот не жаловался и не страдал. Причин к тому имелось три, одна основная и две дополнительные. К последним относились полная свобода (Дот был холост и бездетен) и скудные, но регулярные гранты, перепадавшие его лаборатории; забот о семье Димыч не знал, а личные его потребности были примерно такими, как у древних пустынников с Синая. Что же касается главной причины, то состояла она в том интересе к науке, который не требует ни признания, ни степеней и наград, ни материальных благ; чистое святое любопытство - источник жизненных сил и нерушимый фундамент самоуважения.

Дот позвонил ему в начале мая, сказал, таинственно понизив голос: на чудо хочешь поглядеть?.. Ну, приезжай, писатель-фантаст! Он поехал. Сгинуть от почечной недостаточности, не увидев чуда, - это было бы слишком! К тому же с Димычем стоило потолковать о бренности земного и быстротечности времени, к которому Дот имел прямое отношение: его лаборатория занималась изучением темпоральных процессов в объектах Галактики, замкнутых в сферу Шварцшильда. Разумеется, теоретически и с помощью опытов, какие можно провести в земных условиях; сквозь эту сферу не просачивалось ничего, ни кванта света, ни даже нейтрино.

Доту передали бункер, построенный в шестидесятых годах для прецизионных экспериментов: сверху - бетонный колпак метровой толщины, а под ним - два подземных этажа и еще третий, самый глубокий, где находилось помещение, которое сотрудники Дота именовали нуль-камерой. Этажи соединяла лестница, достаточно широкая, чтобы протащить по ней шкаф или компьютер; на каждой лестничной площадке была дверь - овальный люк из стали, куда приходилось входить согнувшись. На минус первом этаже - небольшой коридор, пять кабинетов и туалет, на минус втором - зал с таинственными установками; ну, а на минус третьем - предбанник и нуль-камера. В общем, место экзотическое, достойное, чтобы его описали в романе.

Об этом он и думал, когда Никита, юный гений и помощник Димыча, спускался с ним по лестнице в предбанник. Там находились два стола - обычных, не письменных, полка с посудой, табуреты и холодильник. Вкусно пахло кофе, и кружка для гостя - большая, граммов на четыреста, - была уже полна. Дот сидел на табуретке с такой же кружкой в руках: рыжий вихор свисает на лоб, зеленоватые глаза смеются, ноздри костистого длинного носа подрагивают.

Обнялись. Он достал из сумки бутылку вина и две свои последние книги. Димыч поглядел на обложки, где мускулистые бойцы рубились с инопланетными чудищами, и уважительно пробормотал:

- Ну, Пашка, ты даешь! С благодарностью принимаю. Цена на книжки нынче кусается...

Выпили втроем вино, выпили кофе, поговорили о здоровье и друзьях-однокашниках, кто где служит и чем жив; потом Дот посмотрел на часы и кивнул Никите:

- Свободен, господин поручик. Танечке скажи, чтоб не беспокоили. Если позвонят из дирекции, у меня эксперимент. Важный и неотложный! Моделирование ядра квазара с целью проверки его гравитационной устойчивости к мировым константам.

- Такому они не поверят, Дмитрий Олегович, - усмехнулся Никита.

- Сам тогда придумай. В первый раз, что ли? Помощник исчез, а Дот с усилием повернул рычаг на бронированной дверце за холодильником.

- Старость не радость... когда-то пальцем открывал... Ну, Пашенька, заходи!

Он протиснулся в люк следом за Димычем. Камера была пуста - ни приборов, ни компьютеров, ни столов, ни другого оборудования. Голые серые бетонные стены, голые пол и потолок, если не считать четырех рефлекторных светильников по углам. На полу, в самом центре, нарисован белой краской круг - небольшой, можно перешагнуть.

- С полгода как вынесли оборудование, - произнес Дот, прищурившись и посматривая на круг. - Изучали, снимали спектры во всех диапазонах, а толку - ноль. Убрали весь хлам, чтоб не чинить помехи Феномену.

- Феномену? - Он тоже уставился на круг.

- Да, Паша, Феномену, причем с заглавной буквы. Вот здесь он и возникает, в самой середине, примерно в четырнадцать часов и с постоянным сдвигом. Через несколько лет мы будем наблюдать его в три пополудни, затем в четыре и так далее... Частота фиксированная, сутки с хвостиком.

- А смысл в чем? - спросил он, соображая, не разыгрывает ли его приятель.

- Смысл... если бы я знал смысл... - протянул Димыч, поглядывая на часы. - Ну, время у нас еще есть, целых двадцать семь минут, так что, Паша, расскажу во всех подробностях и ничего не утаю. Может, посоветуешь что-нибудь умное, а может, на что другое пригодится... роман там сотворишь или рассказ... - Он помолчал, потом вытянул руку к белому пятну: - Вот здесь, раз в сутки, в определенный момент появляется свечение. Такая, знаешь ли, призрачная колонна, вспышка или выплеск с заметной вихревой структурой и спектральными характеристиками... Ладно, бог с ними, суть все равно в другом. Появляется ненадолго, мелькнет и исчезнет, так что ты этот миг не пропусти. Стоит, Пашка, поглядеть!

