Винсентом, за рулем, сидел Джек Андолини, он же, как его называл Генри,
Старое Чучело.
бы, конечно, нет. Обозвать Джека в лицо чем-нибудь подобным было бы
прекрасным способом самоубийства. Джек был здоровенный мужик с выпуклым
лбом троглодита и такой же выпирающей вперед челюстью. Он был женат на
родственнице Энрико Балазара... племяннице, двоюродной сестре, хрен ее
знает. Его огромные ручищи вцепились в руль фургона, как лапы мартышки,
уцепившейся за ветку. Из ушей у него торчали пучки толстых волос. Сейчас
Эдди было видно только одно ухо Джека Андолини, потому что он сидел в
профиль и не поворачивался.
Эдди, далеко не всегда оказывался самым проницательным человеком на свете)
ни разу не пришло в голову назвать его Старым Дураком. Это было бы
ошибкой. Колин Винсент был, по существу, всего лишь шестеркой, хотя и
главной шестеркой. А вот у Джека в его неандертальском черепе хватало
мозгов на то, чтобы быть правой рукой Балазара. Эдди не понравилось, что
Балазар прислал такую важную персону. Совсем не понравилось.
заметил, что чешет то одну руку, то другую - одно из типичных для торчков
движений, от которых он изо всех сил старался воздерживаться, пока его
держали на таможне. Но Коль улыбался, и Эдди захотелось двинуть по этой
улыбке кулаком, да так, чтобы он из затылка вылез. Может быть, он бы так и
сделал, если бы не Джек. Джек все еще смотрел, не мигая, прямо перед
собой; казалось, что в голове у него ворочаются свойственные только ему
рудиментарные мысли; что он видит мир окрашенным в простые цвета спектра и
воспринимает лишь элементарные побуждения, и что ничего другого человек с
таким интеллектом и не способен воспринять (во всяком случае, так можно
было подумать, глядя на него). Но Эдди считал, что за один день Джек видит
больше, чем Коль Винсент сможет увидеть за всю свою жизнь.
начнет исполнять Танец Торчка - чесаться, переминаться с ноги на ногу, как
ребенок, которому надо в туалет; ждал, главным образом, когда же Эдди
спросит, что случилось и, кстати, нет ли у них случайно с собой дознячка.
единого движения.
да задыхающийся звук разболтанных клапанов в моторе фургона нарушали
тишину.
сжал пальцы на баранке. При этом на среднем пальце блеснул большой
перстень литого золота с выпиравшим, как глаз гигантского насекомого,
ониксом. - Он хочет узнать насчет товара.
Андолини и не обернулся.
поговорить с Генри...
широкой желтозубой ухмылкой. - Вот только вмазаться-то тебе нечем, ясно
тебе, голуб... ты... мой... чик?
передернуло.
при этом, оказались не краше тех, что были видны раньше. "Ага, все-таки
начинается, - говорила эта ухмылка. - Добрый старый Танец Торчка. А я,
Эдди, уж было забеспокоился".
ребята, все будет чистенько, - сказал Джек, не оборачиваясь. Он продолжал
наблюдать мир, который, по мнению стороннего наблюдателя, такой человек
наблюдать не способен. - На случай, если бы кто-нибудь вдруг заявился.
торчало из окна кабины и мерзко ухмылялось. Теперь Эдди чувствовал, что
Роланду тоже хочется выбить кулаком гнилые зубы, делавшие эту ухмылку
такой возмутительной, такой в некотором роде непростительной. Это
единодушие его слегка подбодрило. - Он прислал бригаду из фирмы по уборке
квартир, и они вымыли все стены и пропылесосили все ковры, и он с вас за
это не возьмет ни копья, Эдди!
Да, Эдди, мальчик мой, вот теперь-то ты спросишь. Потому как кондитера-то
ты, может, и не любишь, да конфеты любишь, правда? А теперь, когда ты
знаешь, что Балазар позаботился, чтобы твоей личной заначки не
осталось..."
Если заначки больше нет...
голову в окно.
делать это редко и с величайшим трудом. Казалось, вот-вот станет слышно,
как на шее у него скрипят старые немазаные шарниры.
положение, опять так же медленно.
подняться в его сознании и, нахлынув, подавить способность связно мыслить.
Внезапно потребность задвинуться, которую он до сих пор довольно успешно
сдерживал, стала непреодолимой. Ему было необходимо вмазаться. После
дозняка он сможет думать, взять себя в руки...
поморщился (и Коль, приняв эту гримасу боли и удивления за очередное па
Танца Торчка, снова начал ухмыляться). - Прекрати! Я сам, черт возьми,
буду держать тебя в руках, так, как потребуется!
брат у Балазара!
боишься?
них этот твой дозняк. Я уверен, что они этого ждут, и уверен, что он у них
есть. Сделай все это, веди себя так, чтобы они в тебе не усомнились, и
можешь быть уверен, что все твои опасения оправдаются.
способствовать тому, что твоего драгоценного брата убьют. Ты хочешь этого?
спокоен.
Джека Андолини, мимо Коля. - Я не для этого берег товар Балазара и не
раскололся, когда другой на моем месте уже давно выложил бы по пять имен
за каждый год, сбавленный со срока.
ответил Джек, не оборачиваясь. - Он взял его под охрану.
скажите, что я вернулся, что товар его в порядочке и что я могу
позаботиться о Генри точно так же, как Генри всегда заботился обо мне. Вы
ему скажите, что у меня во льду стоит упаковка - шесть банок пива, - и как
только Генри войдет в квартиру, мы ее уговорим, а потом сядем в свою
машину и приедем, и закончим сделку так, как предполагалось. Как
договаривались.
непримирим, непреклонен. Он не повернул головы. - Полезай в фургон.
светит, - сказал Эдди и направился к своему подъезду.
Андолини с парализующей силой, как тиски, сжали его руку повыше локтя. Он
жарко, как бык, дышал Эдди в затылок. Все это Джек успел сделать за то
время, которое - как можно было бы предположить по его виду - понадобилось
бы его мозгу, чтобы дать руке сигнал повернуть вверх ручку дверцы фургона.
говорить мне, чтобы я его совал себе в жопу, а тем более - такому
маленькому сраному торчку, как ты.
рассчитанный визг. Хладнокровный визг, если вам это понятно. Они стояли
возле дома - темные фигуры в золотых лучах позднего весеннего заката в
Кооперативном Городке Бронкса [непрестижный район Нью-Йорка], на пустыре
среди новостроек, и люди слышали этот визг, и слышали слово убьешь, и если
радио у них было включено, они делали звук погромче, а если радио было
выключено, то они его включали и уж тогда делали звук погромче, потому что