- Это и есть Феномен?

- Да. Та его часть, которую можно обозревать и регистрировать, снимать на пленку и тыкать в нее разными предметами. Чем мы и занимались четыре месяца. Теперь прекратили. Думаем, что бы еще сотворить, но мысли пока - одна тривиалыцина.

У него вдруг кольнуло в почках. Сморщившись, он потер спину, вспомнил, что завтра ехать на диализ, нашарил в сумке тюбик с лекарством и проглотил таблетку. Потом спросил:

- Этот выплеск похож на электрический разряд? Что-то вроде шаровой молнии?

- И близко нет, Паша! Во-первых, никаких звуковых эффектов, ни треска, ни шипения, а во-вторых... Во-вторых, просто не похоже. Током не бьет, на мышах проверяли. Никита даже кота притащил...

- Природное явление, Димыч?

- Как же, природное! - Зеленые глаза Дота сверкнули. - Я же сказал: периодическое!

- В природе масса периодических процессов, тем более таких, которые идут с суточной регулярностью. Смена дня и ночи, например, или приливы...

Пятерня Дота взъерошила волосы.

- Кстати, о приливах... Ты еще помнишь, что такое приливное трение?

- Разумеется. Термин, которым обозначают влияние Луны на период обращения нашей планеты вокруг оси. Луна тормозит Землю, и наши сутки постепенно удлиняются.

- Вот именно! Помнишь, я сказал, что частота Феномена - сутки с хвостиком? Этот период выдерживается с поразительной точностью, и он таков, какими будут наши сутки через десять-двенадцать тысяч лет. Ну, и что ты теперь скажешь?

Они переглянулись, ясно сознавая, что оба находятся в некотором смущении. Затем он тихо произнес:

- Считаешь, что там, через десять или двенадцать тысяч лет, проводятся какие-то эксперименты? С машиной времени? На этом самом месте?

- Ты сказал!.. - Дот выпрямился и запрокинул голову к потолку. - Сказал! А теперь - насчет места, Паша. Место ведь не случайное! Если отбросить мудреную терминологию, в моей лаборатории изучают время. Представь, что в будущем тут сложится научный центр, и эта камера, - он широко повел рукой, - станет чем-то вроде исторической реликвии, местом, где проводились первые исследования. Весьма вероятно, что наши потомки, добившись успехов, решат, что запуски нужно проводить отсюда... Так сказать, из уважения к памяти предков... Тем более если будет точно известно, что эта камера в том или ином виде сохранялась на протяжении тысячелетий, начиная с 1962 года, когда построили весь комплекс. Ведь лучше места не найдешь! - Дот снова уставился в потолок. - Место прочное, надежное и безопасное... Ну, разумеется, могут быть и другие удобные пункты, но мы их не наблюдаем постоянно, а значит, не в силах обнаружить Феномен.

В почках кольнуло сильнее. Разволновавшись, он проглотил еще одну таблетку.

- Так что же, ты полагаешь, что этот выплеск - машина времени? Нечто, посланное из будущего в прошлое?

Дот покачал головой:

- Машина... Не будем мыслить столь примитивными категориями, Паша! Я понятия не имею, что они там творят, какие ставят эксперименты. Я не знаю, можно ли двигаться против потока времени или по нему, и что такое этот поток, я тоже ни бум-бум... Мы не можем выяснить, машина ли у них или другое устройство физической либо биологической природы. Известно лишь одно: наблюдается Феномен искусственного происхождения, и его периодичность соответствует земным суткам, таким, каким они будут через десять-двенадцать тысяч лет. Все остальное - предположения, гипотезы и домыслы.

Он ощутил, как по спине бегут холодные мурашки. Вместе с тем его охватило чувство глубокого удовлетворения, если не сказать восторга. Не каждый перед смертью сподобится увидеть чудо! Дот приглашал его очень настойчиво... Может быть, хотел преподнести ему подарок? Показать такое, о чем приятно вспомнить и скрасить этим воспоминанием последние минуты? Знал ли Дот о его неприятностях с почками, о том, что он обречен? Мог узнать - у жены или у сына...

Мысли промельнули стремительно и исчезли. Он спросил:

- Среди этих домыслов и гипотез есть что-то разумное? Такое, что подкрепляется расчетом?

- Есть одна идея... - с нерешительным видом заметил Дот. - Видишь ли, если принять за аксиому, что путешествия во времени возможны, то получается такая штука: темпоральное перемещение должно порождать некий след, если угодно - темпоральный ветер. Точно так же, как движение в жидкой или газообразной среде ведет к появлению ламинарных течений и турбулентных вихрей, которые тянутся за судном или самолетом... Очень отдаленная и неточная аналогия, но другой я пока не придумал. И если так, то Феномен - не машина времени, а какой-то связанный с нею эффект. - Дот нахмурился и тихо прошептал: - Это ветер, который дует то из будущего в прошлое, то наоборот, смотря по тому, куда движется машина.

- Ветер... - повторил он. - Но ветер может что-то увлечь за собой, не так ли? Это подвергалось проверке?

- Разумеется, Паша, разумеется. Чего мы только туда не совали! Спички, монеты, часы, автоматическую камеру... Никакой реакции! Все предметы остаются на месте, и с ними ничего не происходит. Ровным счетом ничего!

- А живая материя? Кажется, ты говорил о мышах?

- Да, и еще о кошке, которую притащил Никита... здоровый такой персюк, прямо красавец... Все то же самое - никакой реакции. - Димыч пригладил растрепанные волосы и задумчиво покосился на белый круг. - Но в сущности это ничего не доказывает. Мы, Паша, не знаем, что такое время, слишком уж загадочная это штука. С одной стороны, объективная категория, с другой - субъективная, доступная восприятию лишь высокоразвитого мозга... Персюк у Никиты, конечно, хорош, но говорить не умеет, только мяукает.

- Про обезьяну не думали? Шимпанзе там или гориллу?

Дот вздохнул.

- Думали. Только не по карману нам шимпанзе. Если зарплату всех сотрудников сложить и на десять умножить, и то не хватит. - Снова вздохнув, Димыч посмотрел на часы. - Ну, сейчас начнется, Паша... минуты через две.

"Что я теряю? - внезапно подумал он. - Верный шанс скончаться мучительной смертью? Доставить сыну и жене столько горя, что не расхлебаешь и за десять лет?"

Вопросы были риторические, он уже все решил. Жизнь прожита, и, кажется, неплохо: дома, правда, не построил, не насажал деревьев, но сына все-таки родил. Не обманывал, не льстил, не делал зла и не оставил долгов... Отчего не позволить себе последнее приключение? Скорее всего, закончится оно ничем, только Димыч до судорог перепугается. Зато как будет благодарен, когда испуг пройдет!

- Пять секунд осталось, - произнес Дот. - Внимание, Паша! Сейчас начнется! Смотри!

Он бросил сумку и, судорожно сглотнув, шагнул в центр белого круга. Панический вопль Дота еще звучал в его ушах, когда пространство со всех сторон заволокло призрачным сиянием, подобным блеску лунного света на воде. Этот невесомый ореол, охвативший его, не таял, не пропадал, а длился и длился, заполняя Вселенную, что мнилось странным - ведь Дот говорил о быстротечности явления: вспышка, выплеск, мелькнет и исчезнет...

Это было его последней мыслью. Очнулся он в вагоне поезда.

* * *

- Дакар! Что с тобой, Дакар? - Эри трясла его за плечи.

Он глубоко вздохнул и пришел в себя.

- Сколько сейчас времени, Эри?

- Начало третьей четверти. Ты в порядке?

- В полном. Время, время... Скажи поточнее.

- Двенадцать минут второго. Ты... Он прервал ее движением руки.

- Хинган, мы можем опуститься в эту шахту? В ближайшие полчаса?

- Клянусь Паком! Да на это и минуты хватит! Скаф плавно пошел вниз. Лестничная площадка на минус первом этаже наполовину уцелела; за ней виднелись округлый дверной проем и коридор, казавшийся огромным, вчетверо больше, чем зал на станции метро. Такой же гигантской была и шахта - дно в пятнадцати метрах от поверхности земли, но сейчас это расстояние превратилось в полтора километра. Мысленным усилием он настроился на прежние масштабы, стараясь, чтобы лестница снова стала лестницей, а не частью бесконечной уступчатой пирамиды.

Минус второй этаж он не разглядел - скудный солнечный свет, проникавший в шахту, позволил увидеть лишь темное пятно на месте входа. Внизу валялись расколотые бетонные ступени, полузасыпанные плотной слежавшейся пылью; кое-где на них зеленели пятна мха. Он поднял голову. Вверху, на высоте Монблана, торчали ветви корявой сосны, а над ними плыли кучевые облака.

Скаф неторопливо опускался, и стены шахты сдвигались за ним, словно пытаясь поймать нежданного гостя в ловушку. Крепкие стены, почерневшие, закаменевшие, неподвластные времени... Как Димыч говорил: место прочное, надежное и безопасное... Ну, будем надеяться, что Дот не ошибся, мелькнула мысль.

- Куда теперь? - Хинган подвесил машину над грудой разбитых ступенек и включил прожектор. Крошечный лучик света скользнул по бетонной поверхности и провалился в темноту, в космический мрак, в котором не сияли ни звезды, ни галактики. Предбанник, решил он. Место, где выпиты последняя кружка кофе, последний стакан вина